Страница 10 из 15
Джон чувствовал себя словно зажатым в тесную клетку огромным зверем, мечущимся в поисках выхода и не находящим его. Слишком важные вещи лежали на чашах весов, две совершенно разных любви: неожиданная, случайная, но, несомненно, самая главная женщина в его жизни и любимое дело, его детище, которое он вскормил и выпестовал, поставил на ноги и был свидетелем его головокружительного взлета. Но выбор мог быть только один. И Джон сделал его, не задумываясь.
Пьеса под названием Жизнь
Задумавшись над тем, что еще можно рассказать Эдди, а о чем стоит умолчать, Йоко не заметила, как автомобильная пробка постепенно рассосалась, а они все не трогались с места, и только требовательные сигналы машин сзади заставили ее нажать на педаль газа.
Таких странных, богатых событиями, встречами и знаками дней давно не было в ее жизни. С некоторых пор она даже начала думать, что безумное время, отмеренное ей Судьбой, просто подошло к концу и все, что теперь остается, — это тихое, размеренное существование почтенной пожилой леди, без всплесков, нервов, накала, в общем, безо всего того, что раньше было для нее нормальным. Но сегодняшний день был лишним доказательством того, что жизнь, как бы долго она не длилась, все еще щедра на сюрпризы, подарки, загадки, потери и потрясения. Она никогда не была фаталисткой, непоколебимо веря в то, что лишь от нее одной зависит ее судьба, нужно только сделать правильный выбор, свернуть на верную дорогу, заглянуть за нужный угол. И больше всего Йоко будоражила мысль о том, что день еще не закончился, и со смесью страха и авантюрного любопытства, детской радости и необъяснимой щемящей тоски, она с нетерпением ожидала, какой поворот примет пьеса под названием Жизнь на этот раз.
И снова не ошиблась.
Трудное решение
Наградив его долгим поцелуем у порога, Йоко мягко провела рукой по его щеке, словно благословляя, ободряя, напутствуя, и эта молчаливая поддержка, и хрупкое плечо, безоговорочно отданное ему, и жизнь, доверчиво лежащая у него на ладони, — все это говорило лучше слов. Она была с ним, она была его безраздельно, маленький японский ангел с самурайским мечом за пазухой. И она отдавала ему всю себя, просто так, ни за что, потому что любила и не умела иначе.
Но сегодня он должен побыть один. Слишком важно, больно и трудно то решение, которое ему предстоит, наконец, принять, слишком напоминало оно другой, далекий день с привкусом соли на языке, соли и невосполнимой утраты. Глубоко задумавшись, он, как старый фотоальбом с пожелтевшими от времени фотографиями, листал картины прошлого, и за каждой следующей, как длинный шлейф, тянулась новая череда воспоминаний. Но Джон, с усилием трущий переносицу, хотел найти только одну, самую давнюю картинку, врезавшуюся в память на всю жизнь. Похожее на почтовую открытку, тихое побережье на севере Англии, с которого все началось…
Блэкпул
Они на песчаном берегу моря в Блэкпуле, соленый морской ветер треплет мамины волосы, и они прилипают к мокрому лицу, а чуть поодаль тяжело стоит отец.
— Что ж, Джон, — сквозь пелену прошедшего времени ее голос все такой же чистый и высокий, как тогда, когда ему было пять. — Я уважаю твое решение.
Как в старом кино, изображение выцвело, потускнело, немного потеряло четкость, но он видит мамино лицо прямо перед своим, потому что она присела на корточки, и ее огромные влажные глаза, и до крови закушенную нижнюю губу, но голос, ее голос не дрожит ничуть, когда она говорит с ним, как со взрослым, и снова и снова задает ему один и тот же вопрос: с кем ты хочешь остаться?..
Отец берет Джона за руку, Джулия морщится, как от пощечины, и они идут в разные стороны — плачущая, словно придавленная чем-то тяжелым, мама и Джон с отцом, с Новой Зеландией, с новой жизнью. И маленькое сердце, разрывающееся на части, начинает невыносимо щемить, так больно, так больно, больно, что он, захлебываясь плачем, вырывает руку и бежит обратно к матери, потому что нельзя выбирать между любовью и… любовью.
А отец, Джон видит, выпустив его маленькую ладонь, уходит все дальше и дальше, не оборачиваясь, чтобы никогда больше не вернуться. Этой потери Джон так и не успел простить матери.
Порванные струны
Ночной воздух освежал горящее лицо Джона, осушая слезы, сбегавшие по щекам. Пьяный полицейский за рулем вильнувшего грузовика вместе с жизнью Джулии оборвал, смял, разрушил его хрупкую веру в справедливость мира, которую он, даже спустя почти двенадцать лет, так и не смог возвратить к жизни. Как нельзя было вернуть к жизни его мать и его детские мечты.
Всю свою боль, не находящую выхода, разрывающую, грызущую его изнутри, не утихающую во сне, не потопляемую в алкоголе и наркотиках, Джон направил в русло творчества.
— На вершину, на самую вершину. — Бормотал он в никуда, сильнее сжимая гриф гитары, и рвал струну за струной.
«Битлз» выстрелили и попали точно в цель, их боготворили, их носили на руках, по миру покатилась лавина сносящей все на своем пути «битломании», и среди своих парней Джон чувствовал себя, наконец, на своем месте. Но, добившись славы, денег и признания, Джон смутно ощущал, что маленькому мальчику, оставшемуся в одиночестве много лет назад, всего этого было мало, и он все еще тихонько всхлипывал в глубине души, маленький сиротка внутри великого триумфатора.
Слишком большие крылья
Однажды в Гамбурге, когда до всемирной популярности «Битлз» оставалось совсем чуть-чуть, он возвращался в гостиницу из клуба после концерта, пьяный и счастливый, преисполненный надежд и ожиданий. Из темноты пустого переулка вдруг выступила смутная фигура и скрипучий старушечий голос прошептал:
— Слишком большие крылья, слишком тесное небо. Она исчезла, не проронив больше ни слова, и оставив мигом протрезвевшему Джону ледяной осколок в груди, который никак не таял. Но смысл пророчества гамбургской сумасшедшей, как он тогда подумал, дошел до него много позже. Может быть, слишком поздно, чтобы успеть что-то изменить…
Пленники славы
И теперь, уже после всего, когда даже нестерпимая боль от кровоточащего рубца поперек сердца не то, чтобы утихла, а просто вошла в привычку, Йоко ни разу не задумалась о том, почему «Битлз» изжили себя, как это вышло, что самый удачный рок-н-ролльный проект века на пике своей популярности так быстротечно и нелепо распался.
Не задумывалась — потому, что для нее, человека генетически наделенного мудростью восточных предков, все было совершенно ясно. Конечно, дело было не в ней, хотя брызжущие слюной разъяренные фанаты и злопыхатели на всю жизнь наградили ее клеймом Женщины, Которая Разрушила «Битлз», и не в непримиримых разногласиях Джона и Пола, с которыми они якобы не могли справиться без потерь с обеих сторон.
Они были слишком щедрыми сердцем и слишком высоко взлетели, а мир, в котором они очутились, был чересчур мал. Они задыхались, осужденные всеобщей любовью Пленники собственной славы, они были вынуждены не жить, а лишь репетировать роли в спектакле, который никогда не был сыгран. И больше всего страдал Джон, растущий быстрее остальных, видящий глубже, стремящийся дальше других. Берущий разбег с самой высокой вершины только затем, чтобы ощутить недолгое парение на неверных крыльях и упасть. Ради мечты, ради свободы, ради… чего?…