Азагот (ЛП)

И он мгновенно затвердел.

Ладно, на куски он её разорвать не мог, но, проклятье, сейчас Азагот не был готов с кем-нибудь разговаривать, оставить в покое женщину, которая затронула в нём то, что он никогда не ощущал.

"Это, чёрт возьми, твоя вина. Ты сам хотел пару, ангела, который согреет тебя снаружи".

Ну, что ж, он не думал, что его также согреют и изнутри.

– Не понимаешь значение слова "уходи"?

Он слышал её затяжной вдох, как будто Лиллиана собиралась с силами.

– Мне показалось, что ты расстроился. Хотела убедиться, что с тобой всё в порядке.

– Я Азагот, чёртов Мрачный Жнец, король своих владений. Конечно же я в порядке.

– Что, у Великого Азагота отсутствуют всякие чувства? – Лиллиана издала звук, подозрительно похожий на топот ножкой. – Неужели Великий Азагот настолько невежествен, что не может разговаривать с кем-то лицом к лицу?

Теперь уже раздражённый, Азагот повернулся к ней.

– Я же сказал не входить.

Лиллиана напряглась, но вместо того, чтобы, как ожидал Азагот, оправдать свои действия, склонила голову.

– Ты прав. Я не должна была врываться сюда и чего-то требовать, когда ты явно желаешь побыть один. – Она решительно развернулась и направилась к двери.

– Подожди, – выпалил Азагот прежде, чем мозг обдумал это действие. – Я не хотел вести себя как ублюдок.

Сказанные слова были для него неестественными и незнакомыми. Сколько прошло времени с тех пор, как он перед кем-то извинялся? Должно быть, тысячи лет. Неудивительно, что он всё позабыл.

Лиллиана медленно повернулась.

– Что случилось? Когда мы были в пустыне, ты казался таким расслабленным и счастливым, как будто был обычным человеком, а не Мрачным Жнецом. Сейчас ты уж слишком... жнец. – Она прочистила горло. – А ещё у тебя выросли рога.

Естественно.

Лиллиана смотрела на него так, словно он был разъярённой адской гончей, а когда её взгляд упал на его ноги Азагот рявкнул:

– Что ты делаешь?

– Ищу копыта.

Азагот был практически уверен, что его рога увеличились... как и член.

Раздражение от того, что он не мог контролировать свое собственное тело, не говоря уже об эмоциях, выводило его из себя. И он становился... как она сказала, через чур жнецом.

Лиллиана двинулась к нему, и при каждом шаге её длинные, струящиеся пряди волос ударялись о стройные бёдра. Когда она приблизилась, сосредоточием всего внимания Азагота стал её обнажённый животик, и внезапно все кружащие, сменяющие друг друга чувства сузились до одного единственного потока похоти.

Гораздо-гораздо лучше. Ярость, радость, печаль, вина... с этими эмоциями он справиться не мог. А вот с похотью... с ней он справится, и очень хорошо.

– Послушай, – начала Лиллиана, остановившись перед Азаготом. – В том, что мы вернулись, нет моей вины. Мы использовали весь час...

Её прервал тихий стук о дверной косяк, и они оба посмотрели на дверь, где, облачённый в кожу и при оружии стоял Зубал.

Скверный знак.

– Господин, для вас в столовой накрыли трапезу. – Зубал жестом указал на коридор. – И... у вас ещё один посетитель.

– Отошли его. На сегодня с меня хватит.

Зубал переминался с ноги на ногу в нетипичной для него неловкости.

– Господин... это Метикор.

Азагота внезапно охватила тревога, от чего он инстинктивно встал перед Лиллианой.

– Он один?

– Да. – Тон Зубала был мрачен. – Я заковал его в подавляющие силу наручники.

Наручники, разработанные нейтрализовать сверхъестественные способности, не были необходимы, не тогда, когда в этой реальности Азагот был самым могущественным существом, но в отношении Метикора это была разумная предосторожность. К тому же, быть скованным – оскорбительно, а Метикор это заслужил. И ещё чего похуже.

– Пусть ублюдок войдёт.

Зубал низко поклонился и вышел. Как только закрылась дверь, Лиллиана подошла ближе к Азаготу.

– Кто такой Метикор?

– Он – ничтожное подобие ангела, – прорычал Азагот. – Чума среди своего вида.

Она нахмурилась.

– Откуда ты его знаешь?

Азагот глубоко вздохнул, делая всё возможное, чтобы монстр, бьющийся внутри него, там и остался.

– Я знаю его, – неразборчиво пробормотал он, – потому что Метикор мой сын.

***

Ублюдок. Ничтожное подобие ангела. Чума своего вида.

Слова Азагота о собственном сыне полностью уничтожили всякие тёплые чувства, которые Лиллиана начала к нему испытывать. Они напомнили о реакции отца на неё.

Лиллиана была результатом специальной селекции, и когда четверть века назад подошла к своему отцу в попытке узнать его, он очень ясно дал понять, что не хочет иметь с ней ничего общего.

– У меня сейчас есть жена и сыновья, и мне не нужно, чтобы ты врывалась в наши жизни и всё портила.

Другими словами, его семья о ней не знала. Папочка выставил Лиллиану из своей величественной обители с приказом держаться подальше от него и его семьи.

Похоже, Азагот был не лучше её дорогого старика отца. Ей стоило бы это предугадать.

Когда Зубал привёл в комнату Метикора, гнев забурлил в Лиллиане от вида того, что парень скован цепью. Всего лишь несколько недель назад она сама была закована в кандалы, и воспоминание о состоянии беспомощности и зависимости от чьей-либо милости окатило её волной страха.

Метикор, сделав несколько шагов, остановился. Зубал остался снаружи, держа руку на клинке на поясе. Неужели этот мужчина и вправду был так опасен?

Или же Азагот действовал по сценарию её отца? В тот момент, когда отец понял, кем Лиллиана являлась, он призвал двух мелких сошек, которые встали по обе стороны от неё, будто дочурка приехала его убить, а не молить о том, чтобы он её принял.

– Отец, – протянул Метикор. – Обнажил рога в честь моего визита? Какая почесть. – Ростом и цветом волос сынок походил на отца, но был худее, и если взгляд Азагота полнился ледяным безразличием, то взгляд Метикора пылал ненавистью.

Лиллиана не знала что и хуже.

– Почему ты здесь? – Выражение лица Азагота как обычно ничего не выдавало. – Я велел тебе никогда не возвращаться.

"Боже ж ты мой, – подумала Лиллиана. – До чего же это знакомо". Азаготу и её отцу нужно бы встретиться, выпить и поведать друг другу жалкие истории о своих обременительных бастардах.

– Хотел лично рассказать тебе новость, – практически выплюнул Метикор в ответ.

Азагот мог с тем же успехом стоять и зевать, какой он представлял из себя скучный вид. Даже рога исчезли. И копыт по-прежнему не наблюдалось.

– О чём новость?

– О том, что ты, чёрт возьми, уволен. – Метикор мрачно улыбнулся, и сходство с отцом стало до жути явным. – С сегодняшнего дня все Мемитимы повышены до статуса полноценных ангелов... и нам дарована способность размножаться. С тобой покончено, засранец. Ты больше не нужен.

В глазах Азагота появилось и тут же исчезло удивление.

– И это всё?

– Нет. – Улыбка Метикора стала шире. – Также, с сегодняшнего дня, как только я уйду, для Мемитимов путь к твоим владениям навсегда будет отрублен. – Он гордо расправил грудь. – Конечно же, моих рук дело. Ты никогда больше не увидишь своих сыновей и дочерей.

Лиллиана в ужасе раскрыла рот, но Азагот абсолютно никак не отреагировал на слова Метикора. Неужели ему совсем нет дела до своих детей? Медленно, словно такая ситуация была обыденным делом, Азагот повернулся к сыну спиной и уставился на огонь.

– Ты мне не нужен, – тихо произнёс он. – Проваливай.

Сердце Лиллианы сжалось, как алюминиевая фольга, когда на лице Метикора отразилась боль. Она быстро была подавлена торжествующей ухмылкой, но Лиллиане не казалось, что на душе у Метикора всё хорошо.

Месть гораздо ядовитее для мстящего, чем для того, кому он мстит. Кроме того, казалось, что Азагота совсем не заботит, что он больше никогда не увидит своих отпрысков, так что победа Метикора была пустой. Лиллиане, по правде говоря, было его жалко.