Страница 31 из 113
— Простите, Маргарита, — перебил ее Рябов, — но мы должны переговорить с Кириллом.
— Я боевой офицер, но у меня нет сил расстаться с вами. Я уделю пять минут этому навязчивому штабисту. Подождите меня там, в сторонке от толпы.
— Кирилл, ты же служишь у Шкуро, — говорил ему Рябов. — Кстати, почему тебя нет в колонне встречавших офицеров?
— Черкеской не обзавелся. И не хочу. Перейду в настоящий полк Добрармии. В Корниловский или Марковский.
— Разговор конфиденциальный, — вполголоса сказал Рябов, оглядываясь. — Меня сейчас загнали в контрразведку, но я взял на себя сбор сведений и анализ, чтобы подальше от допросов и прочих развлечений. Вот рано утром — срочное задание: узнать все о полковнике Шкуре, или Шкура. Поэтому я здесь. Ты у него служишь. Что-то можешь мне подкинуть?
— Тебе, Василий, опять со мной повезло. Почти так — же, как в Карпатах. Я, конечно, сам уже знаю кое-что, но, главное, у меня в роте есть подхорунжий Климов — он из той же станицы, что и Шкуро. Знает о нем, о его семье, о родителях — все. Знает и молчит. Но ты же контрразведка.
— Да. Когда ты сведешь меня с ним?
— Завтра утром.
— Ты что же? Надеешься провести с ней ночь? — осторожно кивнул в сторону Маргариты.
— Господин капитан, прошу запомнить, что штабс-капитан Гензель умеет отличить даму от девки. Ночью я дежурю. Приходи в гимназию, что на Воронцовской. Там стоят пластуны.
— Желаю тебе хорошо провести время.
— Хорошо провести время — это быть с хорошей женщиной. Сейчас на молебен, потом гуляние в саду, потом где-нибудь хороший обед. Я буду хорошо проводить время 6 городе, в котором меня расстреливали.
Архиерей, дьякон и певчие, вся служба — на широких ступенях Духовной семинарии в голубой тени закатного солнца. Шкуро со свитой стоит в первом ряду, за ними — умолкнувшая, расчувствовавшаяся толпа. Одни вытирают слезы, другие прикрывают глаза от ярких солнечных лучей. Архиерей в ударе — искренне радуется победе православных над нечестивыми. Праздник двойной, ведь Казанская сегодня. Не только всем своим голосом, но и сердцем восклицает архиерей на всю площадь: «Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» — отвечает многоголосно площадь. И говорит архиерей с чувством, со слезой, если к месту:
— Нечестивые не пребудут пред очами Твоими: Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие. Ты погубишь говорящих ложь; кровожадного и коварного гнушается Господь. Господи! путеводи меня в правде Твоей, ради врагов моих; уровняй предо мной путь Твой…
Только что, проходя через буфетную в отведенных ему покоях губернаторского дома, Шкуро выпил два стакана ледяного пива, и теперь растеклось по телу сладкое желание радостей земных — коньяк, Лена в лиловом платье и без платья… А архиерей и о нем вдруг:
— Будь здрав и победоносен истинный воин христов Андрей, и да будет благословение Господне над войском Твоим…
Полковник неожиданно заплакал. Злопыхатели потом говорили, что слезы лились в три ручья.
— Успокойтесь, Андрей Григорьевич, — шепнул сочувственно стоявший рядом Слащов. — Как жаль, что нет с вами Татьяны Сергеевны.
— Да] Бедная Тасенька томится в горах… — проговорил он, всхлипнул и вновь заплакал.
— И возрадуются все уповавшие на Тебя, — продолжал архиерей, Шкуро подумал, что это именно о нем — казачьем вожде. — И Ты будешь покровительствовать им; и будут хвалиться Тобою любящие имя Твое…
Кто-то осторожно тронул за плечо. Шкуро оглянулся — Кузьменко молча утвердительно кивнул.
— После молебна ко мне, — шепнул ему полковник.
Доверительно говорил Шкуро со Слащовым в своем новом кабинете, временами поглядывая на часы:
— Яков Александрович, я обещал своим казакам сегодня хороший праздник. Будем гулять до утра. Вся власть в твоих руках. Хоть там и есть Уваров, но я приказом Деникина назначен командиром Второй Кубанской казачьей дивизии, а ты — мой начальник штаба. Кроме нас никакой здесь в городе власти нет. Прошу тебя поработать эту ночь. Те шестнадцать орудий, что мы взяли здесь, надо разбить по батареям, проверить. Пусть подполковник Сейделер этим займется. Он праздники не любит, а артиллерию обожает. В патрули назначь старых казаков, которые порядок знают.
— Где вас искать в случае чего?
— Вот уж не знаю, Яша. Где казаки, там и я. Где шумy больше.
Кузьменко появился в кабинете, как только закрылась дверь за Слащовым.
— Садись, рассказывай, секретный адъютант, — нетерпеливо потребовал полковник.
— Она может быть у вас вечером, но до полуночи ее обязательно надо доставить домой. И чтобы никто ее не видел.
— Раздобудь черкеску и папаху ей под рост. Часовые будут наши. Скажешь — привел моего секретного агента.
— И сапожки надо ей подобрать. Маленькие… — кивнул Кузьменко и помявшись, продолжил: — Только об ней узнавал потихоньку у дворников, у разных лоботрясов, что за всеми подглядывают…
— Ну? И что узнал?
— Замуж она выходит за какого-то красного. Нынче венчаться собирались. Узнавал я и о нем…
— Все, Коля. На это я без интереса. Приведи ее пораньше, и чтобы тихо.
Удачно, что Марго вдруг исчезла. Сказали — нарядилась и ушла с каким-то незнакомым офицером. Матери Лена сказала, что пойдет на вечернее гуляние с Анечкой в другими девушками. Мама недовольно вздыхала: «Эта Анечка такая гулёна бестолковая. Сама заблудится, и тебя заведет черти куда…» Лена ее расцеловала и успокоила: «Я уже взрослая замужняя женщина». — «То-то что», — непонятно заключила мать. Лена постояла перед зеркалом, решая, хороша ли она в белом платье и в шляпке с широкими полями, и пообещав матери прийти пораньше, вышла на улицу и надвинула шляпку на глаза. Кузьменко ждал ее у церкви, в которой сегодня она должна была венчаться с Михаилом. Теперь ее ожидало другое.
Секретный адъютант нанял комнату в доме неподалеку от губернаторского и приготовил там одежду для Лены. «Сапожки-то не тесны, Елена Аркадьина? А то помогу».
— «Не старайтесь — я сама», — с высокомерной холодностью ответила она. Прятала свое смущение, пытаясь изобразить даму, привыкшую повелевать.
В губернаторский дом неизвестного маленького человека в длинной черкеске Кузьменко прошел через боковой вход. Казак охраны сказал: «Проходи, Коля, мне уже сказано…»
До одиннадцати было почти три часа, и Кузьменко засел в кафе. Хотелось напиться, но после двух стаканов спохватился: секретное задание атамана еще до конца не исполнено.
Пришел к одиннадцати. Вход охранял тот же казак. Закурили.
— Долго Григорьич с агентом занимается, — усмехнулся казак.
— А ты не болтай. На то нам и доверяют, что выполняем и молчим, — грубо ответил Кузьменко: то ли от недопития, то ли еще от чего разбирала его тайная злоба.
— А вы что здесь делаете, вахмистр? — прозвучал металлически холодный голос.
Рядом стоял штабс-капитан Гензель.
— Господин полковник приказал прибыть к нему для секретного дела.
— Извините, господин вахмистр — я по долгу службы. Я назначен дежурным офицером по всему гарнизону. В моем распоряжении взвод пластунов. Мне очень радостно узнать, что в эту праздничную ночь господин полковник продолжает заниматься делами. Слышите» какой праздник?
Как-то сразу, наверно вырвавшись из аллей городского сада, грянула лихая зажигательная:
Штабс-капитан закурил папиросу и уходить не собирался.
— На охране все в порядке? — спросил он дежурного казака.
— Так точно, ваше благородие.
Сверху, с площадки второго этажа, где размещались докой Шкуро, раздался голос ординарца Литвинника:
— Кузьменко! Николай Степаныч, вы здесь?
— Я на месте. Только я не один. Здесь дежурный штабс-капитан Гензель.