Ослепительный нож

- Моя вина, - сказал Кумганец. - Сам сопроводил бы, да коней оставить боязно.

Евфимия стояла на подножке в тягостном раздумье. И вдруг - знакомое лицо богатыря с ней вровень. Хотя тот стоит пониже, на земле.

- Небось, боярышня! Дай руку…

- Ядрейко!.. Ты откуда? Куда сбежал?

Он не ответил. Помог бывшей госпоже левой рукой и заработал кулаком десницы:

- Ат-вали!..

- Ядрейко! У нас нет конюшего. Ты для чего исчез? - еле поспевала за ним боярышня.

- Орла подбили, орлица улетела, сокол взвился в облака, - оскалился, оборотясь, Ядрейко.

Всеволожа ничего не поняла. Однако вспомнила, как с герба их кареты ярой толпою был отбит орёл, осталась лишь орлица. Ядрейко же в тот раз, свистя кнутом, провёл карету в Кремль.

Она уже взошла на Красное крыльцо. Почувствовала: лапища нечаянного охранителя освободила её руку. Обернулась напомнить бывшему конюшему о возвращении, а Ядрейку вновь поминай как звали…

Евфимия невдолге отыскала на крыльце Ивана Дмитрича.

- Ты здесь зачем? - нахмурился отец. Боярышня заметила, что среди знати она одно-единственное лицо женского пола.

- Хочу всё видеть, - молвила Евфимия, нимало не смутясь.

К ней уже обращали взоры и Шемяка, и Косой, и сухонький старик, бородка клинышком. Его назвали Симеоном. Неужто он и есть тот самый Семён Мороз, любимец нового властителя, дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса?

Всеволож - нечего делать! - подвёл дочь к Юрию Дмитричу.

- Дозволишь, государь, представить дщерь Евфимию?

Великий князь с высоты роста едва глянул.

- Та, что наследником моим пренебрегла? Я слыхивал, красота писаная. Приподыми-ка лик! За что тебя так жаловала покойная Анастасия? Что мой Василий нашёл в тебе?

Евфимия смиренно приняла суровые слова и протянула свой подарок.

- Да у неё камень за пазухой, - прозвучала рядом колкость Шемяки.

- Прими, князь Юрий Дмитрич, сей скромный дар, - произнесла боярышня. - Исполнись теплотой его и отложи ко мне нелюбье.

Новый венценосец сжал в ладони чёрный поминок и удивился.

- Щедро ты тепло своё в него вложила. Для чего сей талисман?

- Жители земель арабских, - пояснила Всеволожа, - считают: для обережения от зла.

Юрий Дмитрич подмигнул боярину Иоанну и промолвил:

- Славная у тебя дщерь. Жаль, не моя сноха. А по проходу, образованному стражей, уже вели Василиуса. Толпа гудела жутким гудом. В нём более распознавался не злорадный крик, а горький стон. Семья поверженного не показывалась, должно быть, оставалась в доме Таракана. Сам Василиус одет был, словно юрод, не в сличном платье, а в издирках. Взошед на Красное крыльцо, он упал в ноги дяде.

- Встань, - велел Юрий. Племянник трудно выпрямился, отирая щёки кулаками. - О чём плачена?

- До слёз мне стало, - жалобно признался бывший великий князь. - Во мгле ходил…

- Вот так-то, сыне, - усовещивал дядя. - И тебе бы через меру не скорбеть. А нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать. И поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не прогневить.

Тут Юрий Дмитрич сделал знак рукой, и всё через дворец великокняжеский направились в Престольную палату, где предстоял суровый суд «проклятому племяннику». Сия палата была воздвигнута отдельно от дворца, связана с ним переходами. Обычно там принимались иноземные посольства или великокняжеское окруженье собиралось «думу думати».

Впереди шёл Юрий Дмитрич, перекатывая в сухих ладонях аспидный камык, подарок Всеволожи. Должно быть, старику волшебное тепло пришлось по нраву.

Евфимия пошла с отцом, оставив за спиной притихшую толпу. И в тишине расслышала, как кто-то из народной гущи молвил упавшим голосом:

- Ох, сдался светоч наш на полную волю дяде-галичанину! Делай с ним теперь, что хошь…

Боярин обернулся к дочери, сверкнул очами.

- Ступай домой!

Шествие уже скрипело половицами дворцовых переходов.

Евфимия повиновалась.

Не желая сызнова попасть на Красное крыльцо, искала иной выход. Бывая прежде во дворце с Витовтовной, она отлично знала переходы женской половины и намеревалась выйти вон через княгинины покои. Вдруг кто-то схватил за руку.

- Ты чья?

Боярышня, сколь ни старалась, не узнала деву в белой понке.

- Прости мою погрубину, - сказала незнакомка, отпуская её руку. - Воистину ты Всеволожа. Что здесь ищешь?

- Ищу уйти отсюда, - ответила Евфимия, сочтя незнаемую деву галичанкой, пришедшей с новыми хозяевами.

- Как сюда попала? - допрашивала дева с мертвенно-белым каменным лицом.

- Мечтала лицезреть суд над Василиусом, - призналась Всеволожа, невольно подчиняясь требовательной допросчице. - Нет, не впустили, вот и ухожу…

- Идём, - сызнова сжала охранительница женской половины боярышнину руку хладными перстами. - Нам с тобой попутье. Я ведаю ход к тайному оконцу, из коего великая княгиня Софья Витовтовна незримо назирала сына на престоле и иноземцев, припадающих к его стопам.

Они прошли княгинину опочивальню, комнату крестовую, или моленную, четыре небольших покоя, переднюю и сени.

- Ах, как пусто! - воскликнула Евфимия.

- Теперешний властитель вдов и стар, - сказала дева. - Кому занять княгинины покои?

- Ты не новичка здесь, я вижу, - отметила боярышня. - А я тебя не знаю.

- Ты меня знаешь, - сказала незнакомка, - да не узнаёшь.

Она остановилась у низкой сводчатой двери и лязгнула ключами. Дверь тяжко заскрипела.

- Держись за меня, нещечко, - ласково велела дева в полной тьме.

Они всходили по крутым ступеням. Плечи Евфимии тёрлись о стены… Вот верхняя светёлка, чуть освещённая косящатым, мелко и тонко зарешеченным, оконцем. Сквозь него в светёлку проникали голоса.

- Прильни и погляди, - позвала дева. Боярышня прильнула и увидела Престольную палату сверху, как на ладони.

На великокняжеском престоле восседал Юрий Дмитрич. Одесную стояли сыновья: Косой, Шемяка и высокий узколицый юноша, похожий на Корнилия. Ошуюю занимал место отец Ев ф ими и, а между ним и новым государем Симеон Феодорыч Морозов тряс клинышком седой бородки. Далее теснились новые бояре в длинных до пят ферезях из шелка. Шапки горлатные вышиной в три четверти аршина из меха чёрно-бурых лис покачивались степенно. Василиус стоял в сторонке, опустив главу на грудь.

- Припомни, государь, что завещал потомству Владимир Мономах, - звонко говорил Морозов, приближась к трону. - «Не убивай виновного, ибо священна жизнь христианина».

- Ты помнишь, государь, иное, - мощным гласом перебил Морозова боярин Всеволожский. - Батюшка твой Дмитрий Иваныч, герой поля Куликова, постановил преступников казнить прилюдно в назиданье склонным к преступлению. Ибо вира не истребляет воровства. Что деньги? Жизнь или честь - вот вира, юже надлежит платить преступнику. Сечение кнутом и наложенье клейм понудит наперёд задумываться при злых умыслах.

- Не хочешь ли ты, Иоанн, великокняжескую плоть кнуту подвергнуть? - едко спросил Морозов, сверкая маленькими глазками на Всеволожа.

Тут встрял Пётр Константинович, что подстрекал на свадебном пиру Витовтовну рассказами о золотом источне.

- Ты, Семён Фёдорыч, речами не играй. Боярин Всеволож толкует об ином. Наш смутный век - не место всепрощению. Я мыслю, что племянник, нацеливший оружие на дядю, повинен смерти.

- А твой каков совет, Яков Жёсткое? - спросил великий князь.

Чёрный и сухой, как молнией ударенное дерево, боярин тихо произнёс:

- Не смерть, так тесное, глухое заточение.

- А ты, Данило Чешко? - обратился Юрий Дмитрич к дородному, спесивому даже на первый взгляд боярину.

- Лучший враг - покойный враг, - ответил бархатно-певучий голос.

Тут внезапно выступил на середину узколицый юноша, похожий на Корнилия. И Юрий Дмитрич на своём троне встрепенулся.

- Что ты, Митя?

- Кто он? Кто он? - затеребила Всеволожа белокаменную деву, приведшую её к таимному окну.

Та, сунув пальцы под её рукав, накрепко сжала девичье запястье.