Страница 60 из 103
- Пригрелись, лахудры? Теперь-то вам все наши слёзы отольются! Света белого не взвидете!
Одна из Рычаговских баб - беременная, с длинными космами - упала на колени, громко стонала, держась за надутый живот. Её оставили, пожалели. Но прочих не щадили: мучили с жестокой обречённостью, зная наверняка, что мужики, закончив крушить Рычаговых, не простят этого жёнам. И оттого лютовали ещё больше.
А Рдяница, хохоча, потрясала руками и посылала проклятье вождю и всем его лизоблюдам.
- Нет больше моего и твоего. Всё опять общее, как встарь. Славься, Огонь! Славься, великий Податель жизни!
Чёрные спутанные волосы её падали на сморщенную грудь, старушечье лицо вытягивалось от ликования. В складках кожи на щеках мерцали капельки пота, словно яд сочился из разъятых уст.
Один из мальчишек принёс ей череп Отца Огневика. Она подняла череп над собой, закричала:
- Прости нас, Отче, что бросили тебя в тяжкую годину. Грешны пред тобой и в том винимся. Предстательствуй за нас перед Огнём, Господом нашим, да смилостивится над нашими душами.
Вернулся Пылан, бросил к её ногам скорчившуюся Зарянику.
- Что с этой делать?
Рдяница скосила суровое око на девку.
- Привяжи к шесту. И братца её - туда же. Пусть увидят, каково злоумышлять на Артамоновых.
Сказано - сделано. Обоих Рычаговых примотали ремнями к шестам, обложили поленьями. Пепел начал бредить. Лицо его опухло, оба глаза заплыли, с разбитых губ капала кровь, щёки прочертились красными полосами. Он хрипел и кашлял, а детвора веселилась вокруг него и кидалась землёй.
Потом Рдяница велела Пылану отыскать Сполохову мачеху и привязать её тоже. Охотник справился и с этим - притащил за руку упирающуюся, визжащую женщину, прикрутил её к третьему шесту. Прогудел:
- Постой покуда здесь, отступница.
Рдяница горделиво вышагивала перед пленниками, злорадно вещала им про карающую десницу Огня.
А в верхнем стойбище, среди несмолкаемых воплей и беснующихся факелов, затрепетал вдруг громадный костёр и донёсся ликующий клич: "Выкуривай сволочей!". Из сизого мрака вынеслась кобыла и помчалась к речному косогору, волоча на постромках исполосованное ранами тело охотника. Бабы с визгом шарахнулись в сторону, кто-то упал на четвереньки, кобыла же проскакала мимо шестов и полетела дальше, стремительно тая в сиреневой мути.
Рдяница тряхнула угольными патлами.
- Порезвились - и будет, бабоньки. Раздайте лопаты мерзавкам. Пусть роют яму и убираются ко Льду.
- Ты не рехнулась ли, Рдяница? - крикнули ей. - К чему тут яма? Эвон раскопов полно.
- Не болтай, а действуй. Или хочешь дождаться мужиков?
Бабы переглянулись, понимающе закивали. Измученных, расцарапанных, с выдранными волосьями Рычаговских женщин погнали за лопатами, а Рдяница подозвала к себе Пылана и, указав на Зарянику с Пеплом, приказала:
- Жги.
- Всех троих? - обомлел тот.
- Нет, нашу оставим. Её час ещё настанет.
Медовое зарево осветило избитых и чумазых женщин, роющих большую яму под присмотром Пылана и нескольких подростков. Рдяница затянула древний гимн Огню, пошла, пританцовывая, вокруг костра, радуясь истошным воплям сжигаемых.
Пришли холода,
Тепло отступило.
Всю землю тёмною мглою накрыло.
Поднялся Огонь на верхнее небо,
Смущённый величьем коварного Льда.
Вода затопила
Всю землю до края,
А люди кинулись в горы, желая
Избегнуть суровости лютого бога,
Чья воля их мир и родных погубила.
И изгнан Огонь.
В величьи сиянья
Он мог бы оставить людей в прозябаньи.
Но скорбь о твореньи Своём победила.
Он нам протянул для спасенья ладонь.
Я к людям вернусь,
Приду, отомщённый,
Пускай Я бессилен пока, побеждённый
Обманом и яростью злобного брата,
Но часа победы Своей Я дождусь.
А вы, Мои чада,
Не падайте духом,
Хоть голос Мой ныне доносится глухо.
Но веру вы крепко в сердцах сохраните,
Не дайте волкам покуситься на стадо.
И закружилась неистовая пляска Огня, зазвучали крамольные заклинания Подателю жизни, а перепуганные и ошалевшие дочери Костореза, понукаемые обезумевшей матерью, швыряли к стопам привязанных разбитые фигурки богов и великого вождя, отрекаясь от Науки и от собственного отца.
- Прочь, прочь, скверна! - восклицали они, кладя поклоны Огню.
Так и плясали все, заглушая вопли тлеющих заживо Пепла и Заряники, пока не начал рассеиваться сумрак. Короткая летняя ночь подходила к концу. На обугленные тела прислужников Науки садились комары. Белесые облака, похожие на скисшее молоко, залепили всё небо, под их гнётом забурлило жаркое марево, расплавляя очертания жилищ и беснующихся людей. Выгоревшая трава поникла от зноя, неистово застрекотали кузнечики, приветствуя торжество Огня. Зольница, полуживая, шептала потрескавшимися губами: "Все тебе зачтется, мразь. Каждая слезинка моя потоком слез твоих отольется". На нее не обращали внимания: все ждали, когда Рычаговские бабы докопают яму.
А в верхнем становище охотники бродили меж затихших жилищ, переступали через трупы, умывали вспотевшие лица водой из покрасневших от крови луж. У главного раскопа догорал костёр, погубивший тех, кто пытался укрыться в штольне. Часть мужиков, бренча найденными у чужаков амулетами, поплелась к своим жилищам.
Узрев два закопчёных шеста с обугленными телами и изнурённых, отупевших от мучений Рычаговских баб, охотники изумились, озадаченно почесали затылки.
- Вы чего, бабы, учудили? - спросил самый бойкий из них - Кострец, весь увешанный оберегами и костями; на предплечьях его тускло позвякивали связки бронзовых колечек, прицепленные к двум тонким русым косицам.
Рдяница выступила вперёд, торжествующе подняла руки.
- Великий день, Кострец! Великий день!
Тот почесал волосатую грудь, постукал амулетами.
- Ты что натворила, женщина?
Сумрачно оглядев общину, он заметил среди Рычаговских баб свою зазнобу, которую взял зиму назад в помощь квёлой жене - и дрогнул ртом, сдерживая ругательство.
Губы Рдяницы растянулись в усмешке.
- Обереги-то лучше скинь, Кострец. Помнишь, как Отец Огневик говорил? Суеверие и скверна. Суеверие и скверна! - она подняла палец, потрясая зольными космами. - Огонь вернулся к своим чадам! Ныне мы расстаёмся со лжеверием и принимаем в свои сердца Того, Кто Единственный радеет о нас.
Багровое черепичное лицо её пылало восторгом. Захваченная порывом, она принялась вдохновенно вещать об отступающем мраке, заклинала всех памятью предков, стращала потусторонними карами. Чувствовалось: люди верят ей. Верят свихнувшейся бабе, готовой живьём сжигать людей.
- Вот же разошлась, балаболка, - проговорил Кострец сквозь зубы. Ему хотелось поскорее запрячь сани, чтобы погрузить добро убитых Рычаговых. - Зачем баб собрала? Мало тебе смертей? Всё не насытишься?
Она глянула на него, усмехнулась.
- А ты, я вижу, последний стыд потерял, Кострец. Совсем богоданную жену забросил, блудник несчастный. - Она сделала шаг вперёд и рявкнула ему в лицо: - Огонь-то всё видит!
Тот опешил на мгновение, но тут же взял себя в руки. Рявкнул в ответ:
- Зачем принудила яму копать, дура?
Рдяница взглянула на связку амулетов на его груди.
- Похоть свою тешить явился, крамольник? Льду угождаешь, нечестивец? Хуже Головни стал. Тот - открытый злодей, а ты - лицемер, похотливый беспутник. Да ещё и подлый убийца. Огонь-то как завещал? "Да не отнимете вы жизнь у творений Моих"! Кровь-то с ножа давно ли отёр, нечестивец? - Она посмотрела на замерших охотников. - Рычаговы вас очаровали, любострастников, а вы и рады греху отдаться. Того не видите, что через вас чужаки силу взяли. Сегодня ихних баб в жилища вводите, а завтра от предков отрекаться начнёте, все Рычаговыми станете. Вот их цель! Вот к чему клонят! Хотите ли скинуть пелену с глаз, освободиться от проклятого морока? Вернитесь к своим жёнам, вспомните о своих детях, а Рычаговских шаболдаек прокляните во веки веков!