Дантон

— Настал день суда и гнева! — заявил он. — Пусть сформируется революционная армия, пусть она ходит дозором по департаментам… Пусть за этой армией следует неподкупный и непоколебимый трибунал — орудие, одним ударом пресекающее заговоры….

Делегаты секций требовали немедленного суда над жирондистами и всеми их сообщниками. Заключение делегатов было решительным и безоговорочным:

— Поставьте террор в порядок дня. Будем на страже революции, ибо контрреволюция царит в стане наших врагов.

Смущенно молчит Конвент. Для большей части депутатов столь радикальные требования — малоприятная неожиданность. Не об этом ли самом кричали «бешеные», которых лишь с таким трудом удалось сокрушить? Даже Неподкупный в тревоге. Он очень сдержанно отвечает делегатам секции и вскоре покидает зал заседаний.

Зато Дантон доволен. Не слишком вникая в существо требований Шомета и его спутников, он видит, что по форме все эти требования удивительно напоминают все то, о чем он, Жорж, постоянно твердил в Конвенте в течение последних полутора месяцев. Не следует ли из этого, что снова он, а не кто другой, разжег народный энтузиазм? Не следует ли из этого, что снова ему, а не кому другому, народ отдаст пальму первенства и подчинится, как главному вожаку?..

Испытывая необыкновенный подъем, Жорж устремляется к трибуне и произносит одну из тех ярких речей, которые живо воскрешают в памяти депутатов сентябрь прошлого года…

— Когда народ предъявляет свои требования, когда он предлагает идти против своих врагов, надо применять те методы, которые он выдвигает, так как диктует их лишь гений самой свободы…

— Расширим по возможности эти мероприятия. Вы только что заявили перед лицом всей Франции, что страна еще пребывает в состоянии революции. Отлично. Нужно довести эту революцию до конца. Пусть не пугают вас попытки контрреволюционеров поднять восстание в Париже. Конечно, они стремятся погасить самый яркий очаг свободы; но огромная масса истинных патриотов, санкюлотов, сотни раз устрашавшая своих врагов, еще жива, она каждый миг готова броситься в бой. Умейте управлять ею, и она снова разрушит все козни врагов!..

Необыкновенно ловкий прием! Демагог пытается, показав, что проект восстания — дело рук контрреволюционеров, вырвать массы из-под влияния Эбера и Шомета! Надо уметь у правд ять народными страстями, а уж кто сможет сделать это лучше его, Дантона, столько раз выступавшего в подобной роли! Силою обстоятельств именно он призван к тому, чтобы закончить чересчур затянувшуюся революцию. Разве не ему принадлежит фраза, ставшая знаменитой: «Кто слишком долго делает революцию, рискует не воспользоваться ее плодами»? Но он-то, как и руководимые им, хотят этих плодов! Революция дала им много — они желают мирно пользоваться полученным!..

И, продолжая путь в раз принятом направлении, оратор готов утвердить все «крайние меры», предложенные делегатами, но при условии, что проведение этих мер будет доверено ему, Дантону.

Под долго не смолкающие аплодисменты, под громкие крики «Да здравствует республика!» заканчивает Жорж Дантон свою речь следующими знаменательными словами:

— Да будет воздана тебе хвала, великий народ. Ты соединяешь настойчивость с величием; ты упорно добиваешься свободы; ради нее ты голодаешь и за нее проливаешь свою кровь; ты достоин завоевать ее! Мы пойдем вместе с тобой. Твои враги погибнут. Ты будешь свободен…

Он уверен, что достиг цели. И следующий день, б сентября, должен стать днем его окончательной победы.

В этот день в Конвент поступили тревожные известия со всех внутренних и внешних фронтов. Лион усиливал сопротивление войскам республики и превращался в главный оплот контрреволюции. Тулон был сдан англичанам. Южные департаменты объединялись для совместных действий против «тирании Парижа».

Момент как нельзя более удачный.

Дантон решает, что именно сейчас надо перебросить мостик к своему предложению от 1 августа и замкнуть все звенья последних речей в единую цепь.

— Я снова повторяю то, — говорит он, — что недавно сказал министрам и Комитету: к национальной энергии необходимо присоединить политические средства.

В его устах эти «политические средства» выглядят весьма своеобразно. Это отнюдь не солдаты, не пушки и не военные корабли. Удачливый делец рассчитывает на всепобеждающую силу денег. Специалист по тайным комбинациям предлагает прежде всего использовать «людские пороки».

Ведь Конвент, располагающий пятьюдесятью миллионами, израсходовав лишь десятую-двенадцатую их часть, мог бы возвратить Тулон и повесить всех предателей! Порок падок на взятки, оратор знает это более чем хорошо. С помощью денег можно было бы, наконец, придать нужное направление и деятельности народных обществ…

Сказанного достаточно. Он не станет разъяснять свою мысль. Главное, чтобы Конвент и Комитет поняли: сейчас не следует экономить на тайных расходах.

Многие члены Конвента, и в первую очередь лидеры «болота», начинают понимать. Так вот она, оборотная сторона медали! Вот почему демагог гремит шесть недель подряд! Это снова не более чем тактический маневр. Трибун хочет успокоить народ, уверить его в солидарности с ним Конвента, а тем временем с помощью денег, с помощью тайной закулисной игры ввести все движение в подходящие рамки и спокойно завершить революцию!

Да, это воистину «политические средства»!

Это превосходная идея. И кому же воплотить ее в жизнь, как не ее автору, так блестяще показавшему свои способности в подобных делах в дни своего министерства?..

Тем, кто еще пребывает в нерешительности, Дантон подсказывает:

— Я не состою и никогда не буду состоять в каком-либо Комитете, но я заявляю, что Комитет общественного спасения представлен истинными патриотами, а тот, кто осмелится клеветать на него, либо плохой патриот, либо человек заблуждающийся…

Иначе говоря, оратор предлагает себя в члены Комитета.

Это понимают уже все. Один из депутатов центра восклицает:

— У Дантона революционная голова; только он сам может воплотить свой замысел; я предлагаю, помимо его воли, включить его в состав Комитета общественного спасения…

Многие аплодируют. Предложение силами «болота» превращается в декрет.

Цепь замыкается. И революционное правительство и Жорж Дантон, как его руководитель, одновременно становятся явью.

Он выиграл схватку и может снова торжествовать.

В течение двух дней после этого он молчит.

Долгие сорок восемь часов и наяву и во сне упрямые сомнения, все более настойчивые и неотступные, гвоздят его ум.

Он добился того, чего как будто страстно желал. И что же? Капля яда с самого начала проникает в чашу радости, а затем смертоносная отрава обволакивает все…

Еще задолго до того, как кампания завершилась, Жорж смутно чувствовал, что на этот раз все должно обернуться иначе, чем в прошлые годы.

Другое время, другие люди, другие цели и средства.

То, что для него было лишь тактикой, для народа превращалось в стратегию. Разглагольствуя о терроре, о революционной армии, об утеснении богачей, Дантон лишь занимался декламацией. Громкими речами он снова хотел привлечь к себе сердца простых людей, с тем чтобы, овладев их волей, остановить их намерения и закончить революцию так, как было выгодно ему и ему подобным. Но санкюлот заметно изменился за годы революции. Он повзрослел и поумнел. Раньше он был легковерен и с охотой помогал тем, кого считал своими «благодетелями» и «отцами». Теперь простолюдин начинал бороться за собственные цели. Он терял прежнее доверие к тем, кто обольщал его фразами. Он хотел не фраз, а дел.

Но что же означали бы эти дела? К чему привели бы требования санкюлотов, претворись они в жизнь? Прежде всего к удару по новым собственникам, к ограничению богатств, к репрессиям против тех, кто хотел спокойно пользоваться всеми благами, принесенными буржуазной революцией.

Иначе говоря, удар предназначался в первую очередь лично ему, Дантону. Об этом совершенно ясно сказал еще в июле Жак Ру. Об этом теперь все громче и громче начинали говорить другие.