Страница 3 из 74
Разыскать и опубликовать его удалось лишь после революции. Он появился в апрельском выпуске журнала «Былое» за 1918 год. Но мог ли он привлечь заслуженное внимание в ту бурную пору? Рассказ о нем 30 мая 1924 года в Политехническом музее для большинства слушателей прозвучал как откровение. Тем более что это была чуть ли не первая в России публичная лекция о межпланетных путешествиях.
После Октября началась активная просветительская, организационная и творческая деятельность энтузиастов заатмосферных полетов.
В 1926 году было выпущено второе, дополненное издание основополагающей работы К. Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами», ставшее библиографической редкостью сразу же после выхода в 1903 году. Она снова увидела свет, хотя в стране не хватало бумаги, металла для шрифтов, типографской краски.
Незадолго до этого, в октябре 1923 года, одна из газет поместила краткую аннотацию книги немецкого ученого Германа Оберта «Ракета в межпланетное пространство», только что изданной в Мюнхене.
«Неужели не утопия?» — риторически вопрошал автор заметки, незнакомый, очевидно, со статьей Циолковского, ровно 20 лет назад научно обосновавшей возможность преодолеть земное тяготение и подняться за пределы атмосферы с помощью ракеты.
Получив из России неказистую брошюрку, отпечатанную кое-как, на дешевой бумаге, профессор Оберт убедился, что многие идеи, изложенные в аккуратном мюнхенском издании его собственной книги, уже давно высказаны в работе Циолковского.
Между Константином Эдуардовичем и его немецким коллегой завязалась дружеская переписка. В Музее Циолковского в Калуге хранится письмо Оберта, где автор признает приоритет русского ученого во многих принципиальных проблемах ракетной техники.
«Знай я раньше Ваши превосходные работы, — обращался немецкий профессор к Константину Эдуардовичу, — я, наверное, продвинулся бы гораздо дальше в моих собственных и обошелся бы без многих напрасных трудов. Вы зажгли свет, и мы будем работать, пока величайшая мечта человечества не осуществится».
В 1960 году в Нью-Йорке вышел капитальный труд Крафта Эрике «Космический полет». В нем говорится: «Первым шагом у Оберта, как и у Циолковского, была высотная ракета, которую он надеялся позже переделать в трансатлантическую почтовую ракету. Эта ракета должна была работать на спирте и жидком кислороде… Следовательно, Оберт пришел почти к тем же выводам, что и Циолковский».
Английский журнал «Полет во вселенную» поместил статью Томпсона «Циолковский — основоположник астронавтики», где сказано, что некоторые технические решения калужского ученого «в настоящее время вошли в обычную практику конструирования управляемых снарядов».
Цитированные авторы далеко не исчерпывают собой список всех зарубежных специалистов, из уст которых мы слышим несколько запоздалое признание вклада, внесенного советским ученым в науку о космосе. Здесь нет описки: именно и прежде всего советским. Ибо только после революции идеи Циолковского получили подлинное признание и поддержку. Это вынужден констатировать Вилли Лей, автор книги «Ракеты и полеты в космос»: «Русская революция не только не причинила им (Циолковскому и его сподвижникам. — Л. Б.) ущерба, но, напротив, оказала большую поддержку».
Публичная лекция Лапирова-Скобло также была популяризацией идей великого калужанина.
Докладчик не забыл воздать должное и достижениям зарубежных ученых. Например, американца Роберта Годдарда, который еще в 1919 году опубликовал в Вашингтоне работу о реактивных снарядах.
Долгие годы ничего не было слышно о деятельности профессора Годдарда, как вдруг западная пресса взорвалась очередной сенсацией: 4 июля 1924 года отправится первая ракета на Луну!
Циолковский, пламенный энтузиаст астронавтики, говорил: «Полет на Луну ракеты, хотя бы и без людей, пока вещь технически неосуществимая.
Во-первых, многие важные вопросы о ракете даже не затронуты теоретиками. Ракета же Годдарда так примитивна, что не только не попадет на Луну, но и не поднимется на 500 верст. И это было бы громадной радостью… Во-вторых, для осуществления межпланетных путешествий надо еще ждать значительного продвижения техники, новых металлов, сплавов и взрывчатых веществ».
Как и следовало ожидать, обещанный полет не состоялся. Лишь 16 марта 1926 года был предпринят первый запуск крохотной ракеты; полет ее продолжился две с половиной секунды. Ракета одолела 56 метров. Но и это было по тем временам немалым, если не сказать историческим, достижением.
…После лекции Лапирова-Скобло около 200 человек изъявило желание вступить в общество, в большинстве своем молодежь: студенты, рабочие, служащие. Среди записавшихся было более двух десятков ученых, инженеров, изобретателей. Это был успех, превзошедший все ожидания. Теперь — за дело!
Окрыленные радужными надеждами, энтузиасты межпланетного летания были готовы тотчас же, не медля ни минуты, приступить к постройке космической ракеты.
Они еще не ведали, какие тернии ждут их на пути к звездам…
Вначале было слово…
Мысль о создании такого общества, которое объединило бы разрозненные усилия изобретателей-одиночек и отдельных исследовательских групп, впервые высказал 20 января 1924 года талантливый инженер, самозабвенно преданный делу завоевания космоса, Фридрих Артурович Цандер. В апреле того же года при Академии Военно-Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского возникла Секция межпланетных сообщений. Она насчитывала 25 человек, главным образом слушателей академии.
В числе первых приветствовал начинание молодежи крупный специалист в области аэродинамики профессор Владимир Петрович Ветчинкин, ученик профессора Н. Е. Жуковского. Поддержка авторитетного ученого имела большое значение.
«В те годы, — пишет в своих воспоминаниях бывший председатель общества старый большевик Г. М. Крамаров, — было немало консервативно настроенных людей, тугодумов и просто невежд, считавших идею полета в космос фантастичной».
Так обстояло дело не только у нас. Оберта тоже не принимали всерьез… Годдард, хоть он и поставил себе более скромную задачу — создать небольшую высотную ракету с приборами, тем не менее постоянно нуждался в средствах, так что ему временами приходилось прерывать работу.
Стоит ли говорить, сколь важной была работа советских популяризаторов космонавтики!
«Фантазеры…» «Прожектеры…» «Мечтатели…» Сколько иронии, должно быть, вкладывали в эти слова чересчур трезвые, чересчур здравомыслящие люди, привыкшие оценивать любую затею по сиюминутным практическим результатам!
Фантазия… Как хорошо, как верно сказал о ней Ленин: «Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности».
Этим драгоценным качеством в большей степени, чем кто-либо иной, был наделен английский писатель Герберт Уэллс. Но даже он, великий оракул грядущего в науке и технике, с нескрываемым недоверием встретил ленинский план электрификации России — отнюдь не такой уж и грандиозный, если подходить к нему с теперешними мерками. А тогда…
Потрясенный удручающей картиной послевоенной разрухи, Уэллс не без иронии назвал Владимира Ильича «кремлевским мечтателем», а электрификацию — «электрофикцией».
Где уж всемирно известному утописту было представить, что России по плечу освоение космического пространства!
А Циолковский и его последователи верили.
И не только верили, они делами своими приближали осуществление этой мечты. И правительство поддерживало энтузиастов — даже в трудные годы, когда дел хватало и на земле.
В 1921 году Совет Народных Комиссаров назначил К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию — «ввиду особых заслуг ученого-изобретателя, специалиста авиации».
Под этим решением стояла подпись Ленина.
Да, он тоже был мечтателем, вождь нашей революции!