Письма к Тому

Я гуляю. По своей привычке что-то покупаю. Здесь хорошие украшения «под старину» – я уже ношу несколько местных колец – так и выхожу в них в Марине Мнишек.

Потом поедем в Мадрид с этим же спектаклем. В Мадриде у меня живет кузина, которая давно вышла замуж за испанца, а его еще в конце 30-х годов привезли вместе с испанскими беженцами.

А в апреле опять же с «Годуновым» полетим в Португалию. Нет чтобы перелет из Мадрида, так нет же – через Москву! Наша система. Недаром нашу страну зовут Абсурдистан.

В Москве, за несколько дней, которые мы там будем, я должна отсняться в очень трудной сцене в «Бесах», где я играю Хромоножку. Режиссер Игорь Таланкин, у которого после «Дневных звезд» в 68 году, я снимаюсь в каждой его картине. Если нет роли, он выдумывает какой-нибудь молчаливый персонаж – как любовницу Оппенгеймера в фильме про физиков. Там мне, конечно, нечего было играть, и я себя позабавила тем, что сделала грим Греты Гарбо. Но с Достоевским так легко не пройдет. Да и автор, мне кажется, не для Таланкина. У меня после «Дневных звезд» остались очень светлые воспоминания и чувство долга перед режиссером, поэтому откликаюсь на любое его требование.

В апреле в Париже будет мой хороший друг Эдисон Денисов. Гениальный композитор. Пошлю с ним вам письмецо об этих съемках – во время съемок очень много пустого времени, и я Вам буду писать московское Письмо. Или потом отправлю сама откуда-нибудь.

Все, Том, исписалась. Привет Юлии.

Письмо (Открытка)

Апрель 1991 г.

Том! вот забавно. Я не успеваю перекладывать чемоданы. Прилетела из Испании, несколько дней в Москве и – в Португалию. Опять Москва. Через 2 дня в Италию. Но теперь не на гастроли. Не знаю, писала ли я Вам, что являюсь членом Европейского культурного общества. И нынешнее заседание в Падуе. Я тут от скуки вела подробные записи на гостиничной бумаге, поэтому решила эти листочки послать Вам – лучше поймете мою жизнь.

Из дневников 1991 года

18 апреля

Не спала почти ни часу. Вчера была очень тяжелая сцена для меня на «Мосфильме». Снимали приход Ставрогина к Хромоножке ночью. Сцена большая, нервная, от спокойных реплик – до истерического хохота, когда она вслед убегающему Ставрогину кричит: «Гришка Отрепьев, анафема!» Неудача, как всегда у меня, с костюмом: сшили из прелестной сиреневой байки в мелкий цветочек абсолютно историческое платье, тяжелое, в буфах и строчках, с бархатным воротничком, манжетами и бархатной оторочкой внизу. Но у меня стрижка на голове «под мальчишку», белый цвет и вместе с этим тяжелым платьем выглядело ужасающе. Понервничала, и стала искать что-то в старых «подборах». С милой художницей по костюмам нашли старое темно-вишневое платье, которое подходило. Я взяла с собой домой кофту, чтобы что-то переделать, она – юбку. Ночью я трудилась с этой кофтой, что-то придумала и с раннего утра до позднего вечера – съемка. И сегодня, когда нужно было вставать в 5 часов утра, чтобы ехать на аэродром – уже было не тяжело – я не спала всю ночь. Отвез, как всегда, Володя. Заехали за Витей Божовичем на Беговую – и в Шереметьево. Там, конечно, долго ждали. Потому что перестраховались в смысле времени. Я выпила водички, съела бутерброд и пошла с Витей бродить по Free Shop’у.

Компания летит, по-моему, симпатичная. Летели трудно. В Италии в Болоньи выпал снег, а в Милане – туман и дождь. Долго проходили паспортный контроль – они нас не щадят. Унизительно медлен но. Наконец, все, получив свои вещи, собрались, и мы поехали на автобусе в Падую. За окном – мрак и дождь. Все спали. В Падуе всю группу разделили по трем гостиницам. Я попала в прелестную старую «Мажестик». И номер хороший с двумя кроватями. Позвонила Мариолине в Венецию, договорились, что она после своего выступления в Падуе же – читает лекцию о националистах в России, приедет ко мне ночевать. А мы всей группой собрались в ресторане Isola Di Carpena, недалеко от нашей гостиницы, в старом городе, на узкой, прелестной улочке. Ужин – как ужин. Вполне интеллигентский. Вкусное чудесное вино. Смешной, пьяный Дудинцев, но все соображающий. Олейник – умный националист, по-моему, правого толка. Коммунист? Витя Божович – тихий, как всегда. Правда, выпив вина, я с ним поспорила о никчемности и ненужности критики. Он, не нападая, защищался, говорил, что у критики, как у науки, свои задачи и она не обязана заниматься воспитанием публики.

Вечером в гостинице посмотрела немного телевизор – около 40 программ. Правда, одна хуже другой. Или голые девочки или какой-нибудь скучный старик говорит о политике. Ночью пришла возбужденная, красивая Мариолина. Проговорили полночи о разводе с Петром, об общих знакомых. Заснули.

19 апреля

Завтрак заказали в номер, одевались, трепались, красились. На улице, слава Богу! солнце. Весь симпозиум, ради которого мы приехали, проходит в университете. Это рядом с гостиницей. Пошли с Мариолиной пешком. Мощенные булыжником улицы. Старый университет. Квадратный двор с балюстрадой на втором этаже вокруг этого двора. Напомнило мне наши бесконечные гуляния в старом московском университете по такой же балюстраде. Здесь, правда, все старее и богаче. Ректорский зал, где открывается заседание – с золотыми стенами, золотыми цветными гербами бывших ректоров. Судя по гербам, их было очень много. Фрески на потолке. Золотые волосы Мариолины, ее старая золотая, венецианской работы цепь на шее, украшения в ушах и на руках, желтый в клетку пиджак – весь ее облик золотой венецианки с королевской походкой очень вписывался в этот зал. Я, как всегда, в черном с белыми волосами.

Начались скучные речи на французском и итальянском языках. 3 дня выдерживать будет трудно. Шведский стол и суета. После обеда с Витей Божовичем бродили по городу. Он – уткнувшись носом в карту, я – по сторонам.

Но тем не менее открывали для себя прекрасные места. Конечно, очень красивый город. Только очень холодно. Хорошо, что я взяла из Москвы накидку.

В 4 часа – второе заседание. Уже в другом помещении. Просто аудитория (Aula E), хотя что значит простая! В стенах старые фрески каких-то, видимо, научных деятелей (ZB – Ciampolo Tolomei).

Выступления идут на плохом французском языке. В основном старые профессора со всего света со своими старыми женами. Говорят, что приехали на свой счет. В выступлениях о «Праве государства и правах человека» берется одна цитата известного человека, сравнивается с другой цитатой не менее известного и делается свой вывод.

20 апреля (суббота)

На утреннем заседании Гайдук – наш руководитель – мне сказал, что это он по службе сидит на этих скучных заседаниях, а я, украсив своим присутствием открытие, могу уйти, что я быстренько и сделала. Витя Божович, как примерный ученик, решил остаться. Пошла на рынок. По дороге выпила кофе с ромом. На рынке побродила, купила себе белую кофточку на жару и пошла куролесить по городу. Заходила в церковь. Фрески. Старина. В два часа пошла в гостиницу, полежала, попила чайку и пошла опять бродить. Теперь более или менее город уложился. Каменные тротуары, арки, очень много храмов. Теперь смотрела в план – искала фрески Джотто. Забрела на продовольственный рынок. Купила орешков. Огромные лавки сыров, колбас, мяса. Фрукты. Вспомнила бедную мамочку, которая спросила у меня после Испании: «А много там продуктов?» Она, конечно, не подозревает об этом изобилии, ибо никогда не была за границей.

Одна площадь (по-моему, Гарибальди) запружена молодежью. Видимо, здесь место их сбора. Вообще город после 4-х заметно оживился. На улицах очень много народу. Гуляют, сидят в кафе или просто стоят на площадях, беседуя. Много нищих, но не жалких, а как бы бездельников. В одной церкви набрела на свадьбу. Вспомнила, как мы с Мариолиной года 3 назад были на свадьбе ее брата в Падуе же. И так же, как и тогда, невеста была не в белом, т. е. брак, значит, не в первый раз. Но тем не менее церковь, орган, родственники и рис, который бросают на головы новобрачных. Правда, тогда свадьба была побогаче: потом в мэрию и прием во Дворце (невеста была из знати). Мы с Мариолиной сидели за каким-то столом вместе с бывшими дожами. Мы, помню, очень хохотали, потешаясь, что можно вслух по-русски говорить и обсуждать все, что вздумается. Она тогда еще не была замужем за Мардзотто.