Три столицы

Шла еще речь о базе для врангелевцев в имении Шульгина возле советско-польской границы, под видом фабрики гнутой мебели.

«Затем последовал обед, за которым нас было четверо: Федоров, Антон Антонович, я и еще одно новое для меня лицо. Фамилию я, конечно, не спрашивал, что поставил себе правилом, а имя и отчество ничего мне не сказали, кроме того, что они (Оскар Оттович) или что-то в этом роде, были удачно подобраны к его внешности. Он с своей рыжей бородкой, такой, как изображают «дядю Сэма», и сильной фигурой напоминал инженеров из обрусевших иностранцев, —   такие бывали, например, инженеры, руководившие в свое время большими иностранными предприятиями в России. Федоров представил мне его как «нашего министра финансов». Соответственно с этим, разговор пошел по финансовым темам. Поскольку было возможно, я старался выяснить, как они добывают деньги.

— Мы бедны, как церковные крысы, —   сказал Федоров, —   но вот все же выкручиваемся. Конечно, для того, чтобы сделать дело, для которого мы существуем, нужны «планетарные» суммы. Их мы ищем. Пока мы их не найдем, бессмысленно приступать к решительному шагу. Но на текущие надобности кое-как выколачиваем.

Из разговора выяснилось, что социальная природа «Треста» такова. Нэп позволил вести кое-какие коммерческие дела. Эти дела, естественно, дают кой-какую прибыль. Эта прибыль идет на дело. Таким образом, руководители «Треста» — на поверхности нэпманы. Глава их, в смысле финансового руководства «трестовскими» предприятиями, и был могучий человек с клинообразной рыжей бородой, говоривший хорошо по-русски, но все же с иностранным акцентом.

Позже я узнал от других членов «Треста», что это второй, после Федорова, глава «Треста», его «мотор», человек огромной воли и инициативы, соединяющий коммерческие умения с превосходными конспиративными способностями. А еще позже я узнал, что это и был знаменитый ныне Опперпут».

После обеда Дорожинский отвез Шульгина на дачу в Лосиноостровскую.

Но, судя по бумагам Шульгина, есть основание считать, что, кроме описанных двух и прощальной третьей, были у него и еще встречи с Якушевым-Федоровым. Например, на даче. Тогда Шульгин изъявил желание побывать в Ленинграде. И вдруг кто-то в середине разговора стукнул в окно. Якушев вышел и вернулся с человеком, который вручил пакет и откланялся по-польски: «До видзеня, пан». Якушев сказал, что это связной из польского посольства.

В купе поезда Москва — Ленинград Шульгина ждет уже очередной «контрабандист». Чувствуется, что в разговор с ним в «Трех столицах» вложено содержание беседы с Якушевым…

«— За это время, я думаю, вы убедились, что не все здесь в России именно так, как вам казалось издали…»

Шульгин:

— «Да. Оказалось совершенно иначе. Я думал, что еду в умершую страну, а я вижу пробуждение мощного народа».

Его собеседник говорит, что в России никогда не умирал не только бессознательный жизненный инстинкт, но и сознательная воля сопротивления.

Впрочем, как уже было подмечено, все выкладки очень похожи на всегдашние убеждения самого Шульгина… Гигантский социальный эксперимент, проводившийся и проводящийся на живом теле России, приводил к «издержкам», к многомиллионным жертвам, но пробуксовывал на неизменности природы человеческой, растрачивая добытое добром и трудолюбием на эгоизм, зависть, властолюбие, леность, жестокость и пр.

Запечатленное и предвиденное у Шульгина требует осмысления, что и пытаемся сделать мы сейчас, стараясь вырваться из тенет закостенелых догм и чиновничьей консервативности. И прислушиваемся к любому мнению, рожденному добрыми побуждениями, а не групповыми интересами.

В Петербурге-Петрограде-Ленинграде Шульгин жадно ловил историческое прежнее, сохраненное по сию пору в зданиях, музеях так щедро, что даже не верится, а в глаза ему бросалось новое… Он следил за тем, как грызется с большинством партии Зиновьев, как Бухарин старается подойти к новой экономической политике расширительно, потому что возврата к военному коммунизму нет. И Шульгин уверен, что всем страшно будущее. «Нарастает и нарастает грозное». А мы, читая, знаем, что грядет Сталин, и не один, но именно на него повалятся все шишки, хотя система сама запрограммировала появление его у власти… Да, «новые буржуи почище старых: грубее, жестче, беззастенчивее…». Идейные рядовые недовольны. Шульгину кажется, что они «им» покажут. Он ошибался — именно на них и будет опираться Сталин при очищении партии от «оппортунистов», таких же палачей…

Ну, а пока нэп. Сверкают витрины ювелирных магазинов. Круглые сутки вращаются колеса рулетки в игорных домах, давая средства на… народное просвещение. А в Зимнем дворце покои отведены музею революции.

«Перед одним портретом я простоял довольно долго. Это был господин средних лет, с большими усами и еще с большими воротничками. Лицо такое, какое бывает у еще молодых мужчин, когда у них уже чуть начинает сдавать сердце.

Этот господин был мне скорее несимпатичен и во всяком случае очень далек от меня. Между тем это был я собственной персоной». Он видел «Заговор императрицы», пьесу графа «Алешки» Толстого в Суворинском театре и ругался немилосердно, хотя и оценил таланты автора и актеров…

Пребывание в бывшей столице воскресило в памяти Шульгина думские заседания, убитого Николая II, открытие памятника Александру III, родило ядовитейший ответ на плоские вирши Демьяна Бедного. «Храм на крови» на месте гибели Александра II и где-то прочитанная фраза: «Русские имеют обыкновение убивать своих Государей…» — вызвали горечь причастности к пролитию крови. От сотни погибших на его глазах в феврале семнадцатого до «миллионов казненных, десятков миллионов погибших от голода, доведения страны до пределов ужаса и бедствия».

При нэпе он видел пока «возвращение вспять» и склонен был воспринимать с юмором попытку большевиков набросить колпак на ангела, венчающего «Александрийский столп», и невероятное число, «в каждой щели», аляповатых бюстов «доброго дедушки Владимира Ильича».

Когда состоялась третья встреча с Якушевым? Судя по всему, по возвращении из Ленинграда. Вот ее описание 1927 года:

«Третья беседа произошла по моей инициативе. Итак, я принял поручение к генералу Врангелю. Но, приняв таковое, я хотел знать немного больше. Пока я мог сказать генералу Врангелю только, что я видел верхушку «Треста» (Федоров, молчавший человек, Антон Антонович и Оскар Оттович), что я видел еще кой-кого, кроме верхушки, что, по-видимому, у «Треста» есть связи по всей России, но что я совершенно не могу ничего сказать об их реальных силах в смысле антибольшевистского действия. Я понимал, однако, что просить руководителей «Треста» продемонстрировать мне массовые сцены невозможно, ибо конспираторы, которые по какому бы то ни было поводу собираются в большом числе, обречены на провал. Вся техника конспирации может покоиться только на том, что низы не знают верхов. Но я мог просить, чтобы руководители сами раскрыли мне свои силы, какими они их считают. Другое дело, насколько они сами ошибаются и насколько им можно верить, но все же источник осведомления у меня был один, и я должен был хоть им воспользоваться. Я сказал об этом Антону Антоновичу, с которым виделся чаще, и он «испросил мне аудиенцию» у Федорова именно на сей предмет.

Федоров понял законность моего желания доложить генералу Врангелю сущность надежд «Треста».

Я здесь не скажу всего, что мне сказал Федоров по той причине, что это было бы в некоторых отношениях невыгодно. Но сущность его заявления состояла в том, что и в данную минуту «Трест» обладает достаточными силами, чтобы попытаться сбросить советскую власть. Но «Трест» боится «следующего дня» после победы. Вряд ли удастся удержаться, погубив лучшие свои силы в уличном бою в Москве. «Время работает на нас. Рисковать в нашем положении нельзя. Надо бить наверняка. А для этого надо ждать и уметь вовремя воспользоваться благоприятными обстоятельствами».

Затем он коснулся вопроса, чем могла бы помочь эмиграция, причем развивал мысль, что, конечно, она опоздает к решительному моменту, но что ее естественная роль подкрепить новую власть кадрами людей, совершенно определенного образа мыслей и сильно дисциплинированных. В этом смысле он придавал большое значение сохранению воинских кадров эмиграции, но, разумеется, под условием согласования их деятельности с «силами внутренними».