Дети восьмидесятых

Н-да…

Света. Какая-то оцепеневшая, рыхлая и внешне, и внутренне. Основные ее занятия — жевать и дремать. Толком ничего не умеет: ни писать, ни читать, ни считать. О решении задач, о каком-то думании я и не говорю. И если у Елены есть на что опереться — у неё ого-го какой характер! — то здесь даже не представляю, за что ухватиться: вместо характера какой-то кисель. В ушах серьги (немаловажная деталь). Растёт без отца.

С Еленой они подруги: та любит повелевать, эта подчиняться.

Приходим в столовую. Елена, поковыряв ложкой манную кашу, изображает на лице крайнюю степень отвращения и во всеуслышание заявляет:

— Фу, какая гадость! Что это ещё за каша! Детей хотят отравить!

Света с радостью вторит своему кумиру:

— Да, какая гадость!

Ребята с недоумением смотрят на них. У нас принято уважительное отношение к еде. Если у кого-то нет аппетита, может, дома хорошо позавтракал, он часть порции или даже всю отдаёт товарищу: некоторые дети охотно съедают добавку. Елена нарушила наше правило: «Не хочешь — не ешь, но портить аппетит другим людям ты не имеешь права».

Дома моя дочь ещё в пятилетием возрасте раз и навсегда избавилась от кривлянья за столом. До этого у нас не было никаких проблем с едой: пища простая и здоровая, без излишеств — у ребенка хороший аппетит. А тут она с брезгливой миной (явно кого-то копируя) отодвинула борщ, воткнула вилку в котлету и потянулась за компотом. В ответ на моё недоумение пояснила, что борщ она есть не желает, гарнир ей противен, котлетку, так и быть, съест, а к компоту надо бы выдать ей пирожное, оставленное на ужин. Я молча сняла её со стула и отправила из кухни.

— А компот?!

— Ты сказала, что есть не хочешь.

— Почему? Я хочу… пирожное… и котлету… — дочь не оставляла попытки утвердить своё меню.

— Правда? — удивилась я. — Хорошо, но только сначала я составлю план твоего кормления. Надо будет туда включить мороженое, мармелад, зефир, конфеты, шоколад — знаешь, очень уж хочется тебе угодить! Так что ты пока так погуляй, голодная, а через недельку приходи.

— Ну и ладно! — фыркнула она. (Характер-то надо показать, хоть и не права.)

Правда, через полчаса пришла извиняться: она умела взглянуть на себя со стороны с насмешкой, а значит, подняться над ситуацией. И потом, как известно, мама уговаривать не будет, да ещё меню собирается неделю составлять… За ужином дочь продемонстрировала отменный аппетит и образцовое поведение за столом.

И здесь я охотно отправила бы Елену из столовой и попросила бы и дома не кормить её до ужина. Но ведь меня могут обвинить в страшных грехах: ребенка решила голодом уморить! Хотя я считаю, что недоесть и даже немножко поголодать гораздо полезнее, чем регулярно объедаться или нормальную пищу заменять конфетами или жвачкой… И Елена ест очень плохо только потому, что её кормят очень хорошо.

Дима Л. Маленький, тихий, со старческим личиком. Давно, с I класса, курит. Знания на нуле. В первом диктанте среди немыслимого количества ошибок сделал и такую: «ВиСна».

— Дима, почему ты большую букву написал в середине слова?

— А что, надо маленькую, да? Сейчас исправлю!

Нам пока не до безударных гласных…

Женя М. Высокий, сильный. Мимики никакой. Все жизненные проблемы привык решать с помощью кулака, На уроках донимает разговорами соседа по парте, хотя для меня полная загадка: что же он может сказать? Не улыбается.

Гоша. Вот с кем хлопот будет! «Держать» надо несколько лет. Сколько — не знаю. Но если отпустить после III класса — пропадёт. Правильные черты лица. Вялый, лживо-изворотливый характер. Полное отсутствие какого-либо стержня. Мальчик сообразительный, но к учебе уже выработано небрежно-наплевательское отношение Отчим заменил мальчику отца, уделяет ему много внимания, пытается изменить к лучшему, но, мать защищает его от любых положительных воздействий, оправдывает во всем.

Гоша без конца опаздывает, что у нас тоже не принято. Причины предъявляет — заслушаешься. Явился ко второму уроку: «Удаляли зуб». И сразу отправился с нами в столовую.

— А тебе есть-то можно?

— Да.

— Ну-ка, покажи, где тебе зуб удалили.

Он открыл рот и продемонстрировал совершенно гладкую десну. Зуб там если и был, то давно.

Назавтра снова опоздание, но причина уже другая:

— Я пришёл вовремя, а ворота были закрыты…

И опять одаривает ясным детским взглядом. (Дежурные закрывают ворота, когда все звонки прозвенели, все опоздавшие опоздали и некого больше ждать.)

Все «уважительные» причины излагает достойно и серьёзно, честно глядя прямо в глаза. Натренировался.

Надо добавить, что большинство новеньких — из расформированного класса: учительница пила. Говорят, что когда-то она учила ребят очень хорошо.

Это ещё не все новенькие…

Здесь, мне кажется, многие ахнут: «Пишет о детях, но она же не любит детей!» Правильно. Нет у меня любви. Более того, не верю людям, которые заявляют, что любят, например, классическую музыку — всю! — или детей — всех! Любить детей и любить с ними сюсюкать — это совсем разные вещи. Мне этих детей просто жалко. Сижу и злюсь на наш взрослый мир: до какого состояния довели человеческих детёнышей! До безобразного! А смириться с безобразиями я не могу. Злюсь и работаю. И всё. И когда трудно, с болью сходит короста и под ней показывается симпатичная личность — маленький человечек во всей красе — ох, как я люблю всё красивое, особенно человека!

Принесли с собой новенькие новые проблемы. Нам бы со старыми разобраться! Одна из таких проблем — Таня Г. Та самая, от которой мы ждём качественного диалектического скачка. Но она никуда не собирается скакать, напрочь опровергая всякую там диалектику своим вызывающим поведением. На уроках куролесит и вроде вообще не слушает, но иногда поднимает руку и правильно отвечает. Значит, на уроке всё же присутствует. Но стоит сказать ей, что плохо написано в тетради, — начинает писать ещё хуже, хотя, казалось бы хуже некуда. В каждой букве ясно читается отношение: «Вот вам, получайте!» Всё делает наоборот, да не просто так, а старательно. Мне кажется, что она ждёт взрыва, скандала, шума-гама. Но скандала нет, и Татьяна крайне недовольна моим поведением, хотя я, как самая прилежная ученица, крепко усвоила урок, который она мне дала. И теперь я никогда не хвалю за просто так, для поддержки духа бедных малюток. Только за дело, за действительный, хоть и маленький, успех. Иначе получается игра в поддавашки, она унижает и ребенка, и взрослого. (Как уничтожающе посмотрела на меня Таня год назад, когда я пыталась похвалить ее за одну букву, написанную менее кошмарно, чем все остальные, как презрительно проволокла тетрадь по моему столу и дальше — чуть ли не по полу — к своей парте! Как она потом калякала!) Кто кого в школе учит — это ещё вопрос. Порой долго приходится ждать успеха, но заслуженная похвала дороже, — чем свалившаяся ни за что.

На уроках изо Таня малюет что-то немыслимое, причём крайне небрежно: «Получите и отвяжитесь!» И только в середине октября я впервые увидела две приличные работы. Хорош эскиз спортивной сумки: желто-сиреневая, красивой формы. Но наляпано много, и я предложила переделать. Таня сразу согласилась — впервые! Другая работа — обои для спальни. Вижу, что старалась. Но, наверное, в подборе цветов, как и в почерке, в походке, проявляются черты характера? По зелено-лазурному полю — кроваво-красные цветы и зигзаги. Каким-то непостижимым образом всё это умудряется гармонировать, но в такой спальне не спать, а только вешаться, поглядев на обои.

— Таня, я бы не решилась ночевать в такой спальне: всю ночь будут сниться кошмары! Но тем не менее видно, что ты старалась. Думаю, что скоро начнёт получаться.

Она выслушала молча и непроницаемо, как всегда, и отошла. Но после уроков в школу прибегает папа и Сообщает:

— Пришла дочь из школы и велела срочно идти в класс прибивать на окно уличный термометр.

— ???.

А рядом стоит Татьяна и довольно скалится (улыбаться она пока не умеет). Вспоминаю, что неделю назад она подошла и спросила, нужен ли нам термометр. Я ответила; что не нужен, и забыла об этом разговоре. И вот сегодня вдруг такой реверанс. (Произошел, наконец, сдвиг «коросты»?) Но самое интересное было в театре, на репетиции.