Страница 10 из 17
Зиму 1921–1922 года Ленин пережил очень тяжело: опять появились головокружения, бессонница и головные боли. Профессору Даркшевичу, вызванному к Ленину, больной пожаловался на неврастению, лишавшую его возможности работать так, как прежде, и некоторые навязчивые идеи. Это пугало Ленина: «Не грозит ли это мне сумасшествием?» – спрашивал он у доктора. В отличие от врачей, считавших, что кроме сильного переутомления у Ленина ничего нет, сам он понимал, что болен тяжело. По поводу первых обмороков он говорил наркому здравоохранения Семашко, что это первый звонок. «Так когда-нибудь будет у меня кондрашка».
В начале марта 1922 года Ленин по совету врачей все же выехал на отдых в деревню Корзинкино в Подмосковье, но продолжал работать и там. В конце марта он вернулся в Москву; состояние его здоровья заметно улучшилось, но ненадолго: в апреле снова начались головные боли, бессонница и нервозность. Дело дошло до того, что Ленин не смог участвовать в XI съезде партии и выступил только в конце с коротким заключительным словом. Это был последний партийный съезд, на котором он выступал.
В апреле 1922 года он писал Орджоникидзе, что хочет уехать жить на Кавказ: «Мне надо поселиться отдельно. Разговора даже втроем я не переношу (однажды были Каменев и Сталин у меня: ухудшение)».
Врачи долго ломали голову: что все-таки происходит с Лениным? Решили, что плохое самочувствие Ильича объясняется результатом хронического отравления свинцом: две такие пули все еще оставались в его теле с 30 августа 1918 года. Германские доктора настояли на удалении этих пуль. Сам Ленин отнесся к этому скептически и позволил вырезать только одну пулю, которая прощупывалась рукой под кожей над правой ключицей, и не трогать другую: «Чтобы вы ко мне не приставали». Для этой несложной операции из Германии был приглашен хирург Борхардт, который и удалил ее 23 апреля 1922 года. Ленин хотел уехать тотчас после операции, но доктора уговорили его провести хотя бы сутки в Боткинской больнице. Пикантная деталь: так как мест в мужском отделении не было, Владимир Ильич провел ночь в женском. Однако самочувствие Ленина и после операции не улучшилось: его по-прежнему мучила бессонница с постоянным «прокручиванием» событий, произошедших за день, участились головные боли, резко снизилась работоспособность. «Я стал совсем не работник», – жаловался он врачам.
В конце мая 1922 года Ленин решил отдохнуть в местечке Шарташ под Екатеринбургом, полагая, что этот отдых будет полезен не только ему, но и Надежде Константиновне Крупской, которая страдала базедовой болезнью. Однако этим планам не суждено было сбыться. Двадцать третьего мая Ленин уехал в Горки (которые ему полюбились еще со времен свердловского заточения) и попытался работать. Вид у него, по свидетельству близких, был больной и подавленный. Двадцать пятого мая после ужина у Ленина появилась изжога (такое бывало и прежде), какие-то боли в животе, рвота. Вызванные врачи нашли у него пищевое отравление. Перед сном он почувствовал слабость в правой руке и ноге и головную боль. Утром Ленин с трудом вспомнил случившееся, не смог читать, попробовал писать, но с трудом вывел только букву «м». Утром слабость в правых конечностях продолжалась около часа; затем все прошло. Это был первый удар (так тогда называли инсульт), поразивший Ленина. Удивительно, что никто из многоопытных врачей – ни иностранных, ни советских – не заподозрил заболевания мозга! У него же были явные признаки атеросклероза головного мозга! А они полагали, что это Ленин что-то не то съел. По совету главврача Боткинской больницы доктора Гетье больному дали слабительное и уложили в постель.
Уму непостижимо! Лечить инсульт слабительным! Симптомы атеросклероза сосудов головного мозга медицине были известны давно и хорошо, но никто и не подумал, что у Ленина такое заболевание. Это говорит о низкой, а проще говоря, вообще никакой, квалификации врачей (мы с этим еще столкнемся в связи с историей болезни Жданова).
Поздно вечером 27 мая у Ленина снова сильно заболела голова, снова возникла слабость в правых конечностях, наконец он потерял речь. И только после этого немецкий профессор Крамер определил, что у Ленина поражение мозга, в основе которого лежит атеросклероз! Ну и доктора же у Ленина были… Но и это еще не все! Поскольку в последующие дни паралич правой руки и ноги с потерей речи и головными болями у Ленина проявлялись неоднократно, но быстро проходили (приступы длились от 20 минут до 2 часов), то 29 мая 1922 года было решено провести большой консилиум, состоящий из ведущих врачей: тут были и немцы, и отечественные «светила медицины», и нарком здравоохранения Семашко. Русские «светила медицины» судили и рядили и так, и эдак; в итоге пришли к парадоксальному выводу, что у Ленина сифилитическое поражение головного мозга ! К их мнению присоединились и некоторые иностранные доктора. Во как!
В годы горбачевской перестройки либеральная интеллигенция всячески смаковала эту тему: а вы знаете, что Ленин-де умер от сифилиса? Ха-ха-ха! Как последний эротоман!
Почему доктора так решили? Да просто потому, что они были воспитаны на традициях доктора С. Боткина, который учил, что в сложных и непонятных случаях болезни не следует исключать сифилитическую природу заболевания. А болезнь Ленина им было не понять. «Поскреби русского человека, и обязательно найдешь немного татарина и сифилис», – говорил он (в наши дни из этой поговорки убрали сифилис, оставили только татарина). Действительно, в России того времени сифилис в разных формах (от бытовой до наследственной) был широко распространен.
Но сифилис у Ленина! Кто близко знал его, сказал бы, что это бред. А вслед за ними скажем, что это бред, и мы. Откуда он взялся? Владимир Ильич не страдал половой распущенностью. Может, это наследственное? Но мать Ленина, Мария Александровна Ульянова, была женщиной строгих правил, впрочем, так же, как и его отец, Илья Николаевич. Может, какая-нибудь бабка или дед согрешили? Неизвестно. Стали допытываться у сестры Ленина, Маняши, но она тоже ничего такого из родословной семьи вспомнить не могла. Взяли кровь и спинномозговую жидкость на анализ, изучили глазное дно – сифилиса нет! Тем не менее ему прописали инъекции мышьяка – основного противосифилитического средства в то время. Ну а теперь скажите: достойны лечащие врачи Ленина всяческого порицания за это? Лечить от инсульта мышьяком, сильнейшим ядом! Это даже не лечение от инсульта безобидным пургеном. Именно «лечение» Ленина мышьяком и ускорило его кончину. Лично я в этом нисколько не сомневаюсь… Врачи-убийцы…
Между тем сам Ленин не обольщался посулами врачей. Он был уверен, что конец близок и что он больше не поправится. Тридцатого мая 1922 года, пребывая в крайне угнетенном состоянии, Ленин попросил, чтобы к нему в Горки приехал Сталин. Зная твердый характер Кобы, он обратился к нему с просьбой принести ему яду, намереваясь свести счеты с жизнью. «Теперь момент, о котором я раньше говорил, наступил. У меня паралич, и мне нужна ваша помощь», – передавал Сталин просьбу Ильича Маняше. Сначала Сталин пообещал принести яду, однако тут же передумал: «Я обещал, чтобы его успокоить, но если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как подтверждение его безнадежности?» – говорил Сталин. В итоге Сталин немедля вернулся к больному и уговорил его подождать до того времени, когда надежды на выздоровление не будет совсем. Ленин с ним согласился. Сталин отлично понимал последствия такого шага; даже если бы Владимир Ильич принял яд сам, Кобу все равно обвинили бы в отравлении Ленина. Это был первый раз, когда Ленин просил у Сталина яд.
Откуда вообще у Ленина появилась мысль о самоубийстве? О, это давняя история! Оказывается, что 20 ноября 1911 года, будучи в Париже, Ленин выступал на кладбище Пер-Лашез на похоронах одного из теоретиков научного коммунизма Поля Лафарга и его жены Лауры, дочери Карла Маркса. Полю было 69 лет, а Лауре – 66. Супруги придерживались мнения, что в старости человек становится бесполезным для революционной борьбы и, считая 70 лет предельным возрастом для этого, покончили с собой, оставив прощальное письмо: «Да здравствует коммунизм!» Это случай произвел глубокое впечатление на Ленина, и он решил взять с него пример, правда, не по возрасту, а по болезни. «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги», – говорил он Крупской.