Страница 16 из 116
Враги не преследовали остатки его дружины - из четырех сотен конных и двух сотен пеших уцелело около сотни, причем половина - раненых, но сами половцы потеряли чуть ли не в два раза больше воинов. И хотя обоз они так и бросили возле сожженного и разоренного посада, собрать его не удалось даже торкам, хотя они не раз и не два предпринимали отчаянные вылазки, чтобы загнать в ворота хотя бы телеги, груженные бочками с водой. Часть припасов попала к степнякам, две телеги опрокинулись на высоком берегу Торчицы, вывалив муку и солонину в воду, а остальные пришлось возвращать обратно. Обозу так и не удалось пробраться в Торческ.
Глава 5
Появление обоза словно напомнило половцам лишний раз о том, что где-то стоят неразоренные города Руси, где их ждет добыча и копятся воинские силы. Вспомнили они и о Киеве, взять который втайне мечтали многие ханы. Русь была велика и обильна, одним упрямым городком, населенным к тому же предателями-торками, она не ограничивается. И, оставив несколько тысяч воинов под стенами изнывающего от жажды и голода Торческа, половцы двинулись дальше по Руси.
Навстречу им катились мелкие орды баев и младших сыновей половецких ханов, ради воинской славы и добычи самочинно отправлявшихся в глубь Русской земли. Они гнали скот, полон и табуны коней, подводы тащили награбленное добро. Дозорные указывали путь до Киева, где добычи хватит на всех.
На пути встал Василев, но, не желая тратить время на долгую осаду еще одного укрепленного города, когда совсем близко был Киев, степняки недолго возле него задержались. Оставалось всего десяток-полтора верст, и они ограничились тем, что пограбили посад. Досталось двум княжьим селам, были сожжены все церкви, что попались на пути. Врываясь в соборы, поганые срывали золотые оклады вместе с иконами, хватали священные сосуды, отдирали позолоченные обложки с книг, а монахов, пытающихся остановить грабеж, кого рубили на месте, кого вязали и гнали в полон. В одном сельце жители успели затвориться в церкви, и когда половцы подступили к ее дверям, их встретило молитвенное пение. Не став ломать двери, враги обложили деревянный храм дровами и сожгли вместе с людьми. Святополк вышел навстречу степнякам возле Желани. Небольшой городец не мог бы долго сопротивляться - это не старинный Треполь, могучий Белгород или Вышгород. Его бы взяли на копье за полдня, и желаньцы радостно встретили киевское ополчение.
Половцы, мысленно уже разъезжая по киевским улицам и шаря в сокровищнице Святой Софии, не успевшие даже окружить Желань, только обозлились и кинулись в бой, не дав руссам даже выстроить полки.
Из-под Треполя вырвалась едва половина Святополковой дружины, да и то часть пришлось оставить ранеными в городе. Но и тех конников, что остались, пришлось разделить надвое, поставив на правое и левое крыло. Середину отдали ополченцам под началом Путяты Вышатича. Сам Святополк взял, как и на Стугне, правое крыло.
Бой еще толком не успел начаться, как стало ясно, что силы неравны. Ибо врагов было раза в три, если не пять, поболее.
Осыпая чело русского воинства стрелами, поганые накатывались волнами, словно морской прибой. Вслед им летели стрелы, некоторые всадники валились с коней, но число их не уменьшалось. Наконец, изнуря киевлян стрельбой, степняки пошли в настоящий бой.
Сеча завязалась сразу, на челе и на крыльях, ибо Святополку не удалось так растянуть свои полки, чтобы помешать врагам себя обойти. Половцы надавили, прижав дружины к реке, разметали их, добивая воинов. В ополчении они несколько завязли, но там, где ничего не могли поделать сабли и стрелы, в дело пошли арканы. Одних ременные петли душили, других волокли в полон, и ополчение, видя, как тают ряды княжьей дружины, дрогнуло, кинулось врассыпную. Иные спешили броситься в реку и найти спасение на том берегу, иные надеялись достичь Желани. Половцы преследовали тех и других.
Святополк сражался отчаянно, словно хотел обрести смерть в битве. Отроки, охранявшие его, все были перебиты, сломан и давно затоптан в землю княжеский стяг, а он все сражался. И лишь когда в лицо ему внезапно удивительно близко глянули чужие узкие глаза, пахнуло нездешним чужим духом, он вдруг словно прозрел и понял, что степняки почти окружили его. По богатому оружию, коню и броне уже разглядели князя и спешили взять его в плен. Князь уже видел волосяной аркан, который не спеша, уверенно разматывал один из них, молодой, хищный, с веселым оскалом крупных желтоватых зубов. Молнией мелькнула мысль о позоре и горькой смерти на чужбине - но тут, разметав поганых, вперед вырвалось несколько всадников. Четверо смяли Святополкова коня, оттесняя его назад, а еще трое кинулись на половцев, принимая неравный бой.
- Уходи, князь! Уходи! - кричал вставший впереди боярин, размахивая булавой и оглушая врагов быстрыми тяжкими ударами. Святополк узнал Ефрема Бонятича.
- Ефрем! - успел крикнуть он, но отроки боярские подхватились, оттесняя князя к реке. Обернувшись уже на скаку, Святополк успел заметить, как боярин пошатнулся, резко выпрямился в седле, последним рывком занося булаву для удара, но так и не опустил ее, откинувшись назад и роняя щит и булаву - степняцкий аркан захлестнул толстую шею боярина и свалил его с коня.
Святополк прорвался к речке и с конем прыгнул в воду. Жеребец запрыгал, поддавая по-заячьи ногами, потом пошел широким шагом, затем оттолкнулся от дна, поплыл. Рядом о воду шлепнулось несколько стрел, одна клюнула в железный наруч, другая оцарапала конскую шею - конь заржал от боли, по гриве побежала струйка крови.
Через речку - невольно вспомнилась Стугна - перебралось всего несколько десятков людей. Выбравшись на берег, Святополк сразу наткнулся на своего конюшего. Тот не только успел переправиться, но и привел заводного[21] коня. Вскочив в седло свежего жеребца, Святополк погнал его в сторону Киева. Только через пару верст к ним пристал воевода Путята Вышатич.
Больше изо всего ополчения назад не вернулся никто. Половцы шли по земле дальше.
Жаркое солнце палило нещадно, укрыться от него было негде, и в полдень полоняники изнывали от усталости и жажды. Орда, захватившая полон, не спешила. Обоз под охраной нескольких сотен воинов шагом двигался по дороге, а вокруг во все стороны рыскали сторожи по три-пять десятков всадников. Молодой хан ехал впереди, в окружении беев и батыров и прищуренными глазами с презрением смотрел на холмы, поросшие лесом, луговины и синеватые ленты речушек. Будь его воля, он бы весь здешний край превратил в свой улус[22] - да только не по нраву степнякам леса, а на небольших луговинах негде пасти скот.
Обоз пылил позади. Поскрипывали тяжело груженные подводы, которыми правили половчанки - некоторые женщины тоже ходили в походы, сражались наравне с мужчинами, но пока не придет пора брать в руки оружие, они исполняли в стане всю работу. Рядовые половцы обихаживали себя сами, хотя дома у каждого был хотя бы один раб-кощей из урусов. Но здесь, на чужой земле, пленникам воли не давали, опасаясь побега.
Связанные десятками несчастные брели между подводами, а рядом рысила охрана. Воинам было скучно - им не суждено первыми увидеть очередное село урусов, донести о том весть хану Аяпу, ворваться в дома, хватая разбегающихся жителей и волоча добро. Они поспеют к концу, когда грабить и убивать будет некого, и охранники злились, вымещая злость на полоняниках. Убивать их запрещалось - каждый стоил немало, вездесущие иудеи хорошо платили за каждого уруса, да и при дележе добычи, убивая узников, можно остаться без награды. Это еще более распаляло охрану, и плетки-камчи то и дело свистели над головами людей.
Лют брел вторым в своем десятке, втягивая голову в плечи и стараясь не смотреть по сторонам. В его душе все сжималось от страха, когда мимо проезжал половец, и отрок спотыкался и едва не падал от страха. Перед глазами живо вставал их первый ночлег в плену.
[21] Заводной - запасной.
[22] Улус - родоплеменное объединение с определенной территорией, подвластное хану или вождю у народов Центральной и Средней Азии.