В теснинах гор

Но вот подрос Султан и, как вы думаете, стал абреком — гонял из та–Однажды встретился он в волчьем ущелье с молодым Исилавом. Тот возвращался с базара. Накинулись на него трое абреков, завязалась драка, но турутлинец показал чудеса храбрости, дружки Султана убежали, а они — двое остались лицом к лицу. Поединок их кончился внезапно: Исилав выбил оружие из рук Султана. Опозоренный, безоружный Султан хотел было покончить жизнь самоубийством, но Исилав не дал ему прыгнуть со скалы.

— Аллахом проклят тот, кто покончит с собой. А у тебя для этого вовсе нет основания. И ты многих оскорблял, и у тебя должно хватить мужества вынести поражения. Дай руку, мы с тобой, я надеюсь, останемся друзьями.

В ту ночь Исилав почти силой привел к себе гостя.

— Вот мой друг, и отныне двери моего дома всегда открыты ему, — сказал он матери.

К великому удивлению гондохцев, изменился Султан с тех пор. Покончил он с жизнью абрека, с помощью Исилава похитил он первую красавицу из Гондоха и женился на ней. Нанялся Султан лесником к Арса–буна богачей коней, грабил на большой дороге купцов, нагоняя страх на людей хану, охотился с другом Исилавом в горах на туров и кабанов. А дома ого ждала красавица Сумайшат, в сравнении с которой даже луна бледнела. У нее были синие–синие глаза, похожие на чистое, безоблачное небо, тонкие крылатые брови и смеющиеся алые губки, за которыми таилась белая стенка жемчужных зубов. Ходила она нежной куропаточьей походкой, и старики при встрече с ней шептали про себя: «Никогда не видели в наших местах такого редкого цветка». Из‑под белой шали, из чохто, сделанного из бахромы, падали золотистые косы — чуть касаясь пяток.

Султан души не чаял в ней. Соседки завидовали Сумайшат: «Везет же людям, что есть у нее, кроме красивого лица? Накликает эта красотка беду на голову Султана! Не зря же говорят: «Красивую жену лучше иметь у соседа». А мужчины завидовали Султану: «Надо же, чтобы Султану Аллах подарил такую гурию, а не мне».

Недолго радовался своему счастью Султан. Над его головой неожиданно нависли тучи беды.

Увидел аварский хан Нуцал красавицу Сумайшат. И зависть заела низкую душу хана, стал он замышлять коварным путем завладеть гондохской красавицей. Через Арсахана распустил слух, будто турутлинский Исилав не зря заглядывает так часто в гости к Султану. Быстрее молнии облетели горский аул лживые слова, кинжалом ранили сердца людей. Дошли они и до Султана. Посмеялся он над этим, не поверил: «Хотят поссорить меня с единственным другом, всем поперек горла костью застряла Сумайшат».

Но не зря сказано в мудрой пословице: «Злое слово способно разрушить стальную скалу, не то что ранить сердце мужчины». Постепенно оно проникло в сердце Султана. А вдруг и правду говорят люди? Ведь рядом с горячей любовью ходит и проклятая ревность.

В тот вечер Исилав возвращался из далекой отлучки, — ездил он к родственникам жены в Табасаран, остановился отдохнуть в Гондохе у друга, а Султана дома не было. Сумайшат обрадовалась кунаку, принялась стряпать, сказала — вот–вот и Султан должен вернуться. А тот, как нарочно, задерживался и по пути еще заглянул по делам к Арсахану. Тот напоил его бузой, между прочим сказал: «Видел коня твоего друга, стоит у тебя во дворе, а Сумайшат твоя поет ему песни».

Поднялся Султан сам не свой, положил руку на рукоятку кинжала и вошел, шатаясь, во двор к себе. Видит, конь Исилава ест сено. Как бешеный ворвался в дом Султан и, обнажив кинжал, бросился на Исилава. «Защищайся, турутлинец! Двум нам не жить под одним небом!» — «Как ты смеешь так оскорблять меня, Султан!» Исилав поднялся, он хотел уйти из этого дома навсегда. Но Султан кинжалом нанес ему в плечо удар, и тогда Исилав вынужден был ответить. Рана Султана оказалась смертельной.

Похоронили Султана всем селом, приехал даже сам Нуцал. Радовался коварный хан, что чужими руками убрал он соперника. И вскоре во дворце Нуцала появилась новая служанка — Сумайшат. Только тогда кое‑что поняли родители Султана, да и брат Магди, но сказать об этом вслух не смели, ибо идти против хана, что плыть против течения — так говорит народная мудрость.

Каждый день взгляды гондохцев напоминали Магди о мести: «Когда ты смоешь позор с нашего рода, когда убьешь убийцу брата?» И Магди готовился. Но готовился он не к встрече лицом к лицу — Исилав был слишком сильным противником. Он мечтал подкараулить его где‑нибудь и из засады нанести смертельный удар.

И вдруг в один из рузманов[27] явился Исилав со всей своей родней в аул Гондох. Магди работал на мельнице, когда ему сообщили об этом. С кинжалом в руках бросился он к отцовскому дому. Народу было полным–полно во дворе старого мельника. Всем не терпелось посмотреть, как поступит с врагом рода старый аксакал. А старший в роду Исилава, седобородый Муралиб держал в дрожащих руках маленькую подушечку из черного бархата, а на ней обнаженный кинжал, блестевший на солнце. Издавна по закону гор отцу убитого полагалось выразить свою волю: если он целовал кинжал — значит, прощает врага, если же прощения нет — он брал кинжал и бросал его острием в землю: «Вот, мол, вам, так мы хотим вонзить кинжал в ваши черные сердца!»

С соседних крыш все с нетерпением смотрели на старого мельника, убитого горем. Сгорбленный, с дрожащей головой, в старой черкеске медленно спустился он по каменной лестнице. Вот и последняя ступенька, а он еще и головы не поднял, смотрел вниз на землю, будто спрашивая ее: «Как мне быть, мать? Пролить кровь и этим смыть вражду, которая унесет не одну молодую жизнь моего рода, или же простить убийце за смерть любимого сына и навсегда покончить с горькой враждой?» Но ничего не ответила ему сырая земля. Старик поднял отяжелевшую голову, обвел мутным взглядом лица людей, потом взгляд его упал на сверкающий кинжал. Он взял его обеими руками и поднес к губам.

— Отец, не надо! — раздался крик Магди. Мельник вздрогнул, поднял брови и, чуть повернувшись влево, посмотрел на сына. Тот стоял с обнаженным кинжалом, готовый отомстить за брата.

Старик, на миг застывший, поцеловал холодный и гладкий острый клинок. Все облегченно вздохнули. Только Магди со слезами злобы в глазах повернулся и бросился вон из дома.

Так старый мельник заключил мир. Клинок он вложил в ножны и повесил на стенку — как велит обычай, а бывших врагов пригласил в свой дом отведать хлеба.

— Вот так, сынок, сложилась судьба моего брата, а твоего дяди Султана. В душе я так и не простил Исилава, хоть и не осмелился ослушаться отца. И нечего тебе возобновлять дружбу с турутлинцем, оборванную лезвием кинжала, облитую кровью. Не езди к нему, чует мое сердце — это не принесет тебе добра.

Магдилав ходил сам не свой. Он не хотел пренебречь отцовскими словами, но глаза прекрасной дочери Исилава не давали ему покоя. А скакун между тем пахал жалкие клочки полей около реки, возил на нем Магди чужие мешки с мукой, навоз, сено.

Прошел четверг, и всю ночь не спал юноша — представлял себе, как ждут его в Турутли. Прошел еще четверг с той встречи в горах, и он совсем потерял голову, а когда наступил третий четверг, не выдержал Магдилав — до крика петуха покинул отчий дом.

В самом живописном уголке среднего Дагестана был расположен Турутли, что означало скалистый. Издали он казался талисманом на лбу коня, ибо находился на самом выступе горы — на вершине скалы. С восточной, южной и северной сторон громоздились высокие гладкие скалы, будто разрезанные кинжалом, а в самом низу — в пропасти мчалась бурная, черная Авар–Койсу, омывая с одной стороны скалы, а с другой неслись мутные, красные от глинистого дна волны Казикумухской реки. Еще не сливаясь, они текли рядом, как влюбленные, стремящиеся к объятию и боящиеся уступить друг другу в чем‑то.

Надежно был защищен Турутли с трех сторон реками и скалами. А с западной стороны, куда сейчас ступал конь Магдилава, зеленела лощина, которая образовала что‑то вроде естественного моста, проложенного из крепости к высоким цоринским горам. Вершины гор сверкали белизной вечных снегов, а чуть ниже по склонам начинались леса — то высокие сосновые, то мелколесье, то смешанные рощицы, а еще дальше — ближе к Турутли лежала узкая, разрезанная с обеих сторон зеленая лощина с редкими фруктовыми деревьями тутовника, грецкого ореха и абрикосов.

27

Рузман — четверг, день, который мусульмане считают лучшим днем сотворить доброе дело.