Страница 13 из 38
Оставив машину возле металлических, на вид массивных и очень прочных ворот автобусного парка, нырнул в проходную, приготовив уже удостоверение, хотя не хотелось ему его показывать, но вахтер даже и не взглянул в его сторону, более того, даже не оторвал глаз от толстой и, видимо, увлекательной книжки. Двор на две трети пустовал. Все исправные машины были на маршрутах — сейчас для них самая работа, а те, что стояли здесь ровными рядками в дальнем углу у забора, видимо, нуждались в ремонте, или не было у них хозяев — кто заболел, кто уволился. Мохов двинулся к гаражу. Ворота были нараспашку. Лампочки внутри горели вполнакала, или так только казалось после улицы. Тускло-желтый с медноватым оттенком свет создавал внутри ощущение нереальности, призрачности. Омертвелые, бесцветные стояли автобусы над разинутыми пастями ремонтных ям, неясными молчаливыми тенями бродили кое-где люди, что-то изредка звякало, лязгало, дребезжало, замолкало на миг и звякало снова. Потом глаза привыкли — автобусы повеселели, люди обрели очертания, лица. У проходившего мимо потного, пропахшего бензином парня Мохов спросил, как ему найти Витю. Когда парень устало уточнил: «У нас их трое», сказал: «Рябого». Тогда парень махнул рукой в угол гаража: «Машина 25–16».
Отыскав автобус, Павел присел возле него, заглянул в яму, освещенную яркой ручной лампой, увидел здорового малого, ловко орудующего тяжелым гаечным ключом:
— Витя! — окликнул Мохов. — Можно вас на минутку?
Малый отвел лампу и направил свет на Мохова, прищурился, разглядывая его, спросил коротко, без интереса:
— Ты кто? — А потом отекшее, рыхлое, усеянное частыми розоватыми ямками лицо его очень быстро изменилось. От безучастности не осталось и следа, оно на мгновение застыло в легкой гримасе брезгливости, затем размякло, в глазах появилась усмешка. Витя отключил лампу, небрежно бросил на цементный пол ключ, зашаркал по лестнице. Валко шагая, подошел. Тело у него было могучее, бесформенное. Или это просторная рабочая роба делала механика похожим на огромный мешок. Мешок с головой, подвижной, непропорционально маленькой. В глаза Витя не смотрел, все внимание сосредоточив на концах, которыми вытирал руки. Окончив эту процедуру, швырнул концы в яму, расправил плечи и показался еще выше и мощней и только тогда спросил:
— Я вас слушаю, товарищ милиционер.
Мохов удивленно дернул бровями. Впрочем, немудрено — его в городе знают многие.
— Где Юрков, Витя? — буднично спросил он.
Механик неторопливо пожал плечами. В глаза опять не смотрел, блуждал тяжелым взором по сторонам.
— Вы вроде приятелями были?
— Знакомыми были, а не приятелями, — неприязненно приподняв верхнюю влажную губу, возразил механик, — здоровались, выпивали иногда, нечасто. И никакого отношения я к его делам не имею. У меня своих дел хватает.
— А что это вы так сразу-то, а? Вас же никто ни в чем не винит. Или на всякий случай?
— Знаем мы ваши ментовские штучки. Только скажи слово, так сразу привяжетесь.
— Откуда знаете?
— Бог с вами, — Витя с искренним страхом отмахнулся от Мохова, — Серега рассказывал. И про вас тоже рассказывал. Даже на улице вас показал.
— А вы говорите, не были приятелями. Юрков такие вещи вряд ли первому встречному поведал бы. Не тот характер.
— Да спьяну это он, спьяну. И не вяжите мне его в дружки. Ежели натворил чего, пусть сам и отвечает. Я и знать не знаю, где он.
— Как вы познакомились?
— Да как, просто, в пивной на Октябрьской. Юрков там любил заправляться. Я тогда крепко выпивши был, ну и разоткровенничался. Про жизнь рассказал свою, еще про чего-то, не помню, ну а он целоваться. Ты, говорит, настоящий, я тебя люблю. Давно, мол, со мной никто так открыто не говорил. Короче, потом привязался. То в гости звал, то выпить. Ну а мне чего задарма-то… — Витя умолк, сообразив, видимо, что сказал что-то не то, помолчал, тыльной стороной ладони смахнул со лба неожиданно появившийся пот, заговорил дальше: — Нет, я чего, у меня деньги есть, хватает, не обижен, работа добрая, умею я кой-чего. Я же ему даже в долг дал, точно. Сто рублей под расписку, как полагается.
Мохов насторожился.
— Он вам их вернул?
— А как же. Долг платежом красен. Я вот, когда беру, всегда в срок отдаю. И других так приучаю. Принес он мне их позавчера. Говорит, я могу сейчас отдать. У меня деньги есть, но если можно, повремени, подожди еще недельку, они мне, говорит, нужны. А мне, говорю, не нужны, да? У меня каждый рублик на счету. Раз обещал, видишь, что в расписке написано, давай. Знаем мы эти «через недельку»… — Витя опять оборвал себя, прикусил губу, переступил обеспокоенно с ноги на ногу.
И с такой острой жалостью подумал вдруг Мохов о Юркове. Вот ходит он сейчас где-то неприкаянный, бездомный, голодный — денег-то нет. Наверняка весь расчет на долги роздал. Захотелось не мешкая, сейчас же броситься на его поиски.
— Юрков говорил, зачем ему деньги? — нетерпеливо спросил он.
— Что-то там бормотал про неприятности какие-то, про работу. Я не слушал. Врал, наверное, лишь бы деньги выклянчить.
— После вы его не видели? — Вопрос этот Павел проговорил медленно, произнося четко каждую букву, потому что испугался вдруг, что на какой-то миг может потерять контроль над собой, не сдержаться может, и тогда горе механику Вите, не сдюжат его остренькие оттопыренные уши того, что мог и хотел, но не имел права сказать ему Мохов.
— Не-а.
— Если увидите невзначай, — жестко заметил Мохов, — скажите, чтобы позвонил. Уяснили?
— Лучше б не видеть. А чего натворил-то он?
Но Мохов уже повернулся и зашагал прочь. Мимо него пробежал запыхавшийся худосочный парень в мятой клетчатой рубашке. Через мгновение Мохов услышал за спиной невнятное бормотание, а потом злой мальчишеский голос:
— Побойся бога, Витька, за такой ерундовый ремонт четвертной просишь, Михалыч за это и то червонец берет.
Потом испуганно зашикали, и опять невнятное бормотание.
До Октябрьской недалеко, пять, от силы десять минут езды. Мохов вывернул из переулка на широкий проспект, и старенькую кряхтящую машину втянул гудящий поток автобусов, легковушек и грузовиков. Когда так много видел он машин, радовался, вспоминал родной город, словно воздухом его дышал, здесь, вдалеке. Тесно сегодня на дороге. В чем причина? Редко так бывает, в этом городе обычно жидковат автомобильный строй, а тут все словно разбогатели разом, понакупили «Жигулей» с «Москвичами» и в первый же вечер решили похвастаться ими, покрасоваться. И поэтому нагруженным грузовикам тяжко сегодня — они не в праздности пребывают, не развлекаются, а вкалывают, а значит, торопятся, побыстрей им дела свои завершить надо. А тут путаются частники под колесами, и шоферы злятся, хватко вертят баранку, вклинивают машины в мало-мальски широкие бреши. Мохов тоже спешил, он сегодня весь день себя погоняет, словно предчувствие какое-то его терзало — помедли он излишне, и случится непоправимое. Опять он озирался по сторонам, опять искал знакомую щуплую фигуру в мятом пиджаке. До Октябрьской потратил время по максимуму — за десять минут доехал. Вильнул в ближайший темный проулок, притормозил. Полсотни метров до пивного зала шел быстро, почти бежал. Кисло и терпко пахнуло застоявшимся пивом, табаком, подтухшей копчушкой. Разноголосым гомоном плеснуло в уши. Бросились в глаза серые осунувшиеся лица, потухшие, блуждающие взоры, нечесаные волосы. Чертыхнулся про себя, машинально подумал, что, будь его воля, прикрыл бы он подобного рода забегаловки — дух здесь добрый выветрен. Освоившись и приглядевшись, отметил, что несколько ошибся. Посеревших и потухших здесь все же меньшинство, в избытке людей на вид приличных, интеллигентных, преуспевающих. Это истинные поклонники пива, но несладко им здесь, подрагивают ноздри от не совсем приятных запахов. Но ничего не поделаешь — уютный, всегда отмытый, приветливый пивной бар в городе всего один, и после рабочего дня не всегда туда попадешь. Надо в исполкоме на этот счет справиться, когда они планируют прикрывать «ямы» и строить стоящие заведения. Ведь что-то было в проектах.