Страница 102 из 144
- Какого гуся? - всполошился княжич, - Ты что, бредишь, дорогой? Очнись, друг!
Друг уж не отвечал. И белокурое чело его репкой моталось со стороны в сторону.
- На Пасынчу беседу! Домой! - приказал берендей своей дикой коннице.
9
Род поправлялся в той же одрине Кондувдеева дома, где ночевал в день убийства схимника, бывшего великого князя Игоря Ольговича. Все здесь было, как прежде, - и широкие ложа в парчовых подзорах, и узорчатые ковры на стенах, и роскошные шкуры пардусов на полу, чтоб нога утопала. Вот разве печь без замысловатых изразцов, только побеленная. По сводчатым окнам, выходившим на север, Род понял, что время послеполуденное: цветная слюда не столь щедро стала пропускать свет. Вошёл Асуп и зажёг золотые светильники по углам.
- Здоров ли наш гость, свет хозяйских очей? - спросил он.
- Помозибо, Асуп, - благодарно откликнулся Род. - Вижу, ты все добро вернул, всех хватал[408] отыскал?
- Почти всё, почти всех, - озабоченно пробормотал верный страж, - Не зря русские про себя говорят: братки хватки, сестрицы подлизушки!
- Что ты, Асуп! - отмахнулся Род. - Только ли русским любится скорохватом жить?
- У наших той хватки нет, вот и живут в нехватках, - возразил упрямый торчин.
- Не будь логозой[409], Асуп, - погрозил пальцем Род. - Лучше открой, как добро вернул.
- Ха! - усмехнулся ловчивый[410] страж. - Опять же не зря ваши говорят: на тате шапка горит, а тать и хвать за неё! - Зажёгши крайний светильник, он прибавил уж не заядло, а озабоченно: - Чекман вернулся с ристалищ, да не один, с высочайшим гостем. Кухари мясо режут на кавардак. Пальцы оближешь!
Оберегатель дома вышел с подобающим поклоном. Род по-богатырски потянулся, расправил члены и впервые после недавней пытки голодом ощутил себя здоровым. От Чекмана он уже знал, что у Изяслава с Гюргием мир до рати был недолог. Андрей с дядей Вячеславом и воистым галицким Владимиркой спроворили тот мир хоть скоро, да не прочно. Гюргию остался Киев. Изяславу и его боярам обещалась выдача всего захваченного при последних битвах. Но едва поверженный великий князь прислал своих людей за отнятым, как Гюргий тут же сотворил из пальцев кукиш. Ну и что ж, что опознали все своё? Вот вам Бог, а вот порог. В придачу лёгкая дорога! Напрасно Изяслав посылывал к дядьям: мол, целовали крест, исполните! Напрасно старый Вячеслав увещевал брата. Гюргий с жадностью вцепился в хватовщину[411]: шиш! И вот твердыня Пересопница взята с налёту. Глеб Гюргич изгнан из неё позорно. Изяслав с дружиною - у черных клобуков в Поросье. Эти верные союзники спешат седлать коней - на Киев! Гюргий зайцем удирает в свой Остерский Городец, не обнажив меча. Андрей - за ним, скрипя зубами. А брат и дядя, то есть Вячеслав, по-стариковски остаётся в Киеве, бросается в объятья победителя. Для Рода же но всей этой истории одно было печальнее всего: Улита вновь в Остерском Городце, теперь с ней повидаешься неведомо когда. Вот и мешает выздороветь чёрная кручина. Хоть отъелся, вошёл в тело, а душа не движется к поправке. Сегодня на победные ристания, устроенные вспоможенниками Изяслава ляхами, уграми, чехами, Род не поехал, невзирая на настойчивость Чекмана. Должно быть, знатный праздник развернулся на Подоле на игрищном лугу!
Вошёл Чекман, присел на ложе к Роду:
- Лучше ли тебе, милый?
- Я уже здоров.
- А ежели здоров, так расскажи вкратце хоть теперь: ну как ты делал гуся? - с незабываемой упорной просьбой в сотый раз пристал к другу Чекман.
- Говорено же было: не поймёшь ты этого, - возразил ведалец.
- Ха! Не пойму! Какие тайны! - не скрыл обиды княжич.
Род положил ладонь на его руку:
- Послушай! Поводырь однажды похвалился, что вдоволь выпил молока. «Какое же оно?» - спросил слепой. «А сладкое да белое», - ответил поводырь. «А что такое "белое"?» - не понимал слепой. «Ну белое, как гусь», - придумал объясненье поводырь. «А что такое "гусь"?» - пристал слепой. Поводырь согнул руку костылём: «Он вот такой». Слепой ощупал его руку и сразу понял, что есть молоко.
- Ха! Значит, я слепой, ты поводырь? - ещё обиженнее произнёс Чекман.
Род предпочёл свернуть речь на иное:
- Расскажи лучше, как прошли ристания.
Угры завиднейшие конники! Всех наших пре изошли своим искусством, - сразу же увлёкся берендейский княжич. - А ты затмил бы их на Катаноше. Помнишь хурултай? - И с гордостью прибавил: - Катаноша-то опять у нас!
- Да что ты! - вскочил с одра обрадованный Род.
- Хозяин становища продал её новгородскому купцу, - стал объяснять Чекман. - Наш имчивый[412] Асуп нашёл того купца, предложил нож или деньги. Ну, ясно, новгородец выбрал выкуп, не нож в спину.
Род обнял друга:
- Вот утешил!
- А как же насчёт гуся, поводырь? - сузил глаза Чекман.
Род, не вступая в препирательства, спросил:
- Здоров ли нынче твой батюшка, князь Кондувдей?
- Родитель на полсотни лет старей меня, - вздохнул Чекман. - Но в дряхлом теле дух молодой. Превозмогает старческие хвори. А что ты вдруг спросил?
- Да ночью слышал стоны невнятно где. Хоромы велики, - стал одеваться Род.
Чекман насупился.
- Не в хоромах был тот стон, а на дворе, в амбаре. Изрыгал его подважник суздальский, должно быть, крупный хищник. Не успел удрать вслед Гюргию - уж больно тяжкие возы награбил. Да Асуп с него не спустил глаз. Не раз исподтишка следил, как он здесь, в хоромах, хитничал. И переняли его наши нукеры у первой же переспы. Запирается, своего имени бесчестного назвать не хочет. И прозвище скрывает: ничей, и все тут!
- Ничей? - воскликнул Род. - Каков собой?
Чекман искал, как объяснить.
- Кутырь. И борода большая с серебром.
Род бросил одеваться, стоял в нижней рубахе с полукафтаньем на руке.
- Так он Ничей и есть. Ближний боярин Гюргиев, затем Андреев. Мой тюремщик, мой голодомор Ярун Ничей!
- Ах, во-он какая птица! - вскочил с одра Чек ман. - Мы все своё добро в возах его сыскали, кроме изразцов. Где изразцы? Молчит! Подвесили его над чаном с кипятком, пришпарили подошвы - ни полслова! Одни стоны. Крепкий кутырь попался!
- Мне его стон мерещится по сие время, - содрогнулся Род.
- Ай, почему мерещится? - стал возражать Чек ман. - Он не мерещится…
И в этот миг протяжный крик, вдруг разом оборвавшийся, казалось, колыхнул хоромы.
- Что это? - в лад крику вскрикнул Род.
- Опять Ничей не признается! - покачал чёрной головой Чекман.
- Пошли людей, вели немедля перестать его пытать, - взмолился Род. - Какие изразцы? Враг с ни ми! Ну разве ты, мой друг, тот страшный человек, что может так увечить Божьих тварей?
Чекман смотрел во все глаза.
- Вай, успокойся, Рода! Эта Божья тварь награбленное норовит нести с собой в могилу. Ты знаешь, о каких изразцах речь? Он их снял вот с этой печи. На них были диковинные звери.
- Зодии, - подсказал Род. - Знаки созвездий в небе.
- Те изразцы попали в Киев из Царьграда. Мой батюшка их покупал у гречников, - горячо объяснял княжич.
- Не продолжай! - Род оградился вскинутыми дланями, - Какие вещи мёртвые достойны живых мук?
- Нет, не понимаешь, - Чекман махнул рукой.
Дверь отворилась, вошёл Асуп:
- Он умер, господин. Я говорил, что он весьма тяжёл. И верно говорил. Оборвалась верёвка. Он упал в чан. Сварился.
Язык, которым извещал Асуп, был близок торкскому. Род понял.
- Пойдём. Попробуем спасти, - шагнул к двери Чекман.
Асуп остановил его:
[408] ХВАТАЛО - вор, тот, кто хватает.
[409] ЛОГОЗА - вздорный, спорщик.
[410] ЛОВЧИВЫЙ - мастер ловить.
[411] ХВАТОВЩИНА - награбленное.
[412] ИМЧИВЫЙ - мастер находить, отнимать.