Страница 7 из 9
Я влетела в рубку. Моя напарница, Охра, была уже там.
— А я уже хотела лететь без тебя, — улыбнулась она.
— Да куда ты без меня улетишь, — фыркнула я, — через щит не пройдёшь.
Такое необычное небо у нас из-за энергетического щита, который тут же уничтожает любой объект, появившийся в его поле, если может предсказать траекторию его движения. Преодолеть щит можно только как следует его запутав: если совершить ловкий манёвр, вроде какой-нибудь фигуры высшего пилотажа, щит не успевает сообразить, в какой точке начинать уничтожение. К счастью, щит не обладает способностью к обучению, так что манёвр можно совершать один и тот же. У каждого капитана, как правило, есть свой, любимый. Я, например, обожаю "возвратный штопор". Кви любит делать "тройную спираль" и "лодочку". Корабль, летящий хоть со скоростью света, но по прямой, будет лёгкой добычей для щита. Разумеется, предполагаемый внешний враг не может знать про эту оболочку, и влетит в неё без затей, так что не проживёт и пары метров.
Я заняла своё кресло, и Охра без лишних слов втянула в корабль все шланги и кабели от блока питания, так что он превратился из осьминога во вполне благопристойный диск, задраила люки и отключила магнитное поле. «Октопус» с привычным громом и скрежетом знакомо дёрнулся вниз и отсоединился от причала, к которому был примагничен верхней частью. Я взяла штурвал, и мы медленно поплыли к взлётному полю.
Мы с Охрой - хорошие друзья и сработанная командя, но я, признаюсь, то и дело ощущаю некоторую неловкость из-за того, что не могу ответить на её чувства. Она влюблена в меня давно и по уши, а я вижу в ней хорошего друга, красивого и умного человека — но и только. Наверное, моё сердце слишком ожесточилось в сражениях, чтобы быть способным на любовь.
Я включила рацию.
— Борт "Октопус-33" покидает атмосферу. Приём.
— Даю разрешение на взлёт, — послышался из динамика гундосый голос, при звуке которого Охра, как всегда, начала беззвучно ржать.
— Вхожу в штопор, — объявила я, и привычным движением переключила нужные рычаги. Я твёрдой рукой повернула штурвал, и нас привычно закружило. Всё обещало быть так же, как и всегда...
***
Я взошла на борт этого маленького судёнышка, вдохновлённая перспективой наконец-то узнать хоть что-то о жизни на других планетах, и со смутным предчувствием, что за эти несколько часов моя собственная жизнь безвозвратно изменится.
Ребят было двое, и они уставились на меня чуть ли не с благоговейным трепетом. Всё бы ничего, но один из них оказался мужчиной! Я надеюсь, меня не зря обучали выдержке, и никто из них не заметил моего шока. Для начала я поправила волосы и расстегнула куртку. Потом решила, что надо бы ещё и закурить. Пока курила в ожидании замешкавшейся Охры, я незаметно изучала мужчину.
Он совсем не походил на животное. И умственно неполноценным тоже не выглядел. Он был, конечно, небрит, но это к нему даже шло. Мягкие светло-русые волосы выбились из пучка и лёгкими волнами обрамляли лицо. Из-под прямых, в линию, бровей смотрели ясные, живые тёмно-серые глаза — смотрели заинтересованно и даже слегка восхищённо. Взгляд, вне всякого сомнения, был очень умный. Ноги у него были весьма стройные и длинные, и он закинул одну на другую так, что вся его поза выражала некий слегка кокетливый вызов. Его руки — точёные и сильные, широкие и с длинными пальцами, вполне подходили как для музыканта, так и для воина. Было в нём что-то такое нежное и ранимое, что сразу вызвало во мне горячую симпатию.
Я хотела узнать о жизни 12 человек, а вместо этого передо мной развернулись судьбы сотен и тысяч людей, которых необходимо было спасать. Нужно было исправить каждую вопиющую несправедливость, какую ещё можно было исправить, и сделать это нужно было срочно. С ужасом слушая и обдумывая истории моих новых друзей, пытаясь уложить в голове поток информации, противоречащей всему, чему я всё это время обязана была верить, сравнивая его со своими собственными рассуждениями и начиная уже строить планы предстоящей освободительной миссии, ведя безмолвный спор с растерянной Охрой, я всё же какой-то частью мозга отмечала, как на лице Ти отражается каждая его мысль, каждое переживание, как у него даже однажды брызнули слёзы из глаз...
Я смотрела, как воодушевлённая команда перелезает в мой "Октопус", а в голове у меня уже роились сотни манёвров, стратегий и тактик, которые требовали срочного занесения в компьютер для дальнейшей обработки. Как освободить столько планет, имея лишь один боевой корабль? Главное, справиться с одной, небольшой, а там найдутся союзники, корабли и оружие. Я уже припомнила одну когда-то замеченную мной условно пригодную для обитания планетку, куда можно на время эвакуировать всех, кто лишился дома.
— Капитан! Вы можете меня застрелить, но я люблю вас! — пылкий возглас отвлёк меня от конструктивных размышлений, и красавчик, названный в честь некого технического устройства, схватил меня за руку.
— Зачем же застрелить? — спокойно спросила я, ничем не выдав охватившего меня трепета. Мы впервые стояли рядом — у меня была идеальная выправка, он же сутулился, и мы казались одного роста.
— За неблагочестивые мысли о вас... Вы не представляете, как мне хочется вас обнять.
— Обнять — это можно. Но всё дальнейшее — только если мы биологически несовместимы. Учтите, что вы говорите с капитаном, который намерен оставаться им и впредь, — бедный парень. Называется, побеседуй с танком.
— Ваша прямота восхитительна не в меньшей мере, чем ваша выдержка, — парень вконец растерялся и мог в любую секунду заговорить стихами, — вы знаете, на многих планетах было изобретено множество разных способов... Но я не об этом вообще, я пока о духовном...
— Мы это обсудим. Я, видите ли, пока не встречала мужчин, способных на что-то духовное. Но сейчас, согласитесь, гораздо важнее предстоящая миссия.
— О, да, вы абсолютно правы. Я рад, что между нами не осталось недосказанностей.
Судя по его глазам, мы отлично понимали друг друга. Он крепко обнял меня, сжал мою руку и вышел. Я вдруг вспомнила "посвящение". Как я перелезла через забор, как положено, имея с собой из оружия только нож... Ничего общего. Разлившееся по венам тепло делало мрачные мысли об услышанном и тревожные перспективы гораздо более сносными.