Страница 3 из 87
На рассвете погода унялась, но мороз крепчал. Стаи воронья прятались в ветках сухостоя, на звонницах. Взмывали лениво, каркали звонкоголосо.
Воротная стража в Детинце отогревалась у костра. Поленья потрескивали, и тогда, прорываясь сквозь снежную пелену, улетали ввысь яркие искринки и гасли на лету.
Со стен и стрельниц огромного города окрест разносились окрики ратников:
- Нов-го-род! Пройдут по стенам, сменится стража, и снова выкрикивают:
- Ве-ли-кий, слу-шай! И слушали…
Умиротворение было на душе у великого князя Дмитрия. День начинался редкими перестуками кузнечных молотков, скрипом санного полоза, разговорами баб у колодцев, колокольными ударами Святой Софии, звавшими к заутрене. Им откликались на монастырских и церковных звонницах.
Покой великого князя потревожили окрики воротных ратников, псиный лай. Прислушался Дмитрий - гомонили в хоромах.
Великий князь прибыл в Новгород с малой дружиной, оставив значительную часть в Переяславле-Залесском. Здесь, в Новгороде, он не бывал с той поры, когда отец брал его с собой, чтобы наказать новгородских бояр за подстрекательство. Уже тогда Дмитрий усмотрел в новгородцах стремление к своевластию, однако теперь призыв Новгорода собрать недоимки с Ладоги и Копорья без ответа не оставил.
Из Переяславля князь отправил в Ладогу зятя Довмонта, псковского посланника, а сам намеревался выехать в Копорье…
Дмитрий поднялся, надел порты и рубаху, всунул ноги в сапоги и, пригладив редкие русые волосы костяным гребнем, прислушался. Город ожил. Князю эти шумы и звуки напомнили давние годы, когда в юности он жил здесь.
Тогда в Волхове ловили рыбу, в окрестных озерах бреднем затягивали раков и тут же на костре варили их. Иногда за Дмитрием увязывался брат Андрей. Он был злобным и завистливым. Князь подумал, что, став городецким князем, Андрей и остался таким недобрым. При встречах он непременно жаловался на бедность своего удела, на ордынские поборы, говорил, что не грех к Городцу прирезать малую толику земель от Переяславль-Залесского удела, на что Дмитрий как-то ему ответил: «Коли я поблажку тебе дам, того же потребует Даниил, а потом и братья твои двоюродные и иные Рюриковичи и Мономаховичи».
Вспомнив этот разговор, Дмитрий вздохнул:
- Жизнь-то какая суетная!
Сквозь италийские стекольца, взятые в свинцовые переплеты оконных рам, свет щедро вливался в опочивальню и был ясным от снега, обильно засыпавшего Новгород.
За печкой, которую еще не успели затопить, завозились мыши и вскоре стихли. За стенами хором, на княжеском подворье, раздались голоса, заскребли лопаты: Челядь отбрасывала снег, расчищала дорожки.
Князь знал, что на конюшню уже отправились гридни[6] из младшей дружины. Начнут чистить лошадей, закладывать корма. Близ поварни застучали топоры - рубили дрова, стряпухи заливали котлы, принялись готовить еду.
Дмитрий потянулся. Худой, с чуть печальными глазами, с длинной седой бородой, он мало чем походил на отца. Надев бобровую шубу и нахлобучив отороченную соболиным мехом шапку, он выбрался на высокое крыльцо с точеными балясинами.
Морозный воздух перехватил дыхание, яркий снег ослепил. Постоял князь, насупился. Пахнуло с детства знакомым. Однако как давно это было! С той поры, когда не стало отца, князя Александра Невского, и двор и дворец в Детинце сделались холодными, пустыми.
Еще раз повел Дмитрий взглядом. У поварни челядинец свежевал овцу. Другая, разделанная, висела на крючьях. Снег под тушами пропитался кровью.
От конюшен отъехали с десяток гридней, все молодые, как на подбор, в броне, на сытых, застоявшихся конях, к седлам колчаны со стрелами и луки приторочены. Глядя им вслед, князь подумал: «Отчего гридни и вооружены не хуже ордынцев, а вот одолели они русичей?» И тут же нашел ответ, какой был известен: «Рознь нас погубила, и ноне в распрях живем».
Дмитрий спустился с крыльца, по расчищенной дорожке вышел за ворота Детинца. К заутрене шли редкие прохожие. Князь посмотрел по сторонам и неторопливо двинулся к мосту через Волхов.
Великий Новгород испокон веку кичился своими богатствами, оседавшими в новгородской казне от торговли и дани, гордился многолюдством.
Еще дивил своими размерами, размашисто строился город. Не поместившись на одном берегу Волхова, разбросался он на противоположном. На Софийской стороне и на Торговой людные концы: Гончарный, Неревский, Плотницкий, Словенский. Улицы Бердова, Боркова, Варяжская, Воздвиженская, Добрынинская, Ильинская, Епископская, Людгоша, Холопья, Щитная и другие.
А церквей и монастырей - со счета собьешься: тут Софийский и Юрьевский соборы, церкви Богородицы на торговище и Пятницы, а по всему Новгороду Воздвиженская, Ивана Предтечи на Чудинской улице, Ильи-пророка на Славне и каменная Николая Чудотворца. Из камня и церкви на Петрятиновом дворище и Пятницкая на Ярославском…
Монастыри мужские и женские в Новгороде и пригороде: Антониев, Аркаж, Ефимин, Хутынский, девичьи - Черницын, Юрьев и иные большие и малые…
В Детинце и подворье архиепископа Киприяна и жилье ратников, кои день и ночь сторожат город.
На Софийской стороне вечевая площадь и гостевые дворы. По зову колокола на вечевую площадь сходится многочисленный беспокойный люд, чтобы решать вопросы жизни города.
Миновав складские строения готских, свейских и других иноземных гостей, какие в прошлые лета подолгу проживали в Новгороде, Дмитрий приостановился. Из-за бревенчатых стен доносился свирепый лай сторожевых псов, кормленных ратниками сырым мясом.
Глаза князя пробежались по тринадцатиглавой Софии, перекочевали на боярские и купеческие хоромы. У юго-восточного прясла Детинца прилепились домишки ремесленников. В Новгороде строения не то что в Переяславле-Залесском, все больше двухъярусные.
Сизые дымы поднимались над городом. День обещал быть морозным. Великий князь спустился к мосту. Он хоть и деревянный, но на семнадцати устоях.
На нем новгородцы жаркие споры на вече заканчивали драками, смывая кровь в водах Волхова. Дмитрий смотрел на лепившиеся по берегу баньки. Некоторые из них курились. В кузнечном ряду вовсю стучали молоты, перестукивались молоточками по наковальням. С кузнечного конца тянуло окалиной. По мосту к торжищу, медленно перекачиваясь, катил воз с сеном. Возчик поклонился князю.
Посмотрев на вмерзшие в волховский лед волнорезы моста, Дмитрий направился в Детинец.
Испокон веку повелось на Руси: князья либо тиуны[7] собирали дань с люда. Отправлялись в полюдье по морозу и снегу, потому как не было проезжих дорог, сплошное бездорожье и болотные топи. Ко всему смерд[8] к зиме и хлеб сожнет, и живность заготовит, туески маслом и медом наполнит. А промышлявшие охотой зверя добудут.
Боярин Самсон, тиун великого князя, давно уже одолевал Дмитрия: «Пора отправляться к корелам, дружина наша, княже, поиздержалась, да и новгородцы ждут, когда мы в Копорье уйдем».
Дмитрий и без того знал свои нужды, да все оттягивал, ждал вестей из Переяславля-Залесского от Апраксии. Болеет княгиня. Чуть полегчает, и снова хворь наваливается. Уж Дмитрий и лекаря ей отыскал из страны византийской, грека многознающего. Великий князь на него надежду возлагает.
- Апраксин, Апраксин, - шепчет Дмитрий и горестно опускает голову, - я ль тебя не холил, в молодые лета от невзгод не берег?..
Потер седые виски, прошелся по горнице. Под сапогами скрипнули половицы. Со двора донеслись голоса гридней. Князь прислушался, но, кроме отдельных слов, ничего не разобрал, подумал: «Что им в их лета? »
В молодости и он, Дмитрий, много ли о чем думал? Даже когда отец Александр Невский посылал его с дружиной в Копорье заступить дорогу свеям, Дмитрий его наказ исполнил.
В ту пору Александр Ярославич в Орду собирался, к Бату-хану. Много раз он бывал в Сарае и всегда возвращался с удачей. А в последний раз, будто смерть свою чуял, собрал сыновей, наказ давал… Дмитрий слова отцовские запомнил и все годы старался среднего брата Андрея улещать, не потворствовал ему и удел его не расширял.
[6] Гридни - княжеские телохранители-оруженосцы, воины отборной дружины.
[7] Тиун - судья низшей степени, управитель.
[8] Смерд - земледелец, крестьянин-общинник в Древней Руси.