Страница 13 из 116
Речка Торчица протекала через город, питая его водой. На двух берегах стояли две крепости-детинца. Несколько дней горожане со стен в бессилии наблюдали, как половцы согнали к берегам несколько сотен захваченных ранее рабов и простых половцев. Копошась, как муравьи, они подкапывали берега реки, освобождая воды Торчицы.
Торки долго не могли понять, что задумали враги, пока однажды не заметили, как мелеет протекающая через город река. В первый день уровень воды снизился всего на вершок, на другой на три вершка, а потом - на целый аршин, обнажая дно с мелким городским мусором и темными ошметками водяной травы. В ямках еще оставалась влага, там плескалась рыбешка и разная мелкая живность. Бесштанные ребятишки ловили мелкоту, но взрослые с тревогой следили за тем, как убывает вода. Летние дни, как назло, стояли жаркие.
А потом настала пора, когда однажды поутру, придя к колодцам, женщины не смогли набрать воды. Она плескалась где-то на самом дне - колодезная цепь оказалась слишком коротка. Но даже когда догадались удлиннить ее - облегчения это не принесло. В Торческе было мало колодцев - да почто колодцы, когда совсем рядом есть река! Но от Торчицы остался грязный ручеек - вся вода растеклась по степи, вливаясь в овраги и пропитывая твердую красноватую землю.
Женщины несли по домам полупустые ведра, где вяло плескалась мутная грязноватая жижа, выливали ее в бочки и спешили к реке, надеясь добыть еще немного. Но этого было слишком мало.
Половцы хорошо знали свое дело. Горячее солнце палило нещадно, в хлевах ревела изнывающая от жажды скотина, кони спали с тела и уже не могли так легко, как прежде, выносить всадников за стены, дети просили пить.
В довершение всего начались пожары. Пользуясь тем, что жажда отнимает у защитников города слишком много сил, половцы вихрем проносились мимо стен и засыпали город подожженными стрелами. Люди сломя голову кидались гасить огонь, но без воды справиться с пожарами было трудно. За два дня выгорело полностью четыре улицы, огонь только чудом не перекинулся на собор, стены в некоторых местах стояли опаленные. Уцелели разве что ворота - хотя половцы яростнее прочего пытались поджечь именно их, но торчевцы поливали створки, не жалея драгоценной влаги, и те держались.
Однажды занялось довольно далеко от городской стены, в детинце, где стоял дом Захара Гостятича. Как и почему начался пожар, Лют не знал - когда он, надсаживаясь, вместе с еще одним дружинником взнес на стену бадью с водой, опрокинул ее на воротину и, отдыхая, обернулся на город, там уже поднимался дым. Коротко, яростно бухал набат.
- Горим! - ахнул он.
- Твои, никак? - угадал дружинник.
- Мои, - кивнул Лют. - Беги!..
Лют сорвался с места. Работая локтями, натыкаясь на прохожих, пару раз чуть не упав, он пробирался в детинец, не думая ни о чем. Горел его дом, где он родился, жил и сейчас жила сестрица Жданка.
Свой терем за высоким тесовым забором Лют увидел с конца улицы и остановился, чуть не налетев на угол. Хоромы Захара Гостятича были целы - горела изба напротив, и все - хозяева, соседи и прохожие - бегали вокруг, выволакивали добро, растаскивали заборы и закидывали огонь землею. На крышах клетей сторожили холопы - а ну как начнет разлетаться горящая дранка? Но родной дом был цел, и Лют бессильно прислонился к бревнам, переводя дыхание и не в силах сделать ни шага.
Дым пожара еще растекался по улицам, где-то еще бегали с ведрами и закидывали огонь, голосили над остатками чудом спасенного добра погорельцы, а над Торческом растекался колокольный звон. На эти звуки привычно сходились все от мала до велика. А те, кто не мог прийти, прислушивались и молча молились, поминая всех старых и новых богов.
Лют пробрался вместе со всеми, затерявшись в толпе, как десятки других мальчишек. Люди гомонили, взмахивая кулаками.
- Без воды кончаемся!..
- Из града не выйти! Припас подъели, а новый взять негде!
- Дети поесть просят…
- От жары дышать нечем! Погибаем!
- У половца небось дадут водицы испить!
- Дадут, как же! Саблей по роже!
- А все одно - лучше сразу кончиться, чем так мучиться!
- Помощи! Помощи у Киева просить!
- Без подмоги не выдюжим! Заставят поганые отпереть ворота!
- Пусть князь к нам придет - не то погибнем!
Крики раздавались все громче и громче. Тем, кто уповал на милосердие врага, быстро затыкали рты, но возмущенных голосов раздавалось все больше. Один за другим люди поворачивали разгоряченные лица туда, где на высоком соборном крыльце стояли торчевский посадник, с ним тысяцкий, воевода и несколько городских бояр, чьи вотчины ныне разорили враги. Среди них Лют заметил Захара Гостятича. Отец как-то странно осунулся, даже похудел, в волосах засеребрилась седина. Он смотрел в толпу и, как казалось Люту, прямо на него.
Крики веча становились все яростнее и громче. Людство теснилось, наступая на ступени собора, и подталкивало Люта ближе к отцу.
- Люд торчевский! - вдруг шагнул вперед боярин, родом торк, но крещеный Лавром Давыдовичем. - Боярство порешило послать в Киев гонца с грамотой для князя Святополка Изяславича! Пусть проведает князь о бедах наших, пусть вышлет нам подмогу да ествы и пития снарядит! Сей же день пошлем гонцов! Кто сам охочь идти?
Вот оно - то желанное, о чем втайне мечтал Лют! Показаться нелюбимому и нелюбящему отцу, сделать трудное дело, чтобы понял, признал и полюбил! И Лют закричал, срывая голос:
- Я-а пойду!
Гонцами всегда были выборные дружинники - они и в седле держатся как влитые, и кони у них злые, стоялые, и буде кто погонится за гонцом, сумеют отбиться. Двое-трое дружинников из тех, что толпились у ступеней храма, шагнули вперед, расправляя плечи, но и отчаянный вопль Люта услыхали. Толпа раздалась и вытолкнула его вперед. Почуяв запоздалый страх, парнишка шарахнулся обратно, но было поздно - Захар Гостятич оглянулся на крик и узнал его.
- Ты? - Глаза его сверкнули, тиун едва не сорвался со ступеней вниз. - Как?.. Почто?
Один на один с отцом Лют, наверное, убежал или застыл столбом, проглотив язык, но на него уже оборачивались другие. Боярин Лавр Давыдович шагнул навстречу:
- Кто таков? Чей ты, отрок?
Назвать при всех отца - отцом язык не поворачивался. Лют только бросил на тиуна быстрый взгляд - боярин уже все понял.
- Из твоих он, Захар Гостятич? - спросил Лавр Давыдович.
- Мой, - сухо кивнул тот. - Неслух… Выпороть бы его… - Холоп?
В голосе боярина мелькнуло отчуждение, и Лют ринулся вперед:
- Вольный я! По Русской Правде! Я его сын!
Узкие темные глаза боярина стали еще уже от улыбки:
- Ай какой! Люблю таких! Такой юный - уже батыр! - Торк добавил несколько слов на своем наречии.
- Только ведаешь ли ты, отрок, что опасен путь? - продолжал он опять по-русски. - Половцы пути перекрыли, неведомо где их орда разбрелась! Может, за первым же лесом наткнешься на их сторожу…
- Я не боюсь! - мотнул головой Лют, хотя во рту пересохло от страха. - Готов городу моему послужить!
- Добро! Вай-вай, добро! - прищелкнул языком торк. - Пойдешь!
Лют едва не упал на колени от облегчения, в то время как на Лавра Давидовича с двух сторон накинулись воевода и посадник:
- Да ведь уже идут добрые воины! Почто еще одного в путь волочить?.. Где это видано, чтоб отрока на такое дело посылать?
- Кто знает, где половецкие орды рыщут? - нахмурился торк. - Авось отрок пройдет там, где не смогут пробраться взрослые мужи!
Лют чувствовал на себе тяжелый пристальный взгляд отца все время. Отрока и четверых его спутников - все как один торки, уже пригнувшиеся в ожидании скачки к гривам загодя напоенных коней, - проводили до ворот, где ждала дружина под водительством самого тысяцкого. В последний миг Люту показалось, что отец хочет что-то сказать - но он только обернулся, встречаясь с ним взглядом, как заскрипела воротина - и первые воины с гиканьем вылетели из города.
Уже вечерело, половецкий стан понемногу успокаивался, и только разрозненные стайки кочевников крутились возле городской стены, сыпали стрелами, ругались. Они встрепенулись, когда из распахнутых ворот на них налетела дружина торчевцев. Горяча коней, торки врубились в неприятельские конные десятки, связывая их боем. Стан зашевелился, к месту боя отовсюду стали стекаться враги.