Страница 27 из 33
— Да, — откликнулась девушка, — я не меняю решений, но душа моя полна тревоги. Раджуб не молод, и выдержит ли его сердце сон, навеянный напитком Сомы?
— Вичитравирья не станет обманывать. Она вовсе не желает, чтобы повелитель Гадхары умер. Сон его будет неотличим от смерти, но жрица Бога Луны даст нам противоядие…
— Если мы выполним ее условие и отдадим Плод Желаний.
Вазам немного помолчал.
— Соглядатаи донесли, — сказал он решительно, — что млеччх пришел в Город Слона. Он привел на веревке ану-пру в отвратительной маске, которую хочет объявить своей женой. И принять участие в состязаниях Претендентов.
— Северянин не робок…
— Он, конечно, проиграет. Когда я стану Одноногим Сингом, я смогу предложить млеччху в обмен на Золотой Орех любое из того, что он пожелает: золото, должности, почести, все, к чему лежит варварская душа. Когда мы выполним условие Вичитравирьи и получим противоядие, объявим Совету, что можем воскресить «умершего» раджуба. В обмен на престол, конечно, и не на три дня, а навсегда. Стране нужен новый правитель, решительный, способный воскресить былую славу Гадхары. И новая правительница…
Вегаван выразительно взглянул на свою собеседницу.
— О, — прошептал он страстно, — как я мечтаю раскрасить твой лоб и соединить наши руки священными шнурами!
В прекрасных глазах Астрель промелькнул гнев.
— Молчи! — воскликнула она, отстраняясь. — Ты получишь меня только тогда, когда мой отец добровольно удалится в изгнание. Я должна быть уверена, что с ним не случится ничего худого.
— Конечно, — поклонился вазам, — все будет так, как мы замышляем.
— Но почему ты уверен, что млеччх добровольно отдаст плод? Ведь он и так может исполнить любую свою прихоть…
— Ты забываешь, что для этого варвару нужно предстать пред ликом Кали. А в храм его просто так не пустят. Если же северянин окажется настолько глуп, что откажется от моих предложений, я провожу его к Богине Смерти, и она попросит млеччха подарить мне Плод Желаний. Ты знаешь, как Девятирукая умеет просить…
Астрель вздрогнула и зябко повела плечами под тонкой шалью, хотя утро было жарким.
— Я знаю, — сказала дочь раджуба, — что тот, кому суждено испытать Взгляд Кобры, либо погибает в страшных мучениях, либо живет очень долго и, как говорят, может даже обрести вторую молодость. У Девятирукой свои пристрастия.
— Да, — кивнул вазам, — любовь богини столь же сильна, как и ее ненависть. О том ведомо и небожителям, даже Сома не станет ссориться с Девятирукой. Мы вернем Плод Желаний его жрице, а наша грозная покровительница проследит, чтобы Вичитравирья не использовала Золотой Орех нам во вред.
Советник тонко улыбнулся, довольный тем, что в силу своего высокого положения и тайных знаний смеет рассуждать о делах богов, как об обычных дворцовых интригах. Не зря он столько сил и времени положил на изучение священных шастр, не зря вместе с брахманами участвовал в леденящих кровь обрядах за черными стенами храма на рыжем холме. В награду за труды он, Вегаван, получит прекраснейшую из женщин и власть над Гадхарой. И не только: он не станет сиднем сидеть в Городе Слона, как делает это старый раджуб, он отправится во главе кшатриев к стенам Дангуна, за которыми прячутся трусливые люди-собаки, он покорит их своей воле и завладеет священным талисманом песьеголовых. А там, если захочет Кали, войска двинутся на Айодхью, и он взойдет на престол Вендии, чтобы избавить народы от власти Деви Жазмины и основать новую династию!
Не следует, однако, прыгать через ров прежде лошади, одернул себя вельможа. Всему свой черед, и пока Совет не передал ему власть, он будет добросовестно играть роль советника раджуба, преданного и услужливого.
— Пора, — повторил вазам, снова кланяясь Астрель, — отправимся в шатер и займем места, нам подобающие.
Надеюсь, ненадолго.
И они, разойдясь, двинулись каждый в сопровождении своей свиты через мраморное кружево залов — навстречу судьбе.
— Ты должен поносить меня последними словами!
— Это еще зачем?
— Таков обычай. Надо, чтобы все думали, что ты ненавидишь анупр. Тем более в день Халипуджи, когда вход в город нашей сестре вообще заказан. Делай вид, что привел меня силой.
Конан сердито сплюнул на политую розовой водой мостовую. На них и так таращились все эти расфуфыренные гадхарцы и гадхарки с раскрашенными лбами и золотыми колечками в ноздрях. Нет, конечно, и в хайборийских королевствах мужчины иногда красили зубы, часто носили в ушах серьги, браслеты на запястьях и перстни на пальцах. Но куда было какому-нибудь аквилонскому моднику до вендийского франта! Здешние мужчины, пожалуй, могли легко перещеголять своих жен обилием побрякушек, пышностью одежд, а уж томностью манер — и подавно.
Шагая среди гудящей толпы, варвар едва сдерживал желание врезать какому-нибудь ротозею по желто-сине-красным скалящимся зубам. Он и сам был объектом праздного любопытства, а тут еще Ка в своей дурацкой маске, полученной в Аккасаре взамен канувшей в водопаде. Шею девушки охватывала веревочная петля — "небесный супруг" вел свою нареченную на аркане, как требовал того обычай.
— Ну пожалуйста, о победитель демонов, ругай меня! — услышал он снова приглушенный, полный мольбы голос вендийки.
— Ничтожное создание, — буркнул Конан, — несчастная уродина…
— Еще! И громче!
— Твоей гнусной мордой можно пугать Детей. Ты достойна обитать в выгребной яме. Ты глупа, как… как пустой кокосовый орех.
Встречные, заслышав его слова, одобрительно кивали, какой-то толстый коротышка даже плюнул в сторону ану-пры.
— Еще!
— Послушай, я уже выдохся.
— До шатра совсем недалеко.
— Ладно, будь по-твоему, кривобокая, коротконогая, плос-кобрюхая дочь кастрата!
— Ну уж нет! — обиженно вскричала Ка Фрей. — Не говори плохо о моем животе! Вовсе он не плоский, а очень даже кругленький и аппетитный…
Так, переругиваясь, они достигли главной площади, куда вливались прямые чистые улицы. Мостовая здесь была усыпана белым песком. По мере приближения к площади толпа стихала, люди шли чинно, опустив головы и негромко переговариваясь.
Обогнув угол последнего здания, Конан и девушка оказались напротив длинной стены яркой ткани, над которой реял, надуваемый ветром, огромный матерчатый купол. Гигантский шатер занимал почти все пространство площади, и все же за ним хорошо были видны рыжие склоны холма с чернеющими наверху шпилями храма Хали.
Толпа втекала сквозь раздвинутый полог, более похожий на городские ворота, — в цветную тень, под сень ярких узоров, пронизанных солнечными лучами. Колышущиеся стены отгораживали теперь людей цветением причудливых красок от остального мира.
Вошедших было много, очень много, и все же в сухом воздухе царила почти полная тишина. Улыбаясь, гадхарцы рассаживались прямо на белом песке: никакой спешки, никаких резких движений. Они сошлись сюда лицезреть таинство и готовились к нему подобающим образом.
Не слыша своих шагов по мягкому песку, вздымая сапогами легкие белые вихри, киммериец двигался туда, где посреди покрытого тентом двора стоял настоящий матерчатый дворец с синими стенами, украшенными красно-золотыми узорами. По обе стороны сооружения высились два других, поменьше, оба черные, унизанные серебряными блестками, как ночное звездное небо.
У входа в синий шатер стояли два стража с круглыми щитами и чиновник с вощеной дощечкой и стилем в руках. Тех, кто желал попасть внутрь, он спрашивал о надобности, которая привела, и о подарках, принесенных раджубу.
Надобность у варвара нашлась, с подарками вышло некоторое затруднение. Когда чиновник, с любопытством поглядывая на его необычную одежду, осведомился, зачем млеччх желает предстать пред очами повелителя Гадхары, киммериец дернул веревку и проворчал:
— Желаю взять в жены эту девчонку.
— Имя?
— Ее?
— У анупр нет имен, млеччх. Я желаю знать, как зовут тебя.