В теснинах гор

Разом вскочили они и выбежали во двор, взяли у Магдилава коня, подала ему руку, приветствовали: «С приездом!»

Едва поднялся багадур по лестнице из тесаного камня, как из комнаты вышла Тайпус. Увидев Магдилава, она, подобно птице, готовой порхнуть с ветки, приподнялась на цыпочках — вот–вот сорвется с места и бросится в объятия любимого. В ее черных, лучистых глазах было столько тоски, а потом они заволоклись слезами. Сделала шаг вперед, сказала «садам» и… прошла мимо. «Вот и все. Состоялась встреча. Увидела меня, и сразу померк ее взор, — вздохнул Магдилав. — Будь мужчиной, Магдилав. Ты же был готов к этому», — говорил он себе, а сердце билось, как пойманная птица.

Молча вошел он вслед за Джабраилом в комнату, где на богато убранной тахте лежал бледный и худой Исилав. Только глаза были прежние — зоркие, живые.

— Ваалейкум садам, Магдилав, — сказал он слабым голосом. — Вот, сынок, покидаю белый свет. Проклятая пуля перса сидит во мне, с ней и ухожу из этого мира. Как ты поживаешь, как отец?

Все это Исилав говорил медленно, с остановками, набирая силы, проводя временами языком по высохшим, растрескавшимся губам.

— Садись поближе, вот сюда. Я так хотел повидаться с тобою. О тебе такие слухи ходили…

— Успокойся, Исилав, еще поправишься, ведь не так уж плохи дела, Аллах милосерден, — Магдилав старался улыбнуться, но губы не слушались его.

— Не утешай меня, Магдилав, я понимаю, Аллаху угодно взять мою душу к себе. Только жаль, что не смог я отомстить Надиру, вот со злостью и ухожу.

— Мы будем мстить за тебя, за кровь и слезы наших людей. Он от мести не уйдет.

— Спасибо, сынок. Именно это мои уши хотели услышать от тебя.

— А у меня и уши отрезали, проклятые.

— Ничего, сынок, зато руки целы у тебя. И без ушей услышишь стон земли родной, зов наших гор… Тобой я доволен… Ты боролся, как подобает горцу… Воды…

Тайпус принесла кувшин студеной горной воды, подала отцу, осторожно приподняв его обессилевшую голову. Глаза ее были опущены, но Магдилав так близко видел ее белоснежный лоб, нежные щеки, пушистые ресницы, что сердце его готово было разорваться от горя. «Проклятая судьба, зачем только я увидел ее, услышал ее ласковый голос…»

Поздно ночью Магдилав вышел во двор, походил под айвовым деревом, размышляя о своей судьбе, об Исилаве, который славился своей храбростью и добротой, а вот теперь с пулей врага в легких отходил на тот свет. Луна то появлялась из‑за туч, носившихся по небу, как стадо овец, то скрывалась. Где‑то в сарае лаяла собака, в чьем‑то дворе ревел осел, а в стороне родника, видно, на старом дубе, кричала сова — верная примета, что скоро в Турутли будут похороны. Ходил Магдилав тихо, боясь нарушить чей‑то сон, и вот, проходя мимо окна Тайпус, он услышал тихий печальный голос. Он вздрогнул, подошел поближе и прислушался.

— О великий Аллах, — говорила девушка, — один ты знаешь, как я его любила. Я дала слово выйти за него замуж. Я ждала его, как утра ждет солнце, как больной исцеления, как мать ребенка, но он стал совсем другим, и я боюсь даже смотреть на него. Сердце мое сжимается жалостью и ужасом. Как бы я хотела любить его по–прежнему, быть рядом с ним, но, не наказывай меня за непослушание отцу, — не греет больше сердце мое любовь к нему. Пришли исцеление душе моей, она сочится кровью… Как мне быть, о великий Аллах!

Магдилаву показалось, что луна, только что выходившая из‑за тучи, задрожала, сорвалась с неба, упала куда‑то и разбилась. Все потемнело вокруг. Как испуганная лань бросился он прочь, только чтобы не слышать горькую мольбу любимой.

Вот и закрытые ворота крепости. «Убежать? В такой момент? Что подумают сыновья Исилава и сам Исилав? Ведь он умирает. Где же твое мужество, Магдилав? Осталось немного, потерпи, браток, выпей горькую чашу до дна!» — И он вернулся к постели больного.

К утру Исилаву стало лучше. Надежда окрылила всех. Тайпус пришла к отцу, склонилась над ним. Он с трудом улыбнулся. «Вот, дочка, Аллах дал мне возможность распрощаться с вами, — и Исилав начал свои последние наставления. Сыновья по одному подходили к умирающему. Наконец настала очередь Магдилава. Исилав протянул ему руку. — Слово мужчины, сынок, должно быть крепче наших гор. Будь братом для моих сыновей и сыном оставайся для меня. А потом, как исполнится три месяца моей кончины, справляйте свадьбу — благославляю тебя и Тайпус — единственную дочку мою. Знаю, ты беден, но бедность не порок. Часть богатства я по завещанию оставляю тебе…»

Не удержался Магдилав, из глаз его брызнули слезы.

— Не хочу, багадур, чтобы на твоих глазах видел я влагу. Мужайся. Каждый приходящий в этот мир должен когда‑то и уходить. Только мужчина должен умереть, как мужчина. Рассчитайтесь с врагом.

— Аллах свидетель, Исилав, об одном прошу тебя, пусть Тайпус сама решает свою судьбу. Все равно я останусь братом для твоих сыновей и буду мстить врагам, как ты завещал.

— Что я слышу, Магдилав? Твои ли уста говорят эти слова? Ведь вы любили друг друга. Или у тебя другая невеста?

— Нет, Исилав.

— Я сказал о своей воле, ваше дело выполнить ее. — Умирающий обвел всех взглядом. — Но сон мой будет спокойным, если услышу я топот копыт ваших коней, преследующих врагов Дагестана…

После обеда, когда солнце склонилось к закату, умер Исилав. И веко–ре на турутлинском кладбище рядом с крепостью вырос бугорок земли — новая могила.

Тайпус на кладбище не пришла, не положено женщине являться сюда. Во дворе усопшего устроили квертей. Зарезали барашка, быка. Мужчины говорили о войнах, о битвах и об умершем, каким он был храбрым, мудрым в жизни. Вспоминали все, что хорошего сделал он для людей. А Магдилав сидел молча и грустно слушал турутлинцев. Про себя повторял слова Тайпус, услышапные ночью.

На четвертый день собрался Магдилав в обратный путь. Братья вышли из крепости проводить его. Они привели с собой серого коня.

— Это, Магдилав, отец так завещал, — сказал старший брат. — Знай, его воля для нас закон. Ты наш брат отныне. Надеемся, ты не надолго оставляешь нас.

— Спасибо, — ответил Магдилав. — Теперь, братья, не время нам сидеть дома. Надиршах проливает кровь горцев, сжигает наши аулы, уводит наших сестер, детей в неволю…

— До встречи в походе, Магдилав.

Магдилав распрощался с братьями, проходя мимо кладбища пешком, снял папаху и низко поклонился могиле Исилава. В душе повторил: «Не забудем твои заветы, будем мстить врагам». У большого дуба он сел на коня. На сердце было горько и печально, будто возвращался он с поля битвы раненым, истекающим кровью. Два бесконечно дорогих для сердца человека были у него на этом свете, чьи образы вдохновляли его на подвиги, ради которых он боролся со смертью — это мать и Тайпус. Одна умерла, а другая стала совсем чужой. Не о его ли печали щебечут птицы в ветвях, не о его ли горе журчат ручейки на склонах?

Не успел Магдилав отъехать от родника Китилай, как услышал позади стук конских копыт. Повернулся и увидел наездника, вихрем летящего за ним. Он узнал Тайпус. Душа Магдилава замерла. Вот она уже поравнялась с ним.

— Что же ты не попрощался со мной, Магдилав? — спросила Тайпус, не поднимая глаз. — Прости меня, Магдилав…

— За что?

— Сама не знаю за что. Отцовская болезнь, потом смерть сделали меня совсем другой…

— Хорошим человеком был твой отец. Пусть Аллах присудит ему рай. Я никогда не забуду его. Ну, прощай, Тайпус…

— До свидания, Магдилав, — прошептала она и еще долго стояла провожая глазами Магдилава. — Я буду тебя ждать…

Магдилав услышал ее слова как во сне. Он вспомнил, как совсем недавно она так же говорила ему: «Я буду тебя ждать, мой милый». — И эхо повторяло: «Я буду тебя ждать, мой милый!» А сегодня молчало эхо, а птицы, и листья, и журчанье реки твердили ему: «Она все равно не будет тебя ждать, да и зачем заставлять ее ждать, ведь она больше не любит тебя».

«Всего лишили меня проклятые враги — изуродовали лицо, отняли любовь, хотят поставить мою Аварию на колени. Месть! Только она может принести мне исцеление» — так думал Магдилав. «Месть», — кричали ему горы, ущелья, реки, измученные, изголодавшиеся, изгнанные из своих аулов люди. «Месть, месть, месть!»