Страница 65 из 143
Вскоре между Милюковым и остальными членами Временного правительства обнаружились резкие противоречия во взглядах на цели войны. Хорошо помню то закрытое заседание кабинета в самые первые дни его существования, на котором они проявились с полной очевидностью. Милюков докладывал о секретных соглашениях, заключенных в первые годы войны российским императорским правительством с Англией, Францией и Италией. Соглашения предусматривали грандиозный раздел военных трофеев между Францией, Англией и Россией.
Согласно этим секретным соглашениям, Россия получала не только долгожданные Босфор и Дарданеллы, но и обширные территории в Малой Азии.
Сообщение Милюкова поразило нас. Однако каково же было наше удивление, когда он рассказал нам о соглашении с Италией от 1915 года, согласно которому Италии в награду за вступление в войну на стороне Антанты были обещаны славянские территории вдоль всего Адриатического моря. Владимир Львов, человек крайне консервативного склада ума, вскочил с места и, возбужденно размахивая руками, воскликнул: «Мы никогда, никогда не признаем этих соглашений!» В обстановке всеобщего возбуждения лишь Милюков сохранил спокойствие и хладнокровие. В конце концов после бурных дебатов было принято решение тем или иным способом убедить наших западных союзников в необходимости пересмотреть эти соглашения и уж, во всяком случае, привести нашу политику в согласие с новыми убеждениями нашей общественности, теми убеждениями, которые никак не вписывались в дипломатические формулы прежних правящих кругов и политику бывшего министра иностранных дел Сазонова.
Кое-кто из нас напомнил Милюкову об одном важном инциденте из недавнего прошлого. Произошел он на втором заседании кабинета, когда мы еще располагались в здании Думы. 22 февраля поступила телеграмма французского правительства, в которой выражалось согласие на аннексию Россией австрийских и германских провинций Польши в обмен на согласие царского правительства на аннексию Францией левого берега Рейна. Мы тогда приняли решение игнорировать это предложение и немедленно вступить в переговоры с представителями польского народа с целью восстановления независимости этой страны.
Однако Милюков оставался глух ко всем соображениям. Вскоре на одном из закрытых заседаний кабинета произошла резкая перепалка между Милюковым и Гучковым, совпавшая по времени с выступлениями Милюкова по вопросу о Дарданеллах в духе Сазонова, которые могли привести к опасным последствиям из-за острой реакции на них в демократических кругах общественности. Защищая свою позицию, Милюков сказал: «Победа — это Константинополь, а Константинополь — это победа, и посему людям все время необходимо напоминать о Константинополе». На это Гучков резко возразил: «Если победа — это Константинополь, тогда говорите только о победе, поскольку победа возможна и без Константинополя, а Константинополь невозможен без победы… Думайте что хотите, но говорите лишь о том, что содействует укреплению морального духа на фронте».
Назойливость, с какой Милюков возвращался к одной и той же теме о Дарданеллах, озадачивала. Ведь он, как и Гучков и я, прекрасно знал, что генерал Алексеев из военных соображений был против любых авантюр в зоне проливов. Более того, как историк, он наверняка был знаком с выводом генерала Куропаткина, который еще в 1909 г. в своей книге «Задачи русской армии» писал, что России не только «невыгодно присоединять к себе Константинополь и Дарданеллы, но такое присоединение неизбежно ослабит ее и создаст опасность долгой вооруженной борьбы за удержание этого опасного приобретения».[109]
На 24 марта было назначено заседание контактной комиссии, чтобы обсудить с представителями Совета во всей совокупности вопрос о целях войны. Однако это не помешало Милюкову дать накануне журналистам интервью с изложением своих взглядов по этому поводу. По моим указаниям, на следующее утро газеты опубликовали заявление о том, что Милюков выражал не взгляды Временного правительства, а свои собственные.
В результате такой акции делегаты от Совета еще до начала встречи поняли, что не смогут упрекать все правительство в том, будто оно придерживается взглядов Милюкова. Лидеры Совета смогли, таким образом, поддержать торжественную Декларацию о целях войны, которую правительство опубликовало 27 марта.[110] Основные принципы, определяющие наши цели в войне, были изложены следующим образом: «Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом теперь же заявить сегодня, что цель свободной России — не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления мощи своей за счет других народов. Он не стремится к порабощению и угнетению кого бы то ни было».
Примечательно, что этот текст был выработан правительством за исключением слов: «не насильственный захват чужих территорий», которые были включены по настоянию руководителей Совета. Они не внесли каких-либо существенных изменений в декларацию, однако сам этот факт позволил представителям Совета в контактной комиссии заявить позднее в Совете, что настаивая на этом, они не допустили, чтобы «буржуазные империалисты» (и в частности Гучков) впоследствии искажали или неверно истолковывали смысл этого документа. В действительности ни сам Г учков, ни консервативные круги, которые он представлял, не имели в то время ни малейшего желания преследовать какие-либо «империалистические» цели.
К несчастью, Милюков не разделял стремления правительства не накалять страсти вокруг вопроса о целях войны. После опубликования правительственной декларации он дал понять, что не считает себя, как министра иностранных дел, связанным этим документом. Столь сенсационное заявление вызвало поток взаимных обвинений, в результате чего был нанесен огромный ущерб авторитету правительства, несмотря на его успехи в деле достижения взаимопонимания с Советом.
Взрыв ненависти к Милюкову в левых кругах подчеркнул ненадежность положения правительства. Упрямство министра иностранных дел породило кризис доверия, который был неизбежен с самого первого дня революции, вытекая из противоречия между составом правительства и соотношением сил в стране. Чтобы не дать России пережить новый и еще более опасный кризис, необходимо было устранить это противоречие.
Неоднократные публичные выступления Милюкова с изложением его личных взглядов были восприняты во всех революционных, демократических и социалистических кругах как свидетельство вероломства Временного правительства.
И хотя мы в высшей степени ценили единение, в условиях которого родилось правительство, хотя мы придавали огромное значение стремлению сохранить вплоть до созыва Учредительного собрания первоначальный состав кабинета, становилось все более очевидным, что дальнейшее пребывание Милюкова на посту министра иностранных дел создает в нынешних условиях смертельную опасность для единства нации. Более того, нельзя было более терпеть положение, при котором руководители Совета, с их огромным влиянием и престижем, не разделяют ответственности за состояние дел в стране. В тот момент я, наверно, больше чем кто-либо другой из членов Временного правительства, ощущал настроение масс и осознавал настоятельную необходимость самых решительных шагов. Поздно вечером 12 апреля я сообщил представителям печати, что правительство намерено рассмотреть вопрос об отправке союзникам ноты, которая информирует их о пересмотре Россией целей войны.
В силу ряда причин мое заявление было опубликовано на следующий день в искаженном виде. Предвосхищая ход событий, газеты возвестили, что правительство уже обсуждает содержание ноты союзникам относительно новых целей в войне. На самом же деле, хотя некоторые из членов правительства сообщили о своем намерении поставить этот вопрос на обсуждение кабинета, ни одной такой дискуссии на заседаниях полного состава кабинета пока не было.
109
Куропаткин А. Н. Задачи русской армии. Спб… 1910. Т. 2. С. 525. — Прим. ред.
110
Появилось в газетах 28 марта. — Прим. ред.