Страница 99 из 109
Святослав хотел было напомнить, что давно уже нет единого рода Святославичей - есть Давидичи, Ольжичи и Ярославичи, что на Рязанщине, - но смолчал. Спросил только:
- Уж не Ростислава ли Мстиславича врагом называешь?
- Знамо дело, его. Сам посуди, брате, како ловко он нас поссорил - и опомниться не успели, как оказались в разных станах. А ведь Ростислав нам чужой. Он - Мономашич, а Мономахово племя издавна к нашему роду зло таит. Пошло то ещё со времён дедовых и длится до сей поры. Уже и до наших сынов добрались. Один Юрий Долгорукий чего стоил! А Изяслав Мстиславич, старший брат Ростислава? И сын его в отца пошёл! Все они против нас! Все мы от них пострадали…
- Да не только от них! Кто жёг Игоревы дома? Кто меня крова лишал? У меня в этих скитаниях сын новорождённый помер, застудившись! - воскликнул Святослав.
- Кто старое помянет, тому глаз вон! - решительно отрубил Изяслав. - Я у тебя, а ты у меня - вот мы и квиты. А кто всему причина? Не Мономашичи ли? Рассуди - не Изяслав ли Мстиславич тебя и брата твово Игоря разгромил? И не его ли брат ныне нас ссорит?
Он замолчал, сверху вниз глядя на двухродного брата. Святослав Ольжич нахмурился, раздумывая. Но он не был бы сыном Олега, коему жизнь поломал Владимир Мономах, если бы продолжал упорствовать и не понял бы правоты Изяслава.
Князья целовали крест действовать сообща и мстить всем Мономашичам в лице Ростислава Мстиславича за обиды Ольгова племени. Оттуда же, из Стародуба, послали гонцов в половецкие степи. Григорий Иваныч сам поскакал убеждать брата Шаруканя выступить на стороне родственников. Тот, будучи одним из самых влиятельных ханов донских колен половцев, не только согласился на поход, но и привёл с собой всех подвластных ему ханов.
Вместе с половцами, как один, встала вся Черниговская земля. Ради такого дела оторвался от молодой жены даже Святослав Владимирович, благо жена ему досталась совсем девочка, от силы четырнадцати лет. Свои полки присылали Новгород-Северский и Курск, Путивль и Рыльск, Сновск и Стародуб, Козельск и Брянск. Даже трепанный-перетрепанный этим летом Вырь выставил несколько сотен ополчения.
Иван задержался в Выри на несколько дней. Надо было дождаться половцев, чтобы проводить их до места сбора союзных войск, а заодно отправить гонца в Переяславль-Русский, где сидел Изяславов зять Глеб Юрьич.
Тот уже несколько лет никуда не выезжал - покинул Переяславль, лишь когда на Киевский стол взошёл Ростислав Мстиславич. Молодой переяславльский князь целовал ему крест, соглашаясь жить по всей его воле, и отбыл восвояси, но более ни разу не покидал своего удела. Тесть звал зятя присоединиться к его походу - Глеб Юрьич должен был ударить на Киев с юга, от Днепра, чтобы отрезать Ростислава от его союзников торков и берендеев.
Две седмицы ждали ответа от Глеба. Две седмицы томились в сёдлах всадники. Наконец пришёл короткий ответ - Глеб Юрьич, ссылаясь на крестное целование, отказывается идти на великого князя войной, но и помогать ему против тестя тоже не станет, он остаётся блюсти свою волость.
- Наплодил Долгорукий сынов много, да кровь жидка, - только и сказал на это Изяслав Давидич. - Знал бы, что за эдакого тюфяка дочерь отдаю, - вовек не пошёл бы на мировую!
Но всадники засиделись в сёдлах, да и пешцы проедали казённые хлеба, а половцам вообще без дела хотелось разбойничать. Полки Ольжичей скорым шагом двинулись на Киев.
Двухнедельное ожидание Глебова ответа не прошло даром. Юрьич не просто так тянул время - он в тот же день тайком послал в Киев гонца, и Ростислав не только вовремя сведал о нападении, но и успел приготовиться и даже выступить навстречу. Изяслав Давидич, почуяв неладное, сперва отступил, но половцы и брат с сыновцами дышали в спину, подталкивали к бою, и в первых числах лютеня-месяца он всё-таки добрался до Киева, перешёл Днепр возле Вышгорода и встал на замёрзшем берегу возле Дорогичина.
С этой стороны от Днепра до самого Подола шёл частокол, за которым и был взбудораженный нежданным явлением противника Ростислав. Здесь и столкнулись.
Пока русские полки - черниговцы, новгородцы и куряне сражались с киянами и вышегородцами, половцы прорвались к городу. С наскоку они сожгли Лихачёв Попов Двор и Радиславль, боярское поместье. Чёрный дым пожарища потёк над Подолом. Горожане, боясь, что степняки уже в городе, ринулись спасаться, кто куда, но у Угорских Ворот их встретили берендеи, а половецкие шапки внезапно появились у самых Золотых Ворот…
- Беда, княже! - к Ростиславу пробрался воевода Якун. - Поганые уже в Киеве!
- Брешешь! - рявкнул князь.
- Да оглянись ты! - боярин силком поворотил за повод морду княжьего коня.
Ростислав глянул - Подол был в огне. Метались люди. Горело в нескольких местах, и враги напирали, оттесняя его ратников. Ветер носил чёрные дымные клубы, где-то надрывался набат. Но потом он смолк и сквозь стук и лязг мечей и топот копыт прорвались визгливые вопли половцев - сыны степей шли в победную атаку.
- Уходить надо! - орал в самое ухо застывшему, как камень, князю боярин.
- Куда? - Ростислав был готов плакать от злости. - Неужели всё зря?
- В Белгород, княже! Там стены крепкие - отсидишься. Весть подашь о помочи…
Да, Белгород! Ключ к Киеву. Тот, у кого сей город, в любой день и час сможет оттуда нанести удар. Два года назад Мстислав Изяславич с союзниками именно оттуда нанёс Изяславу Давидичу удар, освободив для стрыя Ростислава Золотой стол. Пришла пора повторить то давнее деяние.
- За мной! - закричал Ростислав Мстиславич, вздымая руку с мечом. - В Белгород!
- За князем! - подхватили бояре, пришпоривая коней. Сомкнувшись плотным строем, прорубая себе дорогу, княжеская рать поспешила уйти с поля боя.
Их преследовали, но недолго - полки Изяслава Давидича уже входили в Киев.
Старый Изяслав готов был плакать от счастья. Почти два года не был он на Золотом столе - и вот свершилось. Он снова великий князь Киевский! Снова в его честь звонят колокола Святой Софии, его приветствует митрополит Феодор, выписанный из Константинополя. Ему подносят ключи от города старые, проверенные бояре, и тысяцкий Шварн не скрывает радостных слез. Какое счастье! Какой праздник души!
Бояре и союзники настаивали на немедленном венчании на княжение, на раздачу милостей, пиры и празднества. Но прошлые поражения сделали Изяслава Давидича мудрее. В Белгороде, как донесли, Ростислав Мстиславич затворился и шлёт гонцов во все стороны. Он не успокоится, пока не вернёт себе Киева. Надо было сперва разобраться с ним, прогнать обратно в Смоленск, а там уж и праздновать.
На радостях Изяслав Давидич простил даже Ивана Берладника. Выревский князь в бою держался стойко, сражался, не пытаясь перейти на другую сторону, как говорят, был даже легко ранен. Он и впрямь вошёл в палату чуть скособочась, и Изяслав, который уже несколько дней находился в светлом расположении духа, тепло окликнул его:
- Что-то ты бледен, Иван! Али недужится? Присядь вот тут, на лавочку. Сейчас вина подадут…
- Здоров я, княже, - сдержанно ответил тот. - А за заботу спасибо.
Отбитый Тудором Елчичем бок в последнем бою дал о себе знать - видимо, было сломано ребро, да срослось неправильно, а может, потянул что. Но в сече натрудил он левую половину тела и сейчас рукой двигал с трудом.
- Больно ты смурен, - пожурил Изяслав. - Я победил, Киев себе вернул, а ты будто не рад?
- Радуюсь я, княже, - ответил Иван и раздвинул губы в улыбке.
- А раз радуешься, то нечего дуться! - Изяслав встал ему навстречу. - Коль обиду затаил, так я тебя давно простил. Вижу - верный ты мне слуга! А я своих верных не забываю… Ну, а кто старое помянет, тому и глаз вон!