Страница 35 из 45
Мисс Кунихан и Уайли подскочили к Нири, с трудом подняли на ноги, поддерживая, довели его до кресла у окна и усадили.
— Виски под кроватью, — сказал Нири.
В этот самый момент все они одновременно впервые заметили на полу тоненькую струйку воды и, как люди хорошо воспитанные, воздержались от комментариев. Мисс Кунихан, однако, не желала пить виски, ни капли. Уайли поднял рюмку и сказал: «За отсутствующего», — тактичное в данных обстоятельствах определение Мерфи. Мисс Кунихан почтила этот тост глубоким вздохом.
— Вы оба, сядьте там, передо мной, — сказал Нири, — и не отчаивайтесь. Запомните, никакого треугольника, пусть даже с самым тупым углом, нет, а имеется окружность, отрезок которой проходит через его злосчастные вершины. Помните, один из разбойников был спасен.
— Наши медианы, — сказал Уайли, — или как их там, черт возьми, пересекаются в Мерфи.
— Вне нас, — сказал Нири. — Вне нас.
— В свете, льющемся извне, — сказала мисс Кунихан.
Теперь была очередь Уайли, но он ничего не мог подыскать. Лишь только до него дошло, что ему не удастся найти вовремя ничего, что делило бы ему честь, как он сделал вид, будто ничего и не ищет, нет, как будто он дожидается своей очереди. Наконец Нири безжалостно произнес:
— Тебе ходить, Уайли.
— И лишить даму последнего слова! — воскликнул Уайли. — И затруднить даму поисками нового! Плаво срово, Нили!
— Ничего страшного, — сказала мисс Кунихан.
Теперь была чья угодно очередь.
— Очень хорошо, — сказал Нири. — К чему я, собственно, вел, что я хотел предложить, это вот что. Пусть наша беседа будет беспрецедентной как фактически, так и в литературе, каждый будет говорить, насколько он на это способен, чистую правду, насколько это позволяют его знания. Это-то я и имел в виду, когда сказал, что вы предвосхищаете тон моих слов, если не сами слова. Пришла пора нам троим расстаться — самое время.
— Но тон был, по-моему, горький, — сказал Уайли. — У меня определенно было такое впечатление.
— Я не думал о тоне голоса, — сказал Нири, — не столько о нем, сколько о тоне душевного настроя, о духовном подходе. Но продолжай, Уайли, милости прошу. Разве нельзя прорычать правду?
— А Кольридж-Тэйлор играл чувствами? — сказал Уайли.
— Это все равно что поливать духами конскую мочу, — сказала мисс Кунихан.
— Или стерилизовать гильотину? — сказал Уайли.
— Освещать прожектором солнце в полночь? — сказала мисс Кунихан.
— Мы смотрим на темную сторону, — сказал Нири. — Это, бесспорно, не так режет глаза.
— То, что вы предлагаете, ужасно, — сказал Уайли, — это оскорбление человеческой природы.
— Отнюдь, — сказал Нири. — Вот послушайте.
— Мне надо идти, — сказала мисс Кунихан.
Нири заговорил; скорее это было похоже на то, что нечто заговорило через него. Потому что голос его звучал безучастно, глаза были закрыты, тело неподвижно застыло в склоненной позе, точно он не сидел перед двумя грешниками, а стоял на коленях перед священником. В целом у него был великолепный вид, как на портрете Матфея, написанном Лукой, с ангелом, сидящим на его плече, как попугай.
— Почти что безумно влюбленный в мисс Кунихан всего несколько недель назад, я сейчас не питаю к ней даже неприязни. Преданный Уайли, который обманул мое доверие и дружбу, я не потружусь сейчас даже простить его. Отсутствующий Мерфи, который был средством достижения тривиального удовлетворения, долей, как он выразился бы сам, доли, сам превратился в цель, и не в какую-нибудь, а определенную, мою цель, единственную и непременную.
Поток прекратился. Какая правда обходится без крана?
— Насколько позволяют его знания, — сказал Уайли.
— Насколько он на это способен, — сказала мисс Кунихан. — По-честному — значит, по-честному.
— Мне сейчас стрелять или ты будешь? — сказал Уайли.
— Не жди ответа, — ответила мисс Кунихан.
Уайли поднялся на ноги, заложил большой палец за край жилета под мышкой, прикрыл правой свою praecordia[77] и сказал:
— Названный Нири, который больше не любит мисс Кунихан и не нуждается в своем Нидле, да покончит он скоро и с Мерфи, и будет опять свободен, и, плывя по своему течению, возжаждет неодолимо обезьяну или авторессу.
— Да это «Альманах Старины Мура», — сказала мисс Кунихан, — а не еженедельник «Айриш таймс».
— Мое отношение, — сказал Уайли, — заключающееся в выслушивании, выполнении формальностей и уравнивании голосов, или скорее голоса Разума и Philautia[78], остается неизменным. Я продолжаю считать названного Нири быком Ио, рожденным для того, чтобы быть укушенным оводом, подарком Природы нуждающимся сутенерам; мисс Кунихан — единственной, как мне твердо известно, nubile[79] любительницей во всех двадцати шести графствах[80], которая не путает своего «я» со своим телом, и одним из немногих тел — из того же болота, достойных своего отличия; Мерфи — бездельником, которого следует избегать любой ценой…
Мисс Кунихан и Нири хохотали неимоверно.
— Он так назойлив, — сказал Нири.
— Так предприимчив, — сказала мисс Кунихан, — так напорист.
— Мерзостью, — сказал Уайли, — гадом ползучим, уползающим от Закона. И все же я преследую его.
— Я тебе за это плачу, — сказал Нири.
— Это вы так полагаете, — сказала мисс Кунихан.
— Как бы там ни было, прохиндей уродует себя, чтобы жить, — сказал Уайли, — а бобр откусывает себе…
Он сел, тотчас же снова встал, вновь принял прежнюю позу и сказал:
— Одним словом, я стою там, где всегда стоял…
— С тех пор как Небо, которое вечно мочится, раскинулось вокруг тебя непросыхающей простыней, — сказал Нири.
— И надеюсь всегда стоять…
— Пока не свалишься, — сказала мисс Кунихан.
— Равно к успеху и к забавам устремлен.
Он опять сел, и мисс Кунихан ухватилась за представившуюся возможность с той именно силой, высотой звука, его качеством и скоростью, которых можно было без затруднений достигнуть в тех немногих словах, что имелись в ее распоряжении.
— Есть разум, и есть тело…
— Позор! — закричал Нири. — Дайте ей под зад! Вышвырните ее вон!
— На одной усохшей ладони, — сказал Уайли, — переполненное сердце, съежившаяся печень, брызжущая пеной селезенка, два легких, если повезет, при тщании — две почки, и так далее.
— И тому подобное, — сказал Нири со вздохом.
— А на другой, — сказал Уайли, — маленькое эго и большущий ид.
— Несметные богатства в W.C., — сказал Нири.
— Этот невыразимый контрапункт, — продолжала мисс Кунихан, — этот взаимный комментарий, эта единственная подкупающая черта.
Она остановилась — предпочла остановиться, чтобы не быть прерванной.
— Она забыла, как там дальше, — сказал Уайли, — придется ей возвращаться назад, к самому началу, как дарвиновской гусенице.
— Может, Мерфи не проходил с ней дальше, — сказал Нири.
— Повсюду я нахожу разум, оскверненный, — продолжала мисс Кунихан, — грубым и негармоничным союзом, пристегнутый к телу, словно к заду телеги, а тело — к колесам колесницы разума. Я не называю имен.
— Великолепная рецепция, — сказал Уайли.
— Ничего не выветрилось, — сказал Нири.
— То есть повсюду, — подытожила мисс Кунихан, — за исключением того места, где находится Мерфи. Он не страдает этими — а — психосоматическими свищами, Мерфи, мой жених. И разум, и тело, то есть ни разум, ни тело; что может существовать помимо него, что могло там существовать после него, кроме ребяческой грубости или маразматического проворства?
— Выбирай, — сказал Уайли, — поковыряй свое воображение.
— Еще один полутон, — сказал Нири, — и мы перестанем слышать.
— Кто знает, может, мы уже перестали? — сказал Уайли. — Кто знает, какую грязную историю, даже еще лучше, какую более чем грязную историю, может статься, даже такую, какой мы раньше не слышали, рассказывают нам сейчас на какой-то неимоверной частоте, чистую непристойность, которая в этот самый момент тщетно бьется в наши барабанные перепонки?
77
Грудобрюшная преграда, грудная клетка, грудь (лат.).
78
Любовь к самому себе, себялюбие (греч.).
79
Достигшая брачного возраста, взрослая (лат.).
80
Имеется в виду Ирландия.