Страница 128 из 135
- Вели, Офимушка, пусть Дарьица при солнце погуляет с детками.
- Сама похожу с ними, - откликнулась Евфимия. Иван поспешил в терем опрянуться для гостевания. Гость и княгиня с князем вышли с огорода во двор. У красного крыльца к ним подступил кудлатый бородач:
- Конюшего не ищешь, господине? Княгиня просияла:
- Ядрейко! Как меня нашёл? Старый знакомец ухмыльнулся:
- Лишь заткнутым ушам не слышно на Москве, что ты жена Боровского.
Евфимия затеребила мужа:
- Друг мой…
- А мне как раз конюший нужен, - угодил ей Ярославич. - Готовь коня. Поеду во дворец.
- Добро, - расправил бороду Ядрейко и пошёл, как будто издавна был здесь своим.
Евфимия с Голтяевым остались у крыльца одни.
- Твой муж поступил смело, - отметил Андрей Фёдорович. - В прошлый свой приезд он мне открыл: Василиус грозит большими бедами, коль станешь ты княгинею Боровскою. Племянник мой не внял угрозам. Его любовь превыше страхов. Ответь и ты любовью.
- Отвечу, - молвила Евфимия. - Однако же в сей час меня заботит: не для худа ли его позвал Василиус?
Голтяев успокоил:
- Меж ними не быть худу. Государь шурину обязан многим. Ярославич для него и в ссылку шёл, и в бой. А благодарность наш великий князь блюдёт! - повторил потомственный вельможа недавние свои слова.
Пришёл Иван. И дедушка двоюродный с племянником внучатым укатили. Потом подвёл коня Ядрейко вышедшему Ярославичу и сам отправился сопровождать Боровского. Евфимия с крыльца махнула платчиком: до скорой встречи! Резво поднялась наверх, взяла у Дарьи Кснятку с Лушей.
- Ма-а-атунька! Выдь с нами за ворота. Надоело в огороде! - просилась Луша, соскакнув с крыльца.
Евфимия, взяв за руки детей, вышла в проулок. Решила прогуляться на Подол, к Тайницким воротам. Миновала церковку святого Афанасия. У паперти Трёх исповедников стояла пара вороных под чёрными попонами, запряжённая в кречел, погребальный одр. Вот вышли несколько скорбящих. Вынесли открытый гроб с телом седого мужа. Глаза - в тёмной повязке. Из-за неё не разобрать лица. За гробом… А за гробом-то… Евфимия похолодела: Устинья! Устя… Как переменилась!
Установили домовину на скамью. Устинья подошла, склонилась, дабы коснуться лба покойного. Больше никто не подошёл. Гроб стали подымать на погребальный одр. Устя отошла в сторонку, увидала тётку.
- Евфимьюшка?..
Не бросились в объятия друг другу. Смотрели молча. Евфимия обронила:
- Ты… была… с ним…
Спутница Косого вскинула восковой лик:
- Тотчас по ослеплении явилась. Служила до последни. Деток Бог не дал.
- Жила-то с ним по доброте или неволею? Племяшка закраснелась:
- Сперва по доброте, потом неволею… - И присовокупила: - Дмитрий Юрьевич Шемяка, будучи на государстве, хотел получшить наше житие, да не поспел.
- Кто здесь из близких? - показала взором на людей Евфимия.
- Челядь, - сказала Устя. И спросила, глядя на Кснятку с Лушей: - Твои детки?
- Мои.
- Вот погребу Василья Юрьича, - вздохнула Устя, - вернусь в Тверь к матушке и тётке, тут же постригусь. Освободил для иночества Васенька меня, несчастную…
Евфимия приблизилась, поцеловала в щёку. Устя ответила сухим холодным поцелуем. Словно перенесла со лба покойника прощальное его лобзание.
Евфимия поспешно пожелала:
- Храни тебя Господь! И отошла.
Кснятка и Луша ворковали перед нею, держась за руки.
- Вернемтесь, птенчики, в наш огород, - звала княгиня. - Каждому сорву по яблочку душистому.
- И по янтарной грушеньке! - сказала Луша.
В гору шли быстрей, чем под гору. Солнце никло к кровлям теремов. Вот-вот вернётся Ярославич.
У ворот стоял Ядрейко.
- Отведи, матушка, детей наверх да снизойди ко мне.
- Где князь? - обеспокоилась Евфимия.
- Тотчас узнаешь, - обещал конюший. Евфимия со сжатым сердцем взбежала на крыльцо и по ступеням - в сени, держа Кснятку на руке, другой рукой волоча Лушу. Передала малюток и снова - вниз опрометью…
Ядрейко был уж на крыльце.
- Дела свирепые, - изрёк он тихо. - А ты держись! Они - навал истей, а ты - упористей…
Княгиня перебила:
- Не томи!
- Ждал с конями у дворца, - начал Ядрейко. - Мыслил: время возвращаться - князя нет. Ну, думаю, беседа государственная! Гляжу, красуха шествует, под стать придворной бабе. Проходя, таимно говорит: «Ефимью упреди. Боровский государем взят. Сведён на караульню, посажен на чепь». Я, не рассуждая, отбыл.
Княгиня унимала дрожь.
- Не назвалась ли та, придворная? Ядрейко сморщил лоб:
- Меланьица. Евфимия велела:
- Езжай к Голтяеву. Немедля привези Ивана. Мне - кареть. Поеду к государю.
Спустя время она была в великокняжеской передней. Палата - стены голые. Жди, стоя. Рядом - иного. Для посещений неурочный час. Прошатаи приходят утром. Дворцовый человек - как канул. Впервые в шзни сучит жилы боль в ногах. Вдруг отворилась из рестовой дверь и вышел отрок Иоанн. С недавнего - тцовский соправитель. Тоже великий князь.
- Чего тебе, тётка Ефимья?
- Видеть государя! - растерялась посетительница.
- Перед тобой не государь ли? Назвалась княгинею юровскою. Просишь за мужа?
- Шла говорить с твоим родителем. - Евфимьин голос отвердел. - Сопроводи к нему.
- Батюшке не о чем с княгинею Боровской вести речи, - ещё твёрже отвечал Иван. - Супруг же твой оиман за большие вины. Дело разыщется, уведомят.
- Имею я возможность повидать супруга? - задала опрос княгиня.
- Нет, - помотал главою Иоанн. И строго наказал: - Не мысли обратиться к матушке. Великая княгиня нездорова.
Осталось обратиться к выходу.
- Поклон? - напомнил юный государь. Евфимия свирепо обернулась, однако скрыла чувства за улыбкою:
- Поклоны бьют по окончании дела. Мы же, мой великий господине, с тобой ещё не кончили.
И вышла. За ней не было послано. Её не взяли. Сходила с Красного крыльца - ни окликов, ни приставов.
Вознице повелела ехать в Чудов монастырь. Долго росила чернеца-привратника сказать гостящему здесь роицкому настоятелю Мартиниану, что ждёт его благословения на краткую беседу дочь Всеволожа.
Её ввели в пахнущие ладаном и деревянным маслом переходы. Мартиниан принял мирянку здесь же, под сводами. Потолок как бы придавливал к половым плиткам, выложенным крестом. Взор игумена был детски добр, как в Белозерье. Чёрную бороду уже делила надвое полоска седины.
- Мой муж Василий Ярославич князь Боровский взят великим государем, как преступник. - Евфимия старалась говорить спокойно. - Авва, ты со старцем Трифоном воспринял на себя грех клятвопреступления Василиуса. Воспримешь ли и этот грех?
- Не дело едкими речами излагать просьбы, дочь моя, - безгневно рек Мартиниан. - Тому ль учил тебя отец твой?
Всеволожа пала на колени:
- Прости, авва! Горести и беды, коим нет конца, затмили разум.
- Встань, - сказал игумен. - Уповай на Бога. Я приложу посильные старания, дабы утишить страсти властелина…
От Чудова вернулась в дом Боровского. Ворота - настежь. Челядь сгинула. Крыльцо затоптано. Взошла наверх. В сенях остановил истошный Дарьин рёв. Бросилась в детскую одрину. Послужница лежала на полу ничком, билась головой о доски. На спине зелёный сарафан разодран от шеи чуть не до пояса.
- Где дети? Дарья! - закричала в ужасе княгиня.
- Ой, о-о-ой! Пояты крохотки! Антихристовым именем! Будь проклят враг, любимец всенародный! Грызла горла извергам, не совладала. Искали Ваню. Слава Богу - нет. О-о!
Вошёл Ядрейко, не стуча.
- Выдь, госпожа. - Когда княгиня вышла, поведал: - Подъезжал с княжичем. Сердце не на месте.
Дай, думаю, взгляну допрежь. Пробрался с огорода. Пристава детей увозят! Я - назад. Княжича укрыл в надёжном месте.
Затукали шаги в сенях.
Княгиня с твёрдостью прошла туда. За ней - Ядрейко.
Первым увидала дьяка Василия Беду. Едва узнала сына Фёдора Беды. Встречала не однажды у Пречистой юного подьячего. Стоял недалеко от рундука Витовтовны. Ныне худыха, возвеличенный за весть о гибели Шемяки, раздобрел. Обочь его - два пристава.