В теснинах гор

Абдулатип напился. Ледяная вода как рукой сняла усталость, и Абдулатип уже хотел встать и посмотреть, нет ли где тропинки, как вдруг услышал скрип колес арбы. Со стороны Хунзаха кто‑то ехал. Абдулатип присмотрелся. На арбе сидел пожилой человек с редкой седой бородкой.

— Дяденька, довезите до Заиба, — крикнул Абдулатип. Аул Заиб лежал по дороге к Голотли.

— А что у тебя в хурджинах? — спросил в ответ аробщик.

— Да яблоки там. Продавать иду.

— Яблоки, говоришь. Ну коли так — садись, Яблоками расплачиваться будешь.

— А много попросите?

— Это смотря, какие у тебя яблоки. Если крупные...

— Крупные. Вот смотрите, — Абдулатип достал из хурджина яблоко.

— Тю… хорошие, — улыбнулся крестьянин.

— Только много дать не могу. Бабушка их считала. Вот, возьмите, — и Абдулатип протянул аробщику несколько яблок.

— Не спеши, молодой человек. Одно яблоко за версту. Три версты— три яблока. Я больше, чем положено, не возьму. Такое уж мое правило. В долгу быть не люблю: за добро добром и плачу. Другие вон добро делают, чтоб искупить свои грехи перед Аллахом, а у меня их, грехов‑то, нет, братец. Вот и люблю получить добро обратно. Ты мне, я тебе.

— А вот у нас в ауле один мастер был, так он говорил, что добро надо делать просто так, что люди должны выручать друг друга. Так еще, мол, деды завещали.

— Это какой же такой мастер говорил? Не тот ли, что с неверными связался и служил им.

— А вы откуда его знаете? — Абдулатип даже рот открыл от удивления. «А не знает ли этот аробщик что‑нибудь о дяде Нурулле, хотя бы где он?» — подумал мальчик.

— Сам‑то я его никогда не видал. Братец про него рассказывал.

— Ваш брат — мюрид?

— Наш‑то Курбан? Ха–ха. В ауле его все воришкой называют. Что и говорить — на руку не чист. Такого вора — поискать. В семье, говорят, не без урода. Да… А теперь куда там. К нему и не подъедешь — мюридом заделался. Эх, — аробщик махнул рукой, — перевелись в наших горах настоящие‑то мюриды. Раныпе‑то мюриды святому делу, не жалея живота своего, служили. Слыхал небось о мюридах Шамиля? Э! Люди были. О Хаджи–Мурате и Ахбердиле Магомеде песни пели. Как‑то в бою Магомед был ранен. Так он раненую руку себе оторвал и, держа в другой шашку, на врага шел. А эти разбойники Нажмудина Гоцинского — какие там мюриды. Название одно. Воры да пьяницы. Один вон к нам вчера с Курбаном пожаловал и сразу кулаком об стол — выпить, мол, тащи. У–у, подлюги. Я б их всех…

— А вы что — партизан? — тихо спросил Абдулатип.

— Партизан? Ха–ха, — засмеялся крестьянин. — К чему мне это. Арба есть, волы есть — что мне еще. Иду куда хочу, живу как хочу. А эти болваны пусть дерутся между собой как петухи. Мне с ними не по дороге. «Вот и отец мой так же говорит, — подумал про себя Абдулатип. — Нет ему никакого дела ни до партизан, ни до мюридов. Лишь бы ему торговать с выгодой».

Незаметно доехали до аула Заиб. Абдулатип слез с арбы.

— Ну, счастливого пути, парень. Да смотри, не попадись мюридам или партизанам. Прощай тогда твои яблоки.

Не успел Абдулатип пройти двух верст по шоссе, как вдруг навстречу ему вышли трое вооруженных мюридов. Сердце у Абдулатипа бешено забилось, но он взял себя в руки, вспомнив наказ Атаева.

— Эй, парень! Далеко ли идешь и что у тебя в хурджинах? — спросил высокий носатый мюрид. Абдулатипу показалось, что он где‑то видел его, но где — он не мог сейчас припомнить.

— Яблоки на базар несу. На кукурузу обменивать, — сказал Абдулатип. — В ауле у меня маленькие братья без хлеба сидят.

— Ха–ха, — засмеялся носатый. — Слыхали? Этот паршивец говорит, что идет в Голотли яблоки на кукурузу обменивать. В Голотли? Где яблок полным–полно. Ха–ха! Здорово врешь, парень.

— Не в Голотли я иду. А через Голотли в Телетли.

— Ну, будет врать! Говори лучше, кто тебя послал в Голотли? Уж не партизаны ли? — Носатый мюрид зло посмотрел на Абдулатипа. Теперь мальчик вспомнил его: носатый частенько сиживал в харчевне Дарбиша.

— Да что вы, дяденька! Партизаны у нас козленка отняли. Не люблю я их. Мое дело — торговать. Вот яблоки несу. Братья у меня в ауле голодают. Зачем мне партизаны да мюриды? — для пущей убедительности сказал Абдулатип.

— Зачем, говоришь, мюриды? Ах ты, паршивец! — закричал носатый. — А ну, ребята, обыскать его хурджины.

Двое других начали стаскивать тяжелый хурджин с плеч Абдулатипа, а он, делая вид, что обливается слезами, быстро достал из‑за пазухи яблоко и падкусил его.

— Вай! Мои яблоки! — плакал Абдулатип. — Как вам не стыдно! А еще мюриды! В Хунзахе меня мюриды хвалили, на арбу посадили, чтобы я в Голотли ехал, а вы…

— Высыпай яблоки, — не слушая его, крикнул носатый другому мюриду. Тот так тряхнул хурджин, что яблоки покатились по пыльной дороге.

— Куда сыплешь, дурак! — кричал носатый. — Вот сюда, на траву надо было. А ты в пыль, — и он грубо толкнул приятеля.

— Вай! Где мои яблоки! — кричал Абдулатип. — Теперь бабушка побьет меня! — и он бросился собирать яблоки.

— Эй! — крикнул носатый приятелю. — А ну‑ка обыщи этого паршивца, — и он цепкой рукой схватил Абдулатипа за плечо. Вдруг его рука наткнулась на звезду. — А это что такое? — Он рванул рубашку и вырвал клок вместе со звездой.

— Вай! Моя звездочка! — притворяясь обиженным, закричал Абдулатип. — Мне дядя ее подарил, — плакал он, держа в руках надкусанное яблоко.

— Какой еще дядя? — спросил носатый.

— Какой… какой. Галбацилав его зовут, — это был известный мюрид из отряда Гусейна. — Вот расскажу ему, как вы у меня яблоки отняли.

— Галбацилав, говоришь? — носатый был явно озадачен. Видно, это имя было ему знакомо. — Так что он? Дядя твой?

— Конечно. Он самый смелый из всех мюридов, вот расскажу ему… Он приедет сюда на своем сером коне.

— Ну, ну, перестань, — голос мюрида звучал примирительно. — На сером коне, говоришь? Почему на сером? У него белый конь.

— Нет. Это у дяди Гусейна — белый, а у Галбацилава — серый. Я его на водопой водил, точно знаю.

Мюриды переглянулись. Видно, им показалось убедительным то, что говорил мальчик.

— Вот подождите, я все дяде расскажу. Он вам покажет, — продолжал плакать Абдулатип.

— Да отдай ты ему эти яблоки! — сказал наконец носатый приятелю. — Кто это еще сюда едет!

— Убирайся отсюда, — крикнул носатый Абдулатипу.

— Я все равно Галбацилаву про вас расскажу. И звездочку мою отдайте.

— А ты знаешь, что мы воюем против тех, кто носит эти звезды, — спросил один из мюридов и хотел уже бросить звезду в кусты.

— Вай! Моя звездочка! — делая вид, что не понимает его слов, закричал Абдулатип.

— Да отдай ты ему эту игрушку, — сказал носатый. — На вот тебе еще пятачок в придачу, только уходи скорей. — Носатый явно не хотел, чтобы ехавший сюда мюрид застал Абдулатипа.

Делая обиженный вид, Абдулатип забросил хурджин на спину, засунув надкушенное яблоко обратно за пазуху. Взял звезду и пятачок и торопливо зашагал по дороге. Когда уже подходил к Голотли, его опять остановили, но теперь уже свои, партизаны. Они начали было обыскивать его, но Абдулатип стал требовать, чтобы его проводили к самому командиру.

— Смотри, какой шустрый, — смеялся партизан, глядя на Абдулатипа. — Еще молоко на губах не обсохло, а туда же — воевать. Поди, мать‑то и пе знает, куда сынок ее запропастился.

Абдулатип обиженно сопел в ответ на его слова.

— Ведите меня к командиру, — твердо стоял он на своем.

— Это к какому же командиру? — спросил молодой партизан.

— К Кара–Караеву, известно, — Абдулатип недовольно шмыгнул носом.

— Смотри, знает, — удивился парень. На всякий случай обыскав Абдулатипа, партизаны привели его в штаб к Кара–Караеву.

Кара–Караев, загорелый, молодой, с пышными черными усами, с интересом посмотрел на мальчугана. Он был даргинец, но хорошо говорил по–аварски.

— Так, говоришь, Атаев тебя послал? — спросил он.

— Да. Вот возьмите. — Вытащив из‑за пазухи надкушенное яблоко, Абдулатип разломил его и, достав оттуда записку, подал ее Кара–Караеву.