Страница 23 из 65
– Постой!.. Погоди!.. – пыхтел Прутиков, с трудом освобождая затекшие ноги из целого вороха соломы.
– Да воно ще не экономыя, – изумлялся возница, поправляя съехавшую на нос шапку.
Но Прутиков ничего ему не ответил. Он с трудом встал на ноги и, бережно держа дорогой сверток, покачиваясь из стороны в сторону, заковылял по дороге.
Возница потянул за ним.
Так Прутиков прошел несколько шагов. Большая развесистая верба над самой дорогой с крестом под нею невольно привлекла его внимание, но только что он остановился возле креста и хотел было спросить возницу о причине постановки последнего, как вдруг сзади на него набросилось несколько человек и дюжие руки сдавили его всего как в клещах.
– Держи их!.. Вяжи!.. Вяжи крепче!.. Стой, не бей!.. Бонбу то, бонбу, братцы, осторожнее!.. Не торкай ее – легче!.. – кричали кругом.
Возница пытался было бежать, кричать, но моментально был повален и связан, получив и на свою долю немало тумаков.
Первое время Прутиков совершенно растерялся, но затем спохватился и сунул было руку в карман за револьвером, однако движение это не ускользнуло от нападавших, и он был тотчас же обезоружен.
– А-а-а! – задыхался от злобы Свешников, подлетев на санках к задержанным. Он с кулаками ринулся было на них, но «пан-отец»[23] уже пришел в себя от охватившего его восторга и, став впереди скрученных веревками преступников, выставив вперед руки, уговаривал свата:
– Полно, полно, сват, – теперь они мои арестанты, и я за них отвечаю!.. Не надо трогать – не по закону!
Чувствуя боль во всем теле, но видя, что тут какое-то недоразумение, Прутиков наконец заговорил:
– Постойте!.. Да вы с ума сошли!.. Да как вы смеете?.. – задыхался он. – Знаете ли вы, кто я?
– Эге, брат, – захохотал перед его носом старшина, – знаем, приятель, знаем! Больше уже не будешь разбойничать!
– Да я вас туда упеку!.. Я вас под суд!.. Мерзавцы!.. Разбойники! – захлебывался от негодования Прутиков, чувствуя, как сильно врезались ему в руки веревки.
Свешников опять было подскочил с кулаками, но старшина остался себе верен:
– Пуд, отступись! – важно скомандовал он. – Господа понятые, сади оспопирателей в сани и вези в правление, а бонбу я сам понесу!
Распоряжение его было исполнено скоро: Прутиков и не перестававший всхлипывать возница были усажены в сани и под конвоем шести дюжих молодцев-рабочих Свешникова направились обратно в правление. За ними торжественно шествовал герой-старшина, бережно неся в руках крафтовское изделие – «бонбу», а весь кортеж замыкал Свешников, державшийся, впрочем, от старшины на почтительном расстоянии.
Прутиков ехал молча. Душившая его злоба улеглась. Он был подавлен, уничтожен, удручен. Тело его все болело, руки мучительно ныли и затекали, а сознание того, что близкое счастье столь ожидаемого свидания исчезло, мучительно надрывало его сердце, и он сам не замечал, как слезы, одна за другою, скатывались по его выхоленным щекам.
Возница жалобно хныкал, шморгал носом и поминал ежеминутно то «родненьку-матыньку», то «Мыколу-угодничка».
Торжественный въезд в село, благодаря темной ночи и не раннему времени, мало кем был замечен, но, тем не менее, когда кортеж приближался к волостному правлению, порядочная толпа «граждан» уже сопровождала его, держась подальше, ввиду заявления старшины, что он несет «бонбу».
Выбежавшие старосты и десятские приняли арестантов, и бедному Прутикову вместо комфортабельной и уютной гостиной баронессы фон Кук пришлось на себе испытать все прелести волостной кордегардии.
А во дворе волостного правления происходила другого рода сцена: герой старшина, при свете нескольких фонарей, торжественно и осторожно погрузил в бочонок с водою с такой опасностью для собственной жизни доставленную им «бонбу».
Можно ли описать весь восторг его после лихо и толково исполненного опасного дела?
IV
– Введи оспопирателей! – важно отдал распоряжение старшина, усевшись за стол в «судейской» комнате, ярко освещенной по поводу столь необыкновенного события.
А помещение волостного правления гудело как улей от набравшегося народа.
Радостный и сияющий Свешников находился тут же. Он успел уже пропустить с Касторкиным и героем-сватом по доброй чарке и был в самом радужном настроении.
– А что ж урядник? – грозно вопросил старшина, развалившись в кресле.
– Та вже тричы ходыли – нэма дома, – доложил десятский.
– Хо-хо-хо! – злобно засмеялся старшина. – Вот так служба – николи дома нэма, а туда же: «Я полыция – власть!» – скопировал он урядника. – А яка там полыция? Тьфу, да и только! – И он с азартом плюнул.
Радостно билось сердце героя, когда до него долетало:
– Ай да пан-отец!.. Вот так герой!.. Ну и молодец Карп Савич!..
Ввели «преступников».
– А ну, хлопцы, развяжи сначала о цего пузатого, – ткнул Прутикова в живот старшина, – да гляди осторожнее – може, в его ще леворверт е, а то и бонба… Десятские!.. Чего стоите? Вам говорят – обыщи лучше!
Прутикова развязали, но затекшие руки ему не повиновались и висели как плети.
– Ты кто ж будешь? – стал перед ним старшина. – Пысарь, пыши! – кинул он в сторону писаря.
– Статский советник Лев Эразмович Прутиков, – и он добавил свое служебное положение.
– О-хо-хо! – залился старшина, схватившись за бока. – О це так комбынация! Совитнык… Ну и шутнык!..
– А дай сюда, – скомандовал он десятскому, вынувшему бумажник у Прутикова.
– Посмотрим, шо тут есть… Ого, деньжищь богато!.. Понятые, считай!.. Эге – пашпорт: «Выдан Статскому Советнику Льву Эразмовичу Прутикову», – читал он, – ну так и есть – ото ж и пашпорт краденый, и гроши… Ну люди!.. Дывись у чимодани!..
Прутиков не выдержал:
– Ты с ума спятил, старшина?.. Да как же ты смеешь набрасываться на людей, наносить им побои… истязать! Да я тебя, негодяя!..
Что-то властное, твердое, слишком знакомое для привычного уха старшины послышалось ему в голосе задержанного. Робко дрогнуло было сердце «героя», но он превозмог себя:
– Молчать, говорю!.. Не видишь разве, что я при знаку? Оскорблять меня – старшину?.. Пысарь, составь протокол!.. А ливорверт?.. А бонба?.. – подступал он к Прутикову.
– На ношение оружия у меня свидетельство есть, – едва сдерживал себя Прутиков, – и «бонбы» никакой со мною не было, а была лишь коробка конфект.
– Конхве-е-кт?.. – оторопел старшина. Он почувствовал, что почва начинает у него колебаться под ногами. «А что, если это все правда?» – мелькнуло у него в голове, и сердце мучительно сжалось, и мурашки поползли по телу.
– Конхвект! – повторил он и, быстро нахлобучив шапку, выскочил во двор, где у бочонка с «бонбою» дежурил на почтительном расстоянии десятский.
– Давай хвинарь! – скомандовал он.
Фонарь был принесен.
– Свиты!
Забыв всякую осторожность, старшина вытащил «бонбу», и из-под размокшей бумаги выглянула плюшевая голубая обертка и серебряные украшения бонбоньерки. Минута – и содержимое бонбоньерки было обнаружено.
Старшину качнуло в сторону.
– Ка-а-анхвекты!.. Слышь, канхвекты!.. – заговорили кругом. – Вот так бонба! – И смех, самый непринужденный смех раскатился по двору.
– Молчать! – гаркнул старшина. – Чего глотки раззявили?.. Вот я вас!..
И он вошел в правление.
Там уже сидел Прутиков и жадно пил холодную воду. Развязанный возница стоял тут же. Писарь скрипел пером, записывая показания.
– Ну, то оно – пусть так, – далеко не уверенно пробормотал старшина, – ну а письмо кто писал, а?.. Нет, брат, шалишь!.. Пысарь, пиши!..
В это время на улице послышался шум и громкий голос урядника:
– Стражники – тащи их!.. Сюда давай!
Дверь распахнулась, и в комнату вошел урядник. Он был бледен. Левая рука его была на перевязи и в крови; кровь виднелась и на шинели. Сзади два стражника тащили за шиворот каких-то двух молодцов в изорванных костюмах с окровавленными физиономиями.
23
Так в Малороссии называют старшину, старосту, а иногда и старшего в семье.