Страница 31 из 101
Андрей, обороняясь, изломал свое копье, вынул меч, готовясь умереть с честью. И уже один немец - так называли венгров и поляков, потому что они не знали по-русски, были как бы немыми, - изготовился просунуть рогатиной Андрея, но сам пал от его руки. А верный конь, истекая кровью, вынес своего седока из гущи боя и тут же свалился бездыханно. Отец, братья, дружина со слезами радости славили храброго Андрея, а он плакал от горя над трупом коня. Там же, на берегу реки Стырь, он повелел мечнику Михну раскопать землю и вставить сруб. Мертвого коня в сбруе и доспехах поместили в могилу, насыпали курган, на котором Андрей собственноручно водрузил деревянный памятник с благодарной надписью.
Много было и других славных рассказов об Андрее, часто вспоминали его в великокняжеской семье, и уж непременно делали это первого августа. В этот день устраивалось празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице, а установил это торжество на Руси именно Андрей.
Существовало на Волге, где впадает в нее приток, царство Булгарское, племена которого приняли магометанство и искони жили немирно с соседними русскими землями, Биться с булгарами считалось делом правым и богоугодным. Андрей первый раз пошел воевать с ними в 1164 году. Взял с собой любимую икону Пресвятой Богородицы, перед походом все воины причащались Святых Тайн. Поход получился победным, князь булгарекий бежал, взяли русские большой город Бряхимов и еще три поменьше. Видя в этой победе чудотворную помощь иконы Богородицы, которую стали звать Владимирской, Андрей и установил с одобрения царьградского патриарха празднество с водоосвящением.
Обороняя свою отчину, Андрей за время княжения принял участие во многих ратях, не раз подвергался смертельной опасности, а погиб в родном Боголюбове от рук людей, которых сам приблизил к себе.
На глазах многих очевидцев произошло это злодейство, а говорить о нем потом стали разное.
Двадцать восьмого июня 1174 года двадцать человек, все из приближенных князя Андрея, недовольные его строгостью, составили заговор. Во главе стояли шурин великого князя Яким Кучков, зять Якима Петр, ключник Анбал Ясин и чиновник Ефрем Моизович. Ночью они взломали Дверь и ввалились в ложницу великого князя. Андрей хотел схватить меч. но его на месте не оказалось. Меч этот греческой работы с надписью: «Пресвятая Богородица, помогай рабу Твоему» - принадлежал раньше святому Борису, убиенному Окаянным Святополком. Не раз выручал этот меч Андрея, об этом знали заговорщики, потому-то Анбал Ясин и выкрал его заблаговременно. Андрей, хоть был уж не молод, но столь телесно сильный, что и безоружным оказал убийцам достойное сопротивление, так что они впотьмах да спьяну покалечили друг друга, а одного соучастника даже и закололи насмерть. Князю Андрею сначала отрубили руку, потом вонзили меч в грудь, убивали неумело, трусливо и жестоко. Мертвое тело бросили на огороде. Слуга князя Кузьмище стыдил ключника Анбала Ясина:
- О, еретик! Помнишь ли, жидовин, в каких портах пришел? А теперь в аксамите стоишь, а князь лежит наг?
Так все и было, и многие самовидцы подтвердили. А иные - из добрых ли чувств, из злословия ли - припоминали разные иные подробности, предшествовавшие убийству. Сказывали, что женатый на дочери Кучки Андрей осыпал милостями ее братьев, но один из них уличен был в некоем злодеянии и заслужил казнь. Его брат Яким будто бы возненавидел за это князя и решился на месть. А другие утверждали, что виновница всего сама супруга Андрея Улита. Будто требовала она пригоновения и плотского смешения в постные дни, а встретив нелюбие, привела тайно к ложу мужа своего убийц.
Заступивший на княжение после Андрея брат Михаил с невесткой расправился жестоко, не поглядел, что женщина и родня. Приказал повесить Улиту на воротах и расстрелять из многих луков.
- То было время великих страстей! - говорил древний Михно. - Каки были люди! Ничего не боялись!
- А сейчас какое время? - спрашивали княжичи в сладком ужасе.
Михно думал, -моргал ослепшими глазами и предвещал, что скоро настанет время Великих испытаний и великого терпения.
Весело в детстве ждать великих испытаний: уж мы-то все преодолеем, мы себя покажем!
Гюрги со старшим братом Костей и с Ярославом в обнимку ходили, неразлучны были. Кабы знать - что впереди!..
Михаил княжил всего один год. По мнению Михна, злоба его сожгла и съела. После его смерти на престол взошел Всеволод Большое Гнездо, который и довершил будто бы кару над убийцами Андрея: бросил их в озеро Пловучее в этих самых коробах.
Этой ночью на Сити Юрий Всеволодович снова вспомнил о коробах и запоздало пожалел, что так и не собрался выловить их из озера и показать всем воочию, дабы убедились в злоречии недругов владимирских князей. И еще сокрушался, что не успел и теперь уж, видно, не успеет никогда докопаться до подлинной правды о деде Юрии и дяде Андрее, пресечь навсегда клеветы и пересуды и занести правду в монастырские пергаментные свитки.
Да, не успел. Но и как было успеть, когда сам-то лишь сейчас, в канун своего судного часа получил озарение, сведя воедино горестные утраты и разочарования минувших лет!..
Дед Юрий стал первым основателем Ростово-Суздаль- ' ского могущества, однако, протянув долгие руки в Залесье, всеми помыслами оставался в Киеве, чем нажил тайных и явных врагов в Южной и Северо-Восточной Руси. Дядя Андрей, всеми друзьями и недругами признанный мужественным, трезвым и одним из самых мудрых князей русских, сделал родную Залесскую землю главенствующей среди всех русских земель, но, укрепляя свое самодержавие, решительно пресекая междоусобия, окружил себя инородцами - половцами, кавказцами, евреями, которые погубили его да еще и опорочили в глазах потомков. Отец Всеволод Большое Гнездо, осторожный, умевший не только настаивать, но и уступать, по доброте своей не стал следовать правилу брата, не отменил делений на уделы, и птенцы его разлетелись по своим гнездам.
«В лета 6702 посла Всеволод тиуна своего на Русь и созда Городец на Востри, и обнови отчину свою». Эти строчки из летописи - все, что знал Юрий Всеволодович о пожалованной ему Мстиславом Удатным волости. Не довелось ему раньше бывать не только в Городце, но и в ином каком месте на Волге, которую монастырский писец назвал почему-то Вострой. А река-то оказалась столь величественной да сильной, что когда впервые увидел ее с крутого взлобка, то не просто изумился, а испытал смирение и робость.
И как это отец сумел место такое выбрать - другое такое навряд ли и отыщешь.
В отличие от известных Юрию рек - Оки, Клязьмы, Нерли и других еще многих, у которых не сразу и разберешь, какой берег правый, какой левый, Волга выстроила свои земные пределы очень строго: одна сторона реки гориста, с чередою холмов, где на кручах стоят угрюмые и столь могучие леса, что кажется, растут они со времен сотворения мира. А противоположный берег скучно-отлогий, с песчаными отмелями, за которыми, сколь хватит взгляда, лежит луговая пойма. В том же месте, где обосновался Городец, берега сблизились и один из холмов словно бы перескочил на левую сторону. Волга, сжатая с двух сторон, течет бурно, гневливо, образуя воронки на воде, и подмывает сразу оба берега, так что они оба сделались отвесны. Сколь потом ни объезжал Юрий Всеволодович волжские берега вниз и вверх по течению, не видел, чтобы где-нибудь на левом берегу был еще один такой кряж. И вот на его-то венце, у самой окраины уступа и срубил отец город, ставший для сына местом заточения.
Сосланный на безысходное жительство, Юрий Всеволодович первое время предавался унынию, часто поминал недобрым словом Костю и Мстислава Удалого, трудно было привыкать к тому, что никто не идет к нему с челобитными, ни с приятельством. Уж куда как верно изречение в «Пчеле»: «При власти многы другы обрящеши, а при напасти ни единого».
Но тем отраднее было, что духовный отец его епископ Симон оставил Владимирскую епархию, которую он возглавлял, и добровольно последовал вместе с Юрием Всеволодовичем в Городец. Однако не из-за одной лишь преданности своему попавшему в опалу князю принял такое решение Симон. Он понимал, что сын его духовный уезжает с возмущенным сердцем, жаждущим нанести ответное зло огорчившим его, а потому нуждается в бережной поддержке и душевном врачевании.