Таинственный мистер Кин

Мистер Саттерсвейт удивленно посмотрел на нее:

– Точно не знаю. Наше знакомство с мистером Кином длится вот уже несколько лет. Время от времени мы с ним сталкиваемся. Но, сказать по правде, я даже… – Он понял, что девушка его совсем не слушает, и замолчал.

Склонив голову, Найоми стояла, изо всех сил сжимая кулаки.

– Ему все известно, – произнесла она. – Он все знает. Но откуда?

Мистер Саттерсвейт продолжал молчать. Он смотрел на нее и никак не мог понять, что ее так напугало.

– Я его боюсь, – прошептала художница.

– Мистера Кина?

– Я боюсь его глаз. Они у него как рентген.

Мистер Саттерсвейт почувствовал на своей щеке что-то холодное и мокрое. Он посмотрел на небо.

– Смотрите, снег пошел! – удивленно воскликнул он.

– Да, ничего не скажешь, хорошенький денек мы выбрали для пикника.

Девушка с огромным трудом взяла себя в руки.

Теперь им предстояло решить, что делать дальше. Все стали предлагать свои варианты, а снег тем временем становился все гуще и гуще. Наконец мистер Кин предложил отправиться в трактир. Все с радостью согласились и поспешили к домику на краю деревни.

– Еда у вас с собой, а там вам наверняка предложат кофе, – сказал мистер Кин.

Местный трактир представлял собою маленький домик. В нем было мрачно – тусклый свет с улицы едва проникал в его крохотное оконце. Но зато там оказалась печка. Когда они вошли в комнату, старая корсиканка как раз подбрасывала в топку очередную охапку веток.

Приглядевшись, мистер Саттерсвейт понял, что они здесь не одни. За деревянным столом расположились трое посетителей. В полумраке их лица казались какими-то неестественными. Женщина во главе стола смотрелась довольно величественно: высоко поднятая голова, прямая спина, белые, словно снег, волосы, изысканная прическа. На ней было свободное серое платье из шерстяной ткани. Одной рукой она подпирала подбородок, другой держала булочку, намазанную гусиным паштетом. Справа от нее сидел жгучий брюнет в роговых очках, с очень бледным лицом, шикарно одетый. Голова его была запрокинута, левая рука вытянута вперед, словно он собирался произнести речь.

Слева от женщины сидел неприметный, лысый, жизнерадостного вида человечек.

После секундного замешательства первой заговорила герцогиня.

– Какая жуткая погода, – с фальшивой улыбкой произнесла она, направляясь к троице. – Вас, наверное, тоже застиг снегопад. И все же Корсика – чудное место. Но сюда мы приехали совсем недавно.

Мужчина-брюнет, уступая ей место, поднялся из-за стола. Герцогиня, одарив его лучезарной улыбкой, села.

– А мы на острове уже неделю, – низким, грудным голосом произнесла седая дама.

Мистер Саттерсвейт вздрогнул. Услышав этот голос, полный меланхолии, один раз, забыть его было просто невозможно!

– Мужчина в очках – мистер Вайз, – обращаясь к отставному судье, сказал мистер Саттерсвейт. – Он – продюсер.

Мистер Томлинсон презрительно посмотрел на брюнета.

– Продюсер?{ Дословно: «производитель» (англ.). } – переспросил он. – А что он производит? Детей?

– О боже! Конечно же нет. – Мистер Саттерсвейт был шокирован тем, что бывший судья так грубо истолковал слово «продюсер». – Он помогает ставить пьесы.

– Пожалуй, я выйду на улицу, – сказала Найоми Карлтон-Смит. – А то здесь жарко.

Голос девушки прозвучал так резко, что мистер Саттерсвейт даже вздрогнул.

Отодвинув в сторону мистера Томлинсона, молодая художница, словно слепая, направилась к выходу. Однако у самой двери путь ей преградил мистер Кин.

– Вернитесь и сядьте, – скомандовал он девушке. Та, к огромному удивлению мистера Саттерсвейта, безропотно подчинилась приказу. Найоми прошла вдоль стола и села подальше от остальных.

Мистер Саттерсвейт подошел к продюсеру.

– Вероятно, вы меня не помните, – сказал он. – Моя фамилия – Саттерсвейт.

– Ну как же, как же! – воскликнул мистер Вайз и своей длинной костлявой рукой судорожно вцепился в протянутую ему руку. – Безусловно, помню! Дорогой мой, как я рад вас видеть! Вы, конечно, знакомы с мисс Нанн?

Услышав это имя, мистер Саттерсвейт едва не подпрыгнул. Неудивительно, что голос женщины показался ему до боли знакомым. Тысячи раз голос этой актрисы, полный чрезвычайного драматизма, звучал по всей стране. «Боже мой, Розина Нанн! – подумал мистер Саттерсвейт. – Величайшая из трагедийных английских актрис!» Он, как и многие его сограждане, испытал на себе необычайную силу ее таланта. Никому на сцене не удавалось так передать все оттенки переживаний своих героев, как ей. Войдя в образ, Розина Нанн заставляла трепетать сердца своих почитателей.

То, что мистер Саттерсвейт сразу не узнал ее, объяснялось довольно просто: двадцать пять лет подряд она была блондинкой, а по возвращении из гастролей по Штатам вдруг стала жгучей брюнеткой. Теперь же, судя по цвету ее волос, Розину Нанн больше привлекал образ седой французской маркизы.

– Да, кстати, это – мистер Джадд, супруг мисс Нанн, – сказал Вайз, небрежно представляя мистеру Саттерсвейту маленького лысого мужчину.

По слухам, актриса неоднократно выходила замуж, а этот был явно последним.

Мистер Джадд в это время был занят тем, что доставал из плетеной корзинки пакеты с едой.

– Дорогая, может быть, еще печеночки? На последнем твоем бутерброде ее было совсем мало.

Актриса передала ему булочку.

– В деликатесах Генри большой специалист, – сказала она. – Так что я всецело полагаюсь на его вкус.

– Откармливаю свою скотинку, – похлопав супругу по плечу, сказал мистер Джадд и засмеялся.

– Кормит ее, как поросенка, – шепнул мистер Вайз на ухо Саттерсвейту. – Все-таки женщины – странные создания.

Мистер Саттерсвейт и мистер Кин стали выкладывать на стол завтрак: вареные яйца, ветчину и сыр. Герцогиня и мисс Нанн разговаривали вполголоса. Понять, о чем у них шла речь, можно было по зычному голосу актрисы.

– Поджариваются ломтики хлеба, затем на них намазывают очень тонким слоем мармелад, делают сандвич и ставят в разогретую духовку. Выдерживают минуту, но не дольше. Такое лакомство получается – язык можно проглотить!

– Эта женщина живет ради еды, – недовольно пробурчал мистер Вайз. – Все мысли только о том, чтобы поесть. Знаете, в пьесе «Поездка к морю» есть такие слова: «И там меня уже ничто не потревожит». Я никак не мог добиться от нее нужной интонации. И что вы думаете? В конце концов мне удалось это сделать. Знаете как? Я сказал ей, чтобы она, произнеся эту фразу, подумала о мятном ликере. Когда мисс Нанн видит этот напиток, она вся преображается. И я сразу получил от нее то, что хотел: мечтательный взгляд.

Мистер Саттерсвейт хранил молчание. Он пытался вспомнить, в каком месте пьесы звучала эта фраза.

– Так вы что, ставите пьесы? – прочистив горло, спросил сидевший напротив них мистер Томлинсон. – Обожаю хорошие спектакли. Помню, как я смотрел «Джима-писателя». Прекрасная вещь!

– О боже! – простонал продюсер и поежился.

– …И добавляете один маленький зубчик чеснока, – донесся голос актрисы, продолжавшей описывать герцогине, как готовить какое-то блюдо. – Скажите рецепт своему повару. Получается нечто необыкновенное. – На лице мисс Нанн появилось радостное выражение. Она вздохнула и повернулась к своему мужу. – Генри, – плаксивым голосом произнесла она, – я же так и не попробовала икры.

– Да ты же на ней сидишь, – улыбаясь, ответил ей мистер Джадд. – Ты забыла, что положила ее позади себя?

Розина Нанн подскочила и, улыбаясь, посмотрела на него.

– Генри, ты – само очарование, – радостно сказала она. – Я такая рассеянная. Никогда не помню, куда что положила.

– Помнишь, как однажды ты спрятала свои драгоценности в мешочек для губки? – игриво спросил Генри Джадд. – А потом оставила их в отеле. Тогда мне пришлось весь день провисеть на телефоне.

– Слава богу, что я успела их застраховать, – мечтательно произнесла актриса. – А вот мой опал…

Каждый раз, когда мистер Саттерсвейт находился в компании мистера Кина, у него возникало ощущение, что он участвует в каком-то спектакле. Точно такое чувство он испытывал и сейчас. Помещение трактира казалось ему сценой театра, а все, кто в нем находился, – актерами. И каждый исполнял порученную ему роль. Слова «мой опал», произнесенные мисс Нанн, послужили ему сигналом к действию.