Страница 24 из 65
– Вот, Пуд Пудыч, кто писал вам письма и собирался подпустить красного петуха, – торжественно произнес урядник.
Старшина, уцепившись одной рукой за знак, с побагровевшим лицом и трясущеюся челюстью, тихо опустился на стул, не сводя глаз с вошедших. Ему ясно теперь стало, что все для него потеряно. Милый образ Варюши промелькнул перед ним как бы в тумане, и он грузно свалился на пол…
Говорить ли, что было дальше?
Не даром кончилась эта «иллюзия» Карпу Савичу – добрался-таки «кондрашка» до его короткой шеи, и немало хлопот стоило Касторкину поставить его на ноги. Пришлось расстаться ему и с почетной должностью старшины.
Долго заставила говорить о себе свадьба бывшего урядника «Вольдемара» Хватова с дочерью купца Свешникова – тряхнул мошною Пуд Пудыч и закатил пир на весь поганковский мир, а уж как интересен был «Вольдемар» в новом мундире с беленькими погонами околоточного надзирателя, трудно описать! Не достаточно ли сказать, что все без исключения поганковские барышни решили, что он «душка», и немало завидовали Варюше.
Прутиков дал себе слово никогда больше «инкогнито» не ездить, хотя надо добавить, что проведенные им тогда же несколько дней под гостеприимным кровом очаровательной баронессы фон Кук вполне вознаградили его за все перенесенные мытарства, и у нас в городе упорно говорят о готовящемся бракосочетании статского советника Прутикова с землевладелицей баронессой фон Кук.
Лев Хорват
В ночь под Рождество
Тихий, яркий, морозный день клонился к вечеру. Озаренное последними лучами заходящего холодного солнца, быстро гасло прозрачное небо, и яркие звездочки начинали вспыхивать в выси. Один за другим вспыхивали уличные фонари, и ярко осветились окна магазинов, но, несмотря на это, движение на улицах не стихало, а казалось, еще более увеличилось, да оно и понятно, так как был сочельник, канун Рождества.
Только что, обойдя свой участок, молодой, жизнерадостный пристав Степан Иванович Яхонтов бодро возвращался домой, где ждала его большая радость: первый новорожденный сын. Казалось, что с появлением этого крохотного, беспокойного существа все вокруг Яхонтова повеселело, посветлело, и чувство появившейся за последнее время усталости совершенно исчезло. Первое время его беспокоило здоровье жены, но теперь доктор позволил ей встать, и вот он спешит домой, чтобы в обществе своей горячо любимой Верочки провести этот вечер и встретить радостный светлый праздник Рождества Христова.
Вот и помещение части, вот и его квартира.
Быстро сбрасывает пальто, галоши и, немного приотворив дверь, заглядывает в столовую, где за обеденным столом, в теплом капоте, похудевшая и еще более похорошевшая сидит его Верочка.
Она услышала скрип двери и при виде мужа так и озарилась тихою радостной улыбкою.
– А мы уже за столом? – говорит он.
– И ждем своего собственного Степочку, – шутливо добавляет она, – ну иди же скорее!
– Сейчас, моя радость, вот только обогреюсь немного.
Яхонтов проходит в кабинет и становится спиною к теплой печке, грея в то же время холодные, покрасневшие руки.
Улыбка не сходит с его лица, и, глядя в окно на ярко освещенную улицу, на снующий взад и вперед народ, он думает: «Как я счастлив, как счастлив! Боже мой, за что только так много счастья!»
– Степа! – доносится из столовой голосок жены.
– Иду, иду! – звонко кричит он и через минуту крепко уже целует милое, дорогое личико. – А что наш бутуз?
– Спит малютка. Ну и потешный он, совсем как ты глазками ворочает.
– Уже и как я? – недоверчиво говорит Яхонтов, но слова жены приятно щекочут его чувство молодого отца.
Толстая стряпуха, жена городового Марфа, подает борщ, и каким вкусным кажется он ему в этот вечер. За борщом следуют котлеты и, наконец, его любимые трубочки.
В дверь постучали.
– Что надо?
– Ваше скородие, полицмейстер к телефону требуют, – доложил из-за двери дежурный.
– Сейчас!
– Это вы, Степан Иванович?
– Я, господин полицмейстер.
– Сейчас же явитесь ко мне – дело серьезное.
– Слушаю-с.
– Пока, до свидания.
– Имею честь кланяться.
Точно ушатом воды облитый, вошел Яхонтов в столовую, но при виде встревоженного личика жены постарался улыбнуться.
– Что там, Степа?
– Да что, милая, досада, да и только, полицмейстер требует.
У Верочки совсем опечалилось лицо, и она грустно вздохнула.
– Ах ты боже мой, ну что это за служба, когда и в такой вечер дома нельзя посидеть.
– Ну ничего, Верочка – ты пей чай, а я сейчас живым манером справлюсь!
И, крепко поцеловав жену, Яхонтов быстро оделся и вышел из квартиры.
– Вы понимаете – дело серьезное, и надо его обделать аккуратно. Если это правда, и там скрывается Каин, – надо быть очень осторожным, так как он голова отчаянная и крайне предусмотрителен.
Так говорил полицмейстер, плотный, высокий мужчина с красивым бледным лицом и черными усами.
– Будьте покойны, г. полицмейстер – все будет исполнено самым аккуратным образом. Но я все-таки полагаю, что вам могли дать неверные сведения, так как трудно допустить, чтобы почти в центре города и в доме, который я хорошо знаю, могла помещаться конспиративная квартира, а впрочем…
– Ну, если нет – беда невелика, прогуляетесь немного, – улыбнулся начальник.
– Отчего не погулять, – отвечал, также улыбаясь, Яхонтов, – да ведь завтра день-то какой.
– Ах, и правда, правда! А я, представьте, за хлопотами и забыл. Жаль, а делать нечего – дело прежде всего!
И он любезно проводил Яхонтова.
– А чтоб тебе ни дна ни покрышки, – пустил Степан Иванович по адресу Каину, – и дернула же тебя нелегкая в такое время к нам пожаловать: ну чтобы либо раньше, либо позже немного? Нет, так и подкатил в такое неудобное время! Ну да уж ладно – будешь ты меня помнить, уж я тебя, брат, укомплектую!
И, даже плюнув с досады, Яхонтов прибавил шагу, вспомнив, что Верочка ждет и беспокоится.
– А и в самом деле – права Верочка: ну что это за служба? Ни днем ни ночью покоя нет, да еще эти жандармские обязанности навязали… Ох и претят же они мне! И чего это, в самом деле, так устроено: жандармская полиция гуляет да погуливает, а ты тут и за себя, и за них работай! Э-э-эх! Нет, надо будет службу переменить, что поделаешь, как ни люблю я своего дела, полицейского, а «тикать треба», – закончил он свою мысль почему-то по-малороссийски.
А кругом жизнь так и кипела, толпы народа, весело переговариваясь, двигались по всем направлениям, проносились кареты, сани и автомобили, слышались окрики кучеров и мягкий стук копыт по утрамбованному снегу мостовой.
– Не надо только Верочку беспокоить – не скажу ей ничего, – решил Яхонтов, входя в квартиру…
Верочка, как он и думал, ждала его с чаем и тревожилась. Успокоить ее для него было нетрудно, и они славно провели вечерок, строя самые радужные планы будущего.
– Ты ложись, голубчик, а я пойду, позанимаюсь немного, – сказал он жене и прошел в кабинет.
– Позови ко мне старшего, – приказал Яхонтов дежурному, – да сходи на квартиру к надзирателю Обломову, скажи, что я зову.
– Слушаюсь.
Через несколько минут в кабинете пристава сидел надзиратель Обломов, плотный, среднего роста, с открытым, смелым взором, а у порога вытянулся старый городовой Лещ.
Изложив им всю суть дела, Яхонтов велел к двум часам ночи быть готовыми и прихватить с собою еще четырех городовых, а теперь же установить наблюдение над интересующим их домом.
– Как хотите, г. пристав, я должен вам доложить, что я свой участок знаю хорошо, да и дом этот мне знаком, бывал там не раз, и трудно допустить, чтобы там мог скрываться не только Каин – такой осторожный и неуловимый преступник, но и вообще кто бы то ни было из нежелательного элемента.
– Вот и я так думаю, а у полицмейстера имеются сведения – надо проверить.
– Слушаюсь!
Обломов ушел, ушел и Лещ, и Яхонтов остался один… И странное дело – вдруг на сердце у него сделалось так нехорошо, так жутко, что он даже схватился за него руками. Какое-то никогда не изведанное им раньше чувство щемящей тоски холодною змеею, казалось, вползло туда и засосало, засосало его кровь, его сердце.