Кутюрье смерти

— Хм, понятно… Проветриться, проехаться одному, насладиться природой…

Раскатистое «р» доставило коротышке такое наслаждение, что он облизал губы.

— Да я думал взять с собой одну крошку, — ответил Марсель с совершенно невинным видом.

— Из детского сада, судя по всему… Не заливал бы… Не можешь дождаться развода? Потом бы и наставлял рога своей несчастной Мадлен.

Марсель покраснел, пальцы теребили фуражку.

— Не знал я, что ты так любишь кускус…

Марсель ничего не ответил, но коротышка увидел, как сжался его большой кулак.

— Да ладно, бери… Я все это просто так… болтал… Да бери. Только поосторожнее.

Он поскреб себе грудь, пах, зевнул с сонным видом. Коротко поблагодарив его, Марсель надел фуражку и вышел. Слава богу, есть на свете друзья, подумал он. Пусть даже кое-какие их замечания ему и не нравятся.

Стоило двери захлопнуться, как коротышка в непристойном жесте согнул руку вслед Марселю, глаза его озарились ненавистью.

Он начинал ему надоедать, этот Марсель. Что он себе думает? Что имеет право на счастье? Что имеет право нарушать правила игры и жить при этом спокойненько? А кстати, арабская головка этой крошки на теле легавого будет выглядеть весьма изысканно.

Коротышка направился к холодильнику, открыл его, схватил что-то, завернутое в фольгу, содрал ее и, не сходя с места, яростно заработал челюстями.

Он аккуратно собрал тоненькие косточки и бросил в помойное ведро. Удовлетворенно зевнул. Что больше напоминает куриную кость, чем обглоданный мизинец? Нечего и говорить!

Ноги в ботинках просто горели, Марселю казалось, что ступни стали в два раза больше. Он пошевелил пальцами. Если бы только он мог снять ботинки и опустить ноги в фонтан. А все эти сволочи вокруг вышагивают в сандалиях… Но в воскресенье будет по-другому: он повезет Надью и Момо на прогулку. Если, конечно, она захочет. Он еще у нее не спрашивал.

На этой неделе полный штиль, никаких трупов. Можно подумать, что маньяк тоже отправился куда-нибудь отдохнуть. Или замышляет какую-нибудь гадость. Марсель оптимизмом не отличался.

Он взглянул на часы. Еще один прошел. Вечером тренировка вместе с приятелями. Закончится поздно. Мадлен, наверное, уже поужинает. Тем лучше. Адвокат сказал, что получение развода — вопрос недели, не больше. Но нужно быть дома, в семье. Так лучше для суда.

Жан-Ми, Паоло, Жаки и Бен уже сидели в машине. Жан-Ми нажал клаксон, прервав ход его мыслей. Марсель показал на циферблат. Беззвучно проговорил, отчетливо шевеля губами: «Десять минут». В машине хохотали. До Марселя сквозь шум уличного движения долетали обрывки разговора:

— Представляешь, эта тетка продержалась неделю, целую неделю, без жратвы, питья, в полной темноте!

— Я бы сошел с ума, наверное…

Внедорожник резко подал назад, врезавшись в бампер стоявшей позади него «панды». Звон разбитой фары, Марсель двинулся к машине. В отчаянии. Отличный ему уготован вечерок!

Рамирес еле волочил ноги. Лаборатория сменяла лабораторию — он побывал уже в четырех. Но эти поиски не лишены интереса. Рамирес всегда любил науку. Подумать только, как мало все мы значим… Может быть, мы просто подопытные кролики Господа Бога… От этой ужасной мысли Рамиреса, несмотря на жару, пробрала дрожь. В конце концов, он делает свою работу. Жан-Жан будет доволен. А он, Рамирес, спокоен.

Результаты проверки ничего не дали. Нужно было продолжать поиски. «Думать дальше». Жан-Жан пробежал глазами список, который протянул ему Рамирес. Список служащих, уволенных из научных лабораторий, работавших «с живым материалом» в последние пять лет. Хорошо, он проверит фамилии, адреса и так далее — обычная рутина. Но Жан-Жан сгорал от нетерпения.

— Я горю, Мелани, горю!

— Но, капитан, не сейчас же!

Коротышка нервничал. Его мучил голод. Жуткий голод. Он метался по гостиной, пиная пустые банки из-под пива. Он не мог усидеть на месте. Взял ключи, лежавшие на столе. Вышел. Ночь была жаркой. Липкой. Он направился в район порта.

Разбитые пивные бокалы перед стойкой бара. Музыка, оглушительными волнами льющаяся из открытых машин. Лица, блестящие от пота и косметики. Хохочущие немцы. Взвинченные байкеры на грани стычки. Цветочницы с охапками роз, монотонно расхваливающие свой товар. Какой-то тип, фальцетом тянущий фолк, его завывания перекрывал саксофон, на котором играли перед соседним баром. Грохот мотоциклов. Перебранки. Свист. Плач ребенка.

Коротышка не торопился, изучал. Вдруг он замедлил шаг. А вот это интересно… Посреди улицы, пошатываясь, стоял старик горбун, почти карлик, и распевал во всю глотку оперную арию. Взгляд коротышки переместился с горбуна на блондинку со скульптурными формами, в красной мини-юбке, которая потягивала за столом коктейль. Квазимодо и Эсмеральда, слившиеся в единое создание, — мечта любого скульптора!

Горбун замолчал, прикуривая сигарету от зажигалки с голой девицей, уверяющей: «Я люблю тебя». Чтобы познать любовь, нужно полное слияние, усмехнулся коротышка, машинально теребя медальон со святым Христофором. Скоро он это узнает.

Старик с трудом нащупал карман, трясущимися руками положил туда зажигалку и двинулся с места: правая нога скользила в одну сторону, левая — в другую, этакий горбун-конькобежец, дрейфующий по асфальту, прежде чем пристать к «Морскому бару» в глубине порта и окунуться в дымную атмосферу кабака.

Коротышка удовлетворенно затянулся в последний раз сигаретой, отбросил ее и направился к высокой блондинке. Она тянула неизвестно какой по счету коктейль, постукивая длинными пальцами с накрашенными ногтями по желтому пластику. Коротышка встал рядом. Блондинка подняла глаза на этого ублюдка с обиженно надутыми губами, насвистывавшего грустную мелодию. У нее были широкие скулы, ярко-красный рот, синие круги под глазами, квадратные, хорошо пригнанные друг к другу зубы, широкие челюсти.

Коротышка достал бумажник, не глядя на девицу, пересчитал деньги. Она тут же загасила сигарету и встала. Он двинулся вдоль набережной. Она следовала за ним, недовольно ворча. Ее красная мини-юбка покачивалась, как парусник на морских волнах. Сегодня — мой день поэзии, весело подумал он.

За портом, на краю мола, был паркинг. Большой паркинг. Почти пустой. Люди пользовались им днем, когда шли на пляж. Ночью это было место встреч подгулявших геев, пар, подыскивающих себе партнеров, или любителей приключений… Никто не интересовался, чем именно вы занимаетесь в тени пальм. В конце паркинга, там, где кончался мол, был маяк, который выплевывал короткие очереди света на тихую воду.

Блондинка слышала стук собственных каблуков по цементу. Он что, ее на рыбалку зовет, что ли? Ладно, после этого — домой, на сегодня хватит. Завтра Лола приведет ей мальчика, они пойдут в кино. Она купила ему ролики. Тысяча франков! Три вчерашних клиента!

Коротышка обернулся, поджидая ее. Ничего не видя в темноте, она налетела на него. К сожалению.

Ему и правда оказалось достаточно чуть приподнять руку, чтобы лезвие вошло ей в живот на добрых десять сантиметров. Другой рукой он прижал ее к себе. Издалека их можно было принять за обнявшихся влюбленных.

Блондинка воззрилась на него с удивлением. Она было открыла рот, чтобы позвать на помощь, но вместо крика оттуда вырвался тугой фонтан крови, капли которой попадали в его сладострастно приоткрытые губы. Коротышка повернул лезвие: живот ее был мягким, и лезвие легко поднялось до грудины, разрывая все на своем пути.

Светлые глаза блондинки смотрели на него с укором и отчаянием, веки судорожно хлопали, кровь, пузырясь, толчками вытекала из ее открытого рта. Взгляды их встретились, и он смотрел, как она умирает у него на глазах.

Впервые его жертва умирала в полном сознании, глядя ему в глаза. Новый опыт, всю сладость открытия которого он тут же оценил. Он видел, как в зрачках, устремленных на его лицо, сменялись самые первобытные чувства — ужас, боль, ненависть, недоверие… Потом, неожиданно, зрачок застыл. Ему даже захотелось окликнуть: «Эй, есть кто-нибудь?» — но он знал, что никого уже нет. Фантастика!