Без злого умысла

Кто-то толкнул его в плечо и удалился ворчливо. Здоровый краснолицый детина с зычным криком: «Посторонись!» бережно пронес мимо четыре доверху наполненные кружки, сгустки белой пены дружно шмякались об пол. Мохов поработал локтями, протиснулся к стойке, кто-то беззлобно выматерился ему вслед, двое подростков с невероятно знакомыми лицами, заприметив его, быстренько спрятались за спины толпящихся. Мохов вспомнил, что недавно вел с ними, первокурсниками из профтехучилища, душеспасительные беседы — парни терроризировали малышей возле школ, отнимали копейки, выданные родителями школьникам на обеды. Но сейчас не до них. Трое плечистых энергичных мужчин почтительно поздоровались с ним — это дружинники с деревообрабатывающего, веселые работящие ребята. Павел оперся руками на стойку, чуть подался вперед, встретился глазами с подавальщицей — усталой, поблекшей, некогда, наверное, миловидной Мариной. Та кивнула, мол, сейчас. Она поняла, что он пришел не за пивом. Несколько ловких, точных движений, и поднос уставлен янтарными кружками, почти не глядя, подсчитаны деньги, и Марина громко, привычно объявляет: «Все. Пять минут перерыв». Никто не возмутился. Это было, видимо, в порядке вещей. Мохов зашел за стойку и скрылся вслед за Мариной в подсобке. Возле стойки кто-то отпустил шутку, и несколько человек загоготали.

Марина со вздохом опустилась на стул, исцарапанный, подхрамывающий, прикрыла на мгновение чрезмерно накрашенные глаза, лицо ее расслабилось, под тонким слоем пудры четко прорисовались морщинки.

— Ох, устала от этих горлопанов, — выдохнула она, рассеянно улыбнувшись. — Пивка не хотите, Павел Андреевич?

— Нет, Марина, спасибо, — Мохов присел на стоявший рядом ящик.

— Нечастый вы у нас гость теперь, — Марина сняла марлевую наколку, тряхнула жесткими рыжеватыми кудряшками. — Раньше все сами у нас порядок наводили, а ныне дружинниками обходитесь.

— Должность уже не та, Марина, — шутливо подтянувшись, отозвался Мохов. — Да и у вас гораздо спокойней стало, тише.

— Тише-то тише, а по ночам все одно в ушах гул стоит. И рожи все какие-то грязные, страшные перед глазами мельтешат и мельтешат… Каждый вечер прихожу с работы и думаю, все, уволюсь к чертовой матери, а утром опять как автомат. Оделась, собралась и вперед…

— Так решились бы и ушли, если такое дело…

Марина легонько усмехнулась.

— Куда? У меня две девки на руках. Папашка-то нас бросил и укатил в неведомые края. Да вы знаете. А девчонки-то молодые, красавицы, им одеться хочется, чтоб все по «фирме» было. А чего, думаю, и правильно, красиво жить надо. Если уж у меня не сложилось, так пусть им счастье выпадет. Не так разве? Вот и мучаюсь, извожусь за стойкой, копейку сшибаю. Пивное дело богатое. И воровать не надо, а денежка вроде капает. Да и что я еще умею-то… Знаете, Павел Андреевич, я рисовать в юности любила. Если б вовремя учиться пошла, то уже известной художницей бы стала. — Глаза у Марины потеплели, залучились плохо скрытым восторгом. — Представляете? Известная художница Марина Кузяева. Звучит, а? Вот и девчонок своих заставляю, рисуйте, лапоньки, малюйте, может, чего и выйдет. Старшая школу кончает, экзамены сдает, хочу, чтоб она в область поехала в художественное училище.

Она вдруг поднялась легко, пружинисто, будто и не проторчала сегодня весь день на ногах:

— Хотите, картинки ее покажу?

И, не дожидаясь ответа, упорхнула куда-то за покосившийся штабель пустых ящиков, повозилась там, сопя тяжело, и появилась сияющая.

— Вот, — протянула она плотные листы бумаги. Мохов взял их осторожно, посмотрел. Не надо было быть специалистом, чтобы увидеть всю беспомощность, наивность этих городских и деревенских пейзажиков. Лишь слабые намеки на пропорцию, колорит, и никакой мысли, никакой оригинальности. Неважные это были картинки, серенькие, заурядные. Мохов боялся поднять глаза. А умиленная Марина стояла, склонившись над ним, и ждала ответа. Мохов одобрительно покачал головой, набрался смелости и взглянул в ее ждущие глаза, сказал как можно учтивее:

— Замечательно. Что-то в них есть, что-то есть несомненно.

— Правда? И вы тоже так считаете? Вот и ладно, вот и хорошо. — Она еще раз любовно взглянула на них, тысячу раз виденных, и как великую ценность положила листочки на стоящий неподалеку стол.

— Я вот зачем зашел. — Мохов решил, что сейчас самое время сменить тему разговора. — Сережка Юрков мне позарез нужен.

— Неужто опять? — нахмурилась Марина.

— Нет, не опять. Дело у меня к нему. А он уволился и исчез.

— То-то он такой дерганый был, — словно вспоминая что-то, медленно произнесла Марина.

— Когда?

— Позавчера. Он до этого долго не появлялся. Сказал как-то, что опротивела ему и пивная моя, и людишки местные. Все одно у них на уме выпивка да бабы. Хороший он малый, не такой, как все, не пустой, что ли. Мы с ним в добрых отношениях были. Нет, не подумайте ничего такого… просто, ну как друзья, наверное. Так вот, позавчера пришел, долг отдал и то не весь. Остальные, говорит, отдам позже, обязательно отдам… Он часто у меня занимал. Я давала всегда, жалко почему-то мне его было.

— Почему он все время в долгах? — спросил Мохов. — Пропивал много?

— Нет, — убежденно произнесла Марина, хотела еще добавить что-то, но замолкла, запнулась вмиг.

— Делишки какие? — Мохов сознательно так поставил вопрос, да еще с ехидцей спросил.

— Нет, — повторила женщина, постучала кулачками по коленям, будто решаясь на что-то, потом выпалила разом: — Начальник долю требовал.

— Какую долю? — не понял Мохов.

— Требовал, чтобы он трояки у жильцов сшибал и ему часть отдавал. А Серега не мог деньги брать, понимаете? Не мог, и все тут. Противно, говорил, это мне. Я за свой труд зарплату получаю. А тот требовал. Ну, Серега ему из зарплаты и отдавал, а потом ходил побирался. Только вы никому, Павел Андреевич, а то получается, что я это… предательница…

— Вот оно как, — протянул Мохов, невольно злобясь, и увидел перед собой гладенькое, сытое, угодливое лицо Паклина, ревнителя чистоты рядов, примерного работника, большого «друга» городских властей. Увидел и не удержался от брезгливой гримасы. «Но ничего, решу свои дела и займусь тобой вплотную. Если решу», — мелькнуло в подсознании.

— Где Юрков может быть?

— Даже представления не имею. И вряд ли эти горлопаны что знают. Он с ними уже давно не в контакте.

Снова город, снова улицы и переулки. Пустеют тротуары, редеют автомобильные ряды, пешеходы уже не дожидаются зеленого сигнала, смело ступают на мостовую. Многострадальный «газик» превосходит себя, гудит натруженно и утомленно, а рвется изо всех сил вперед, туда, куда велит хозяин. Теперь на вокзал. Мохов стремительно обходит зал ожидания, перроны. В комнате милиции просит дежурного обязать сотрудников внимательней приглядываться к пассажирам, сообщает приметы Юркова, оставляет свой телефон. Дальше путь лежит в речной порт, вернее, речной вокзал, там повторяется та же процедура. У реки, на набережной, Мохов дает себе отдых, стоит несколько минут, отстраненно разглядывая зеркальную, без единой рябушки гладь воды, темную полоску тайги на том берегу, розоватое небо над ней. Почему в том, что произошло с Юрковым, он винит всех: и Паклина, и Витю-механика, и алкашей из пивной, всех, но только не себя? А ведь больше всех виноват он. С него все началось, с этого злосчастного звонка. Нет, все началось еще раньше, с обыска у Росницкой, с записки… Мохов понуро идет к машине. Пора возвращаться в отдел.

Выехав на Красноармейскую, он решил сократить путь и проскочить к отделу симпатичным тенистым переулком. Деревья под тяжестью крон клонились к мостовой, образуя своеобразный тоннель. Было тихо и уютно, людей немного. Мохов сбросил газ, надоело все время гнать. Вдруг он подобрался, крепче сжал руль и через мгновение вовсе притормозил. По другой стороне улицы свободно и грациозно вышагивала Светлана Григорьевна Санина — возлюбленная, любовница, подруга, сожительница — даже не знаешь, как назвать, — дяди Лени. Мохов заметил ее сразу, как только она свернула с Красноармейской. Да и как не заметить ее яркое платье, легкое, с изыском скроенное, танцующую, фланирующую походку, будто спешить рыжеволосой обладательнице ее некуда, нет у нее ни дома, ни забот, и не знает она, куда вечер сегодняшний деть, чем развлечься.