Страница 31 из 33
Боуэрс заканчивает свой рассказ характерным замечанием:
«Наша земля даже в наихудших своих проявлениях подходящее место для жизни».
Пристли записал в дневнике:
«Случись Данте увидеть наше судно в бедственном положении, он бы, наверное, добавил ещё один круг ада, хотя ему было бы очень трудно объяснить, почему души умерших не унывают и отпускают солёные шуточки».
Теперь всё свелось к борьбе между водой и людьми, которые пытались с помощью вёдер помешать её поступлению. Но она больше не поднималась в трюмах «Терра-Новы» так высоко, как в пятницу, когда чуть не затопило топки, и нам было приказано вооружиться тремя железными вёдрами и заняться этим мерзким делом — вычерпыванием. Оно между тем не было предусмотрено судостроителями — по двум железным трапам между машинным отделением и палубой мог пройти лишь один человек туда или обратно. Поэтому не было смысла использовать больше трёх вёдер — мы бы не успевали их быстро передавать, опорожнять через люк и возвращать пустыми обратно. Нас разделили на две двухчасовые смены, которые всю пятницу, и день и ночь, поочерёдно вкалывали с дьявольским усердием.
Вот как описывает всё это Уилсон в своём журнале:
«Было нечто фантастическое в этой работе среди ночной тьмы, под завывания ветра и грохот гигантских валов, каждые несколько минут накрывавших корабль; двигатели не работали, паруса были убраны, а мы все, с ног до головы в машинном масле, стоя в трюмной воде, распеваем шэнти и передаём по цепочке вверх полные вёдра, причём каждый проливает через край немного воды на головы нижестоящих; все уже промокли до нитки, некоторые даже наподобие китайских кули работают совершенно нагими; но вот в тусклом свете двух керосиновых ламп, делавшем тьму только более ощутимой, всё глуше и глуше становятся удары о днище волн, бросающих судно с боку на бок, как мокрое беспомощное бревно, и всякий раз заставляющих нырять под воду планшир его наветренного борта.
В тот чёрный час пятницы, когда мы поняли, что огни в топках придётся потушить, когда ни один насос не действовал, фальшборт разнесло в щепки, ящики с керосином всплывали и падали за борт, один момент был совсем ужасный: со шкафута, где люди старались спасти ящики с керосином, донёсся крик, что сквозь швы из заднего трюма выбивается дым. Трюм этот, рядом с машинным отделением, был забит углём и брикетным топливом, а поскольку открыть люк и проветрить трюм от скопившегося в нём газа, как это полагается, мешала вода на палубе, все понимали, что пожар вполне возможен. Понимали и то, что потушить его можно лишь открыв все люки и наполнив корабль водой, от чего он затонет. Но через одну-две секунды общее напряжение разрядилось: выяснилось, что это не дым, а пар, поднимающийся от раскалённого угля с днища трюма…»[52]
Тем временем несколько человек во спасение наших жизней пробивали две переборки, чтобы проникнуть к всасывающим отверстиям помп. Одна переборка была металлическая, другая — деревянная.
Скотт тогда написал:
«Мы далеко не миновали опасности, но у нас загорелась надежда. Да и как я мог не надеяться, видя такое удивительное усердие всей команды. Офицеры и матросы пели за своей тяжёлой работой{43}… ни один не утратил бодрости духа. Ночью утонула одна собака; одна лошадь околела, и ещё двум очень худо; вероятно, лишимся и их. Волной иногда уносит собаку, и её спасает только цепь. Мирз с помощниками беспрестанно спасают то одну, то другую от грозящего им удушья и стараются получше укрыть их, — задача почти безнадёжная. Одну бедняжку так и нашли задушенною; другую унесло с такой силой, что цепь порвалась, и она исчезла за бортом, но следующая волна каким-то чудом принесла её обратно, и собака теперь совершенно здорова. Шторм взял с нас тяжёлую дань, но я чувствую, что всё кончится хорошо: если только мы справимся с водою. Ещё одну собаку унесло за борт. Увы! Слава Богу, шторм слабеет. Волны всё ещё высятся горами, но судно уже не так бросает»[53].
В отысканной мною записи о самых больших волнах их высота определяется в 36 футов. Такие волны наблюдал сэр Джемс Росс на севере Атлантики[54].
Второго декабря в нашем судовом журнале появилась запись:
«Высота волны 35 футов (предположительно)», сделанная, вероятно, Пеннеллом, который все измерения производил как никто из нас точно. В какой-то момент я увидел Скотта, стоявшего у наветренного борта полуюта по пояс в зелёной воде. Читатель легко представит себе, что происходило в это время на шкафуте: от борта до борта, от фок-вантов до грот-мачты палубу то и дело накрывал толстый слой бурлящей воды, который достигал кормы и на полуюте закручивался высоко вверх. В другой раз, когда Боуэрс и Кемпбелл стояли на мостике, корабль стал лениво крениться в сторону, пока подветренный комингс главного люка не оказался под водой. Боуэрс и Кемпбелл с беспокойством наблюдали, как «Терра-Нова» выравнивается. «Надеюсь, это не повторится», — заметил Боуэрс. Судно, занявшее такое положение, обычно идёт ко дну.
Не каждый день нашего путешествия ознаменовывался чрезвычайными происшествиями, но и нельзя сказать, что всё шло без сучка, без задоринки.
«Ночью меня очень беспокоила качка. Судно ныряло, беспорядочное волнение кидало его резкими, короткими движениями. При каждом броске мысли мои обращались к нашим бедным лошадям. Они сегодня чувствуют себя как будто недурно; но понятно, что постепенно теряют силы. Так и хочется, чтобы судно больше не качало и чтобы они хорошенько отдохнули. Бедные, терпеливые создания! Невольно спрашиваешь себя, надолго ли они сохраняют память о претерпеваемых страданиях. Животные часто помнят места и условия, в которых они терпели бедствия или испытывали боль. Помнят ли они такие обстоятельства, которые производят на них глубокое впечатление страха или внезапной боли, сглаживается ли у них воспоминание о длительных, тяжёлых переживаниях? Кто скажет? Было бы великим благодеянием природы, если бы у них изгладилась память об этих неделях медленной, но неизбежной пытки»[55].
Седьмого декабря, находясь в полдень на 61°22′ ю. ш., 179°56′ з. д., мы заметили далеко на западе первый айсберг, время от времени вспыхивавший в лучах солнца. На следующий день показались ещё два айсберга, а 9 декабря в 6.22 утра, местоположение в полдень 65°8′ ю. ш., 177°41′ з. д., Ренник увидел по курсу корабля паковый лёд{44}. Весь этот день мы шли мимо айсбергов и полос льда. Воздух был сухой, бодрящий, море — спокойное, солнце, освещавшее ледяные острова, придавало им необычайную красоту. И вдруг — бац! — мы врезались в первую большую льдину и оказались в окружении пака.
«Небо сегодня удивительное. Облака всевозможных форм, в разнообразных условиях света и тени. Солнце беспрестанно выглядывало из-за облаков, временами ярко освещая то ледяное поле, то вздымающийся отвесной ледяной стеной айсберг, то клочок морской лазури. Солнечное сияние и тени весь день сменяли друг друга. Вечером очень мало зыби и судно идёт без качки, на ровном киле, спокойно; изредка только получается толчок, когда оно наткнётся на льдину.
Трудно передать чувство облегчения при таком спокойном ходе после недавних бурных дней. Облегчение, ощущаемое лошадьми, можно только вообразить; собаки же заметно повеселели и порезвели, так же как и люди; плавание обещает сойти благополучно, невзирая на грозящие задержки»[56].
Мы повстречали пак ближе к северу, чем все остальные суда.
52
Журнал Уилсона.
53
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 32.
54
Raper. Practice of Navigation, article 547.
55
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 37.
56
Там же, с. 38.