Юрий II Всеволодович

При этих словах иные усмехнулись, а иные с покаянным усердием начали креститься.

Бес же ловко плюнул сивому в бороду и выметнулся наружу. Юрий Всеволодович возвратил, не пригубив, чашу племяннику.

После ухода великого князя все сидели пристыженные.

-  Кабы жив был Мстислав Удатный! - после молчания со вздохом проговорил Жидислав.

-  Аль он помер? - откликнулся молодой княжеский мечник.

-  Ты что? Девять лет, как отошел ко Господу. Пусть поможет нам с воинством небесным. Ни на Руси, ни в иных странах не было князя храбрее его. Где ни появится, с ним - победа! За старину стоял, за предание. Когда Юрий Всеволодович со старшим братом за престол схватились, он ведь был на стороне твоего отца, Василько. Мстислав Удатный, сын Мстислава Храброго, битвами славен. У него и прозвище было: сильный сокол.

-  А дядя Ярослав тоже бился против моего отца, - со- жалеючи сказал Василько.

-  Лучший человек был Мстислав, - опечалился сивый пьянец. - Славу отца своего наследовал по праву.

-  Шуба на сыне отцовская, а ум свой, - наставительно заметил Жидислав. - Он, конечно, занял сторону Константина и способствовал ему на Липице, обычаи родовые чтил. Но ведь Всеволод Большое Гнездо сам престол меньшому Юрию отдал!

-  Так дедушка сам права старшинства не соблюл! - горячо воскликнул Василько. - Сам ввергнул меч между сыновьями!

-  Не так. Осердило его своевольство Константиново. Дай-де мне и Владимир, и Ростов к нему. Не по воле отцовой хотел.

-  А он хотел Ростов - Юрию?

-  Так и хотел. А достался, вишь, Ростов тебе. Но, Василько! Калку-то мы помним?..

-  Помним, помним, - мрачно подтвердили старшие годами бояре.

-  Мстислав, конечно, лучший меж князей был. Но Калка-то на нем? Иль не так, бояре?

-  На нем... Калка на нем! - закивали бояре и поникли головами.

-  Ты пошто идешь за мной, владыка? - не оборачиваясь, спросил Юрий Всеволодович.

-  Иду сам по себе, и все, - ответил бодрый голос Кирилла.

-  Ну, что там? Выкинули дурня сивого на снег?

-  Не знаю. Я там после тебя не оставался. Да Бог с ним. То не он речет, а хмель медовый.

-  И предерзость злая!

-  Не думай про то, князь. Не гневи себя. Миролюбию предайся вполне. Пост ведь. Полезнее поругану быть, чем самому наносить оскорбления.

Некоторое время шли молча, взрывая наметенный пушистый снег.

-  Владыка! - сказал наконец Юрий Всеволодович. - У тебя бывали видения?

Кирилл, как всегда, готовно улыбнулся:

-  Аль у тебя видения?

-  Душа болит, владыка. Болит и болит.

-  Прозреваешь что али как? - осторожно спросил епископ.

-  От ожидания и неизвестности.

-  Пошли сторожу, пусть разведают окрест.

-  Ночью Дорож выступит. Я уже распорядился.

-  Вот ка-ак? - протянул Кирилл, соображая, что ему предстоит этой ночью, если вдруг битве быть. - А ростовские сидят, ничего не знают?

-  Узнают потом. Ярослав Михайлович все готовит. Есть ли тут монахи, владыка?

-  И премного. Иконописцы и золотари, моляры, сусальщики и терщики красок. Со мной в Ростов возвращаются. - И мысленно добавил: «А попадут во царствие небесное...»

-  Слыхал, в Суздале Евфросинья чего-то напророчила?

-  Мы остерегаемся, не исследовав долгим рассуждением, принимать пророчества и чудеса.

Уклончив ответ, но утешителен. Юрий Всеволодович не стал рассказывать про слухи ходячие, самому верить в них не хотелось. И Кирилл не настаивал узнать, что там Евфросинии прибредилось. Духовные лица ведают, сколь значимо их слово, и спыха не произносят.

Расставаться с князем Кирилл явно не торопился. Сочувствие было в его взгляде, затаенный вопрос, желание говорить еще о чем-то важном не только для них двоих, а для всех, кто уже месяц терпел с ними в снегах звериное житье. Казалось владыке, что если сейчас они обсудят в открытую будущее, решат, что стоит предпринять немедля, то что-то изменится.

Владыка держал в руке янтарный крестик, подаренный ему в Белоозере. В прозрачной смоле, как в густом меду, тысячу лет назад утонула хвоинка и крыло с лапкой некоего жучка. Говорили, что такой янтарь бесценен. Владыка хотел отдать его великому князю, но счел, что не ко времени, и оробел.

Юрий Всеволодович кивнул ему сухо, устало и скрылся в своем шатре.

Он бросился на деревянное ложе, крытое войлоком и волчьими шкурами, ударил кулаком по подушке и затих.

Лежал без мыслей, испытывая лишь изнеможение. Мало погодя простонал:

- От тины страстей и глубин падений мя воздвигни!

Никогда еще с такой силой не подступали к нему раздумья и воспоминания. К старости времена сближаются. Юноше год за век кажется, старцу и полвека - не срок. Оставит тебя молодость, сила, желания, облик изменится к худшему, как и не ждал, исчезнут родные и предадут друзья, обманет надежда, но неправота твоя, грехи и ошибки все чаще, все явственнее скалятся на тебя в ночи, мучая сердце раскаянием. Все меньше просьб в твоих молитвах, все больше слез.

Но слез-то облегчающих и не было. Это ведь тоже дар ниспосылаемый.

Подушка из мешины - особо мягкой коки вишневого цвета - грела щеку, золотой глазок свечи, внесенной слугой, то поникал от неслышной струи воздуха, то становился прямо, трепетно тянулся вверх. Юрий Всеволодович долго щурился на огонек, как любил, бывало, делать в детстве, и вдруг так ясно увидел его в пламенном разливе заката, сильного сокола Мстислава. С непокрытой головой он стоял на высоком крыльце своего терема, напряженно вглядываясь в даль, тяжелые волосы относил за плечи ветер, бугристая мощная рука заложена за пояс. Из степи несло черную тучу пыли, несло голоса отчаяния, рев скота и визги женщин. От этого клубящегося облака отделился старик в редкой бороде, одна нога была у него босая, и пал на ступеньку лицом вниз перед Мстиславом.

Юрий Всеволодович медленно усмехнулся. Сколько преданий хранят имя этого князя, сколько похвал и восторгов расточалось ему, его сердцу пылкому, чистому, как величади его мужество, доброту, презрение к опасности, а равно - ко злату, его бескорыстие и щедрость! Как умел он красно говорить, исторгая у толпы клики согласия! Возопит трубой иерихонской: за нас Бог и правда! — все обземь бьются от воодушевления: веди нас, куда хочешь! Куда взор свой кинешь, туда мы - головы свои! А Мстислав пуще ревет голосом великим: умрем ныне или завтра, умрем же с честию! Уж немолод стал, а жить без ратных подвигов не мог, охота к ним приводила его то в земли полунощные, то в лукоморье, всюду ввязывался в междоусобные брани князей и всюду стоял за правду, как сам он ее понимал. И получалось, на Руси один только Мстислав и понимал, что такое правда и справедливость. Ну, ладно, защищай земли украйные от ляхов, бейся с уграми, с хищными степняками, защищай волости новгородцев, если они твоей защиты ищут, но ты зачем промеж нас с братом полез? Ты зачем на Липицу-то приволокся? Храбрость свою не знал куда девать? Искусность воинскую показать желал?.. Я - великий князь владимирский волею отца и земского собора. Старший Константин обойден батюшкой. Это наши дела. А не твои. Наш брат Ярослав с новгородцами вздорит - ты зачем встреваешь? Ярослав ведь зять твой! Но ты пы- ришься справедливость устанавливать на стороне новгородцев. Почему ты один знаешь, что такое справедливость? Ты идешь смирить Ярослава и начинаешь пожар избиения, какой вообразить немыслимо. Ты все решаешь сам и никогда не сомневаешься в правоте своей. Желая добра, ты всех вовлек нас во зло. Ты не прибегнул к усовеще- ванию Ярослава, мог даже обличить его на совете князей, но ты сразу, норов его зная, на брань призвал. Эх, Мстислав! Удаль и сила - друзья твои. Но еще бы - осмотрительность и неспешность в поступках! Ярослав ответил вам гордо: не боюсь вас, на одного вашего сто моих будет. Вы же ему: ты, Ярослав, с силою, а мы с крестом - и на Благовещение сотник Ярун захватил тридцать три воина, семерых из них убил. А Константин в Ростове обрадовался, послал тебе пятьсот своих ратников в помощь. И сам явился. И пошло-загорелось. Ярослав кинулся ко мне, и я осерчал. Вы с Константином решили согнать меня с престола, я Понял и вышел с Ярославом заодин. Его уж, как зайца, гоняли из города в город. Стали мы с ним на Липи- це, обнеслись плетнем и кольев в него насовали. Укрепились. Не смешно ли? Константин вше лукавство: давай, мол, с тобой не биться, я только против Ярослава: от тебя нет обиды, а от него есть. Какая обида? Лжа. Пошто явились судить Ярослава с новгородцами? И я сказал: я с ним буду, и младший брат Святослав с нами. Дружина у нас была сильная. Константин опять речет: не будем биться — кровь лить, мы же родня, отдай Владимир и Ярослава смири. А Ярослав неистовый вам во спор: лезете вы, как рыба на сушу, я вам ужо! - не хочу мира! - мы ваши полки седлами закидаем!