Страница 30 из 113
— А правда, что не сами казаки восстали, а по приказу офицеров? У нас так говорили.
— Ну, не по приказу, конечно, а разъяснять приходилось некоторым. Это и у вас ведь так?
Он улыбнулся ободряюще, дружески, и возникала у полковника уверенность в будущих победах.
Шкуро со своими сопровождавшими вышел из поезда в Кавказской, посланцы Рады поехали дальше, до Песчано-Окопской, где стояли основные силы отряда Шкуро. Полковник и подъесаул расставались друзьями — ничего особенного вроде и не произошло, но возникла меж ними взаимная симпатия.
Многих людей знал Шкуро. Много знал о них и плохого и хорошего. Плохого больше. О Елисееве так ничего никогда плохого и не узнал. Тогда, в 1918-м он был подъесаулом. Высокий в меру, в плечах — что надо, на белом, не держащим загара лице всегда приготовлена добрая всепрощающая улыбка.
Оказался однокашником Саши Мельникова. Встретились втроем в Ставропольском штабе, разговорились, как старые друзья. «Только к нам», — сказал Шкуро. «Командиром сотни», — сказал Мельников. «И чтоб тебя, Саша, держал, — добавил полковник, — а то ты размахался: то рубишь, то вешаешь…» Однако вскоре пришлось расстаться.
В Кавказской полковника встретил генерал Боровский. От него приятно пахло только что выпитым спиртом. Генерал сказал, что бьет Таманскую армию Ковтюха, но этот негодяй собрал чуть не сто тысяч мужиков и баб. Придется повозиться, пока Ковтюх не окажется на виселице. Такое настроение у мужиков. По словам Боровского, никакой помощи он не может оказать.
— Но Иван Павлович обещал, — настаивал Шкуро. — Мне совершенно нечем защищать Ставрополь. Половина людей без винтовок.
— Романовский мне звонил, и я не отказываюсь. Но не сейчас. Будем держать связь, и как только появится возможность, я выделю батальон. А сейчас даю вам бронепоезд. Он, правда» самодельный, но уже испытан в боях. На нем и поезжайте в Ставрополь.
Кроме пушек и брони в отданном Шкуро бронепоезде имелся и салон для командира. Полковник пригласил Кузьменко, приказал подать виноградное вино, сам налил по стакану, предложил выпить за успешное окончание поездки.
— Пока этим разговеемся, — сказал он, — а в Ставрополе вечером дадим жару.
Выпили, закурили. Шкуро все с большей симпатией вглядывался в открытое лицо адъютанта, напоминающее лицо гимназиста, доверчиво слушающего учителя и старающегося запомнить урок.
— Ты, Николай Степанович, будешь у меня адъютантом по секретным делам. О Сорокине только мы двое знаем. И еще будут дела. Вчера ты мне не рассказал, как он насчет Автономова.
— А я, Андрей Григорьевич, осторожненько. Напомнил, что вы собирались вместе с Автономовым и с ним самим, Сорокиным, стать властью в этой ихней Кубано-Черноморской республике. Он сказал, что надо прогнать жидов и латышей и самим здесь руководить, но Москва докопалась. Сказал, что у них с Автономовым и в Москве свои люди есть, и будто сейчас Автономова назначают инспектором над частями Красной Армии.
— Правильные казаки не пропадают, — удовлетворенно отметил Шкуро. — Мне и здесь в деникинском штабе шепнули, что сам Деникин хочет Сорокина в свою армию взять. Только вряд ли теперь получится. Подъезжаем, Коля. Давай полный парад — черкеску, шашку. Встречать будут, как римских триумфаторов.
На перроне ставропольского вокзала выстроился почетный караул из казаков в новых черкесках с золотыми погонами, на головах — волчьи папахи. Слепили трубы духового оркестра. Слащов в мундире с орденами командовал церемонией. Полковник со своей неудачной фамилией и малым ростом давно понял» что надо уметь пройтись важной походкой, сохранять нужное выражение лица и говорить правильные слова. Вот и теперь, идя вдоль строя караула, сказал: «С такими молодцами-казаками до Москвы дойдем». Вышли со Слащовым и адъютантами в привокзальный садик, где ожидали лошади.
— Как здесь управляешь городом, Яков Александрович? — спросил Шкуро Слащова.
— Недолго управлял: приказом Деникина губернатором назначен генерал Уваров.
Шкуро грубо выругался, оглянулся, потом сказал Слащову:
— Я в Медведовской с этим Уваровым и разговаривать не стал. Видно, воевать не умеет, на фронте не нужен, так нашли куда его сунуть. Мне назло. Глазенап эту интригу провернул. С первого взгляда я его понял — нерусская душа. Не переживай, Яков Александрович, мы с тобой настоящие бойцы, и в Добрармии будем не последними. А уваровы пускай здесь с кухарками воюют. Ну что? По коням? Конная сотня готова? Мое знамя здесь?
Все было готово. На пылающей под солнцем площади белая толпа: платья, шляпки, светлые мужские костюмы. Офицерские цепи поддерживают порядок — простонародью хода нет.
Выехали. Впереди знаменосец с ассистентами. На древке, на синем шелке трепещется оскаленная белая пасть волка. Шкуро в папахе, черкеске, с шашкой и маузером, чуть сзади — Слащов, за ним — адъютанты. Толпа взволновалась, по ней словно морские волны пробежали. Раздались крики: «Слава!..»
Лена пришла на площадь с мамой и с Маргаритой, сопровождаемой офицерами» старыми ее знакомыми. Именно просто знакомыми — никаких планов, касающихся их, у нее не было, она видела в них растерянных молодых людей, все потерявших в революции и бессмысленно гибнущих в гражданской войне. Расстроенные нервы, страх смерти и страсть к убийству, водка, кокаин, поиски любви и неудачи у женщин… С ними холено лишь поговорить. Знают они много — учились, читали, воевали… Один из них, Рябов, только сегодня из Тихорецкой, из штаба Деникина. «Я этого Шкуро в Кавказской обогнал», — говорил он. Рябова спрашивали, почему он так спешил, но тот не объяснял. «У меня такое задание, — говорил он, что я и сам не понимаю».
Когда Шкуро ехал по площади, сопровождаемый громогласными приветствиями, Лена вдруг заволновалась, пыталась заставить мать пройти поближе к мостовой, по которой должен проехать герой Ставрополя.
— Ну, куда мы с тобой? Задушат нас, — отбивалась мать.
— Пройдите уж с ней, — вступилась Маргарита. — Нам всем не пробраться. Леночка любит красивых лошадей, красивую форму.
С трудом протолкались и как раз вовремя. Адъютанты Кузьменко и Перваков ехали почти рядом с гнедым конем Шкуро, оттесняя толпу. Отворачиваясь от солнца, полковник глянул налево и увидел Лену. Наверное, лиловое платье привлекло взгляд — в таком она была тогда… На мгновение приостановил лошадь, махнул девушке рукой и улыбнулся. Шепнул Кузьменко: «Вон ту, в лиловом. Сейчас за ней и договорись. Быстро!»
Кузьменко мгновенно по-джигитски спрыгнул на землю, бросил повод Первакову и, врезавшись в толпу, пошел по направлению к светло-лиловому платью. Поняв, что девушка не одна, а с матерью, он остановился почти рядом, решив дождаться момента, когда можно будет подойти и заговорить. Приказ полковника должен быть выполнен.
Тем временем к группе офицеров, сопровождавших Маргариту, подошел штабс-капитан Гензель.
— Кирилл! — радостно бросился капитан Рябов навстречу офицеру в кавалерийской форме. — Сколько лет» сколько зим! Ты что здесь делаешь?
— Командир пластунской роты у полковника Шкуры, или Шкуро, как приказано его теперь называть.
— Вот ты-то, наверное, мне и поможешь. Знакомьтесь» Маргарита Георгиевна» господа офицеры — Кирилл Иваныч Гензель, мой боевой соратник с четырнадцатого года.
Маргарита подала новому знакомому руку в нитяной перчатке. Гензель прикоснулся к руке губами, взглянул на женщину холодно-голубыми глазами и Маргарита почувствовала себя покорной слабой девочкой, которая не в силах решить сорваться с места, чтобы убежать, или с тем же порывом броситься в объятия штабс-капитана.
А тот уже наступал, и она как зачарованная слушала его армейские прямолинейные комплименты:
— Я давно в Ставрополе, но злой рок не позволил мне встретить вас раньше. Столько дней жизни потеряно. Несколько успокаивает лишь то обстоятельство» что мы встретились в этой праздничной обстановке. Вы позволите мне вас сопровождать. Какая программа предполагается?
— Сейчас молебен на площади перед Духовной семинарией, потом гуляние… — ответила она.