Страница 81 из 93
К полудню Яков Петрович и казак-черноморец проехали немногим более половины пути.
— Передохнем в этой рощице, — указал Яков Петрович на зеленевшую в лощине кущу.
— Стой! Кто такие? Сказывай пропуск! — окликнул их солдат-дозорный. — В балку приказано никого не пускать. Эй, Митрий, поди-ка!
Из чащи показался второй, заспанный солдат. Во всю щеку шрам.
— Кто таковские? — он уважительно посмотрел на серебряные кресты хорунжего.
— В Прочный вот они едут. А я с ними, — пояснил казак-черноморец. — Решили передохнуть.
— Отдыхайте, тут и родничок есть, — изуродованная щека вместе с губой перекосилась.
— Это кто ж тебя? — полюбопытствовал черноморец.
— А-а, — отмахнулся тот. — Под Анапой пуля поцеловала.
— Стало быть, и ты там был! Тогда мы родственники.
Не расседлывая коней, Яков Петрович и казак направились к ручью, долго мылись в холодной воде. Подошел первый солдат и тоже стал разуваться.
— Как служба? — спросил его Бакланов.
— А что служба? Идет помаленьку. Погода вот только уж больно гнилая. Осенью да зимой дожди одолевают, а с ними сырость. А летом зной, не приведи господи. Лихорадка, черт бы ее побрал, мучает, да поносы. Много болеет нашего брата.
— Сам-то родом откуда?
— Из-под Киева я, с села Каменка. Может, слышали. Оттуда мы, Осиповы, там Осиповых полсела. Не бывали в наших краях?
— Не приходилось. Сам-то воевал?
— Как не воевал! Под Баязетом медальку вот заслужил.
— А как здесь? Спокойно?
— Какой там! Спать ложишься, ружье под бок, того и гляди жди нападения. Сельчане идут в поле на работы, а ты охраняешь. Стоишь с ружьем, зришь, чтоб на них не напали. Неспокойный край.
— А под Анапой был?
— Не довелось. Вот Митрий там бывал, он там скрозь все исползал.
Архип Осипов и его напарник служили в старейшем Тенгинском пехотном полку, батальоны которого несли службу на Кубанской линии. Один батальон полка располагался у моря, охраняя побережье, где нередко появлялись турецкие торговые суда. Они доставляли ткани, соль, сафьян, различную утварь, украшения, словом, все, в чем нуждалось население. С побережья вывозили иной товар: мужчин — на рудники Трапезунда, женщин — в гаремы. В последнее время продавали на турецкую сторону захваченных в схватках русских солдат.
Прощаясь, Яков Петрович пожелал солдатам удачи да добрых дел.
— Авось еще увидимся, Архип Осипов.
— Непременно, ваше благородие. Гора с горой не сходится, а человек с человеком — завсегда. В одном отряде-то числимся.
Это было и в самом деле так. Полк, в котором предстояло служить Бакланову, входил в отряд, где кроме Донского, были еще полки Черноморского, Хоперского и Ставропольского казачества, а также подразделения Тенгинского полка.
Пирушка
Командир полка встретил Бакланова не очень любезно. Не приглашая сесть, стал расспрашивать о службе, о сражениях, в которых довелось участвовать прибывшему, поинтересовался отцом. Яков Петрович понял, что командир полка подозревал в успешном продвижении по службе сына Бакланова-старшего. Остался недовольным, что новичок не служил на Кавказе.
— Край здесь дикий, не то что Балканы, и с населением нужна осторожность, — поучал он. — Для мусульман — мы иноверцы, стало быть, чужие. Выезжают в поле наше поселенцы, а мы их охраняем, а когда сами на рубке леса или на работах, то топор в руке, а оружие за спиной. Не все, конечно, против нас, но и одного мятежного отряда достаточно, чтобы вызвать в округе тревогу.
Заканчивая разговор, полковник сказал:
— Два дня вам на обустройство, а потом представлю офицерам и вступите в должность.
Приезд Бакланова был для офицеров не очень желательным. Прибыл-то он с повышением, должен принять под свое начало сотню и тем притормозить повышение местного кандидата. Не вызывала симпатии и внешность новичка: словно глыба и без улыбки. Вскоре к нему на квартиру пришел есаул, сказал, что офицеры просят прибыть его на пирушку.
— Непременно приходите, не то обидите всех отказом.
— Буду, — пообещал новичок.
А к вечеру денщик предупредил Бакланова:
— Вы, ваше благородие, будьте поосторожней. Слышал, будто ноне затевается против вас недоброе.
— От кого слышал?
— Есаулов денщик намекнул. Говорил, мол, крестины затевают.
Безудержный в бою, Яков Петрович в мирной жизни был нетороплив, рассудителен и казался добрым увальнем. «Мухи не обидит», — с уважением говорили о нем подчиненные.
«Крестины затевают. Ну что ж, пусть попробуют. Мы тоже шиты не лыком», — мысленно рассуждал сотник, направляясь в гости. К его приходу пирушка была в разгаре.
— Господа офицеры! Прошу любить и жаловать назначенного в наш славный полк героя балканских сражений сотника Якова Бакланова, — объявил есаул.
— Штрафную ему! Штрафную! — послышались голоса.
Круглолицый хорунжий поспешно налил из бутылки в кружку вина.
— Отставить! — скомандовал тамада. — Где рог? Подать сюда рог!
— Да, да, пусть пьет из рога!
В рог вошло почти пять кружек вина, но Яков Петрович не стал отказываться. Взял рог в обе руки, стал неторопливо пить.
— До конца!.. До последней капли!.. До донышка! — требовали от него.
— Все! Штраф уплачен, — добродушно улыбаясь, он перевернул рог.
— Ему надобен еще один! — воскликнул сидевший напротив офицер с щегольскими усиками и потянулся к рогу.
— После тебя, милок, — ответил Яков, принимаясь за еду.
От него не ускользнуло, как сидевший в торце стола тамада подмигнул офицеру, и вспомнилось предупреждение денщика. Он невольно подсчитал сидящих: шестнадцать. «Ну да ладно!»…
Ему угодливо наливали в кружку, произносили в его честь тосты, он пил, но не пьянел.
Потеснив соседа, к нему подсел крутогрудый и плечистый офицер, назвавшийся Иваном. Он был сильно «на взводе», зло щурил водянистые глаза.
— Хочу с тобой выпить, — настойчиво подсовывал он кружку. — С незваным гостем.
И тут же подал голос офицер с усиками:
— А почему ты назвал меня «милок»? Какой я тебе «милок»? Я — офицер казачьего войска. И отец мой командовал полком и был «превосходительством». Дед тоже начальствовал над сотней. Это тебе известно? А ты меня — «милок». Да за такие слова у нас по морде бьют. — Он потянулся через стол, угрожающе замахиваясь кулаком.
— Постой, Василий, — остановил его Иван. — Дай мне с ним поговорить.
— Так ты отказываешься пить, когда к тебе всей душой! — на него навалился грудью плечистый Иван.
Яков Петрович сидел у стены, оттесненный столом от двери. Он понял, что сделали это с умыслом. Справа был Иван, слева — такой же кряжистый офицер, а напротив — щеголеватый офицер.
— Он не уважает офицеров полка!
— Его отец был кочуром!
— Ему не место быть с нами!
Яков Петрович попробовал урезонить пьяных, потом слегка оттолкнул навалившегося Ивана.
— Так ты еще драться! — взревел тот. — Прибыл в чужой полк — и бить офицеров!
Иван ударил его в грудь. Кулак — как гиря. Сотник едва устоял.
— Ну уж такого я не потерплю! — И Бакланов поддал Ивану под скулу. Коротко лязгнули зубы. Опрокидывая табурет, тот грохнулся на пол.
— Ах, ты так! — На него набросился щеголеватый офицер и сосед слева.
— Шалите! Меня не возьмешь!
Он ударил по голове офицера, и тот обмяк. Потом ударил соседа, и тот отлетел к дальней стенке. Загрохотали табуреты, зазвенела посуда. Перед ним образовалась пустота.
В следующий миг на него бросились трое, и он ударил одного, второго, потом, изловчившись, схватил двоих за вороты мундиров и столкнул лбами. Нападавшие грохнулись на пол..
— Не сметь! — послышался оклик хозяина квартиры. Есаул стоял с побледневшим лицом.
Повинуясь инстинкту, Бакланов оглянулся: неуверенной походкой к нему приближался окровавленный Иван с саблей в руке.
— А вот я его сейчас! — рычал он. Тупо глядели оловянные глаза. — Не позволю бить офицера…