Страница 40 из 65
— Посмотрите. — Женя тоже улыбнулась, открыто глядя на Столбового. — Он должен быть тут, внизу.
— Что ж. — Тот не спеша встал из-за стола. — Давайте спустимся вместе. Я провожу вас. Не возражаете?
— Конечно, нет. Наоборот, мне так приятно!
— Тогда, разрешите вашу руку. — Столбовой галантно взял Женю под локоток, и они вышли из кабинета.
У лестницы им попался Григорянц. Хитро прищурился, щелкнул языком.
— Вах, Николай Николаич, какая у вас дама!
— Моя дипломница, Женечка Зимина, — с достоинством произнес Столбовой.
— Да знаем мы такую, знаем. Захапали себе самую умную девушку на курсе, да еще такую красавицу. Мы вам этого не простим. — Григорянц шутливо погрозил профессору волосатым пальцем. — Ну, будьте здоровы.
— Всего доброго. — Столбовой повел Женю вниз. Она шла, чуть прижимаясь к его плечу и чувствуя, как до нее долетает слабый, холодноватый и вкусный запах его туалетной воды.
Женьку она увидела сразу, как только они дошли до последнего пролета. Тот стоял в вестибюле между двумя колоннами. Женя улыбнулась и помахала ему рукой.
Он в ответ не улыбнулся. Она заметила, что он вообще выглядит как-то странно: его лицо было серым и напряженным, а в глазах отчетливо читался ужас и отвращение, будто у самых его ног свернулась клубком змея.
Женя, еще продолжая машинально улыбаться, остановилась на предпоследней ступеньке, не понимая, в чем дело. Она искоса глянула на Столбового: тот застыл на месте, словно окаменел. Взгляд его был направлен куда-то мимо нее. В следующее мгновение Женя поняла куда: он смотрел на Женьку, прямо на него, не отрывая глаз, губы его беззвучно шевелились.
— Ты?! — Женька сделал шаг назад, потом еще шаг.
Столбовой выпустил Женину руку и неловко отер взмокший лоб. Она растерянно переводила взгляд с одного на другого, не в силах уяснить, что происходит. Они знакомы? Но как, каким образом?!
— Николай Николаевич… — начала Женя.
В это мгновение Женька резко повернулся и бросился к выходу.
— Подожди, — слабым голосом произнес Столбовой ему вслед. — Слышишь… подожди!
Оглушительно хлопнула тяжелая дверь. Столбовой прижал к груди ладонь.
— Что с вами? Вам плохо? — Женя смотрела на профессора круглыми от испуга глазами.
— Нет… нет. Все в порядке. Женя… вы идите… догоните его. Я прошу.
— Но я… я ничего не понимаю. Откуда он… вы … — Она замолчала, полностью сбитая с толку.
— Идите, — проговорил Столбовой немного тверже. — Он сам вам объяснит… может быть. За меня не беспокойтесь. — Он слегка подтолкнул Женю вперед.
Она сбежала со ступенек и кинулась к двери. У порога она обернулась — Столбовой стоял, продолжая держаться за сердце, глядя куда-то вдаль невидящими глазами.
Женя выбежала на улицу и оглянулась по сторонам: Женьки уже и след простыл. Она подумала, что деться ему некуда — только на трамвайную остановку — иначе, чем на трамвае, от института до ближайшего метро не добраться. Женя рванула туда, на бегу застегивая куртку.
Ей повезло. Она увидела его влезающим в задние двери переполненного вагона. Бросилась наперерез нарушающей правила «Волге», успела ухватить за рукав.
— Подожди!
Женька дернулся из ее рук.
— Женька, подожди! Слезь сейчас же! Слезь, я тебе говорю!
Народ начал оборачиваться и недовольно роптать. Она собрала все силы и, обхватив его за плечи, потянула на себя. Они оба чуть не рухнули под колеса. Двери с натугой закрылись, трамвай звякнул и укатил, грохоча по рельсам.
Женька хмуро смотрел себе под ноги.
— Теперь объясни, что произошло, — потребовала Женя, тяжело дыша.
— Ничего.
— Ты что, знаешь Столбового?
Он зло усмехнулся.
— Еще как.
У нее вдруг мелькнула догадка.
— Он, что, знакомый твоей матери? Да?
Женька глянул на нее пристально, подбородок его выдвинулся вперед, как у бульдога.
— Он мой отец.
— Кто?! — Она резко втянула воздух, поперхнулась и закашлялась до слез.
— Глухая, что ли? Я сказал — отец. — Он повернулся и медленно побрел от нее в сторону сквера.
Женя немного пришла в себя и бросилась ему вдогонку. Тронула за плечо — он снова отпрянул, будто у нее в руке был нож.
— Что тебе еще?
— Послушай, Женька, что ты врешь? Как это он может быть тебе отцом — у него есть семья, взрослые дети, внучка.
Он поднял на нее глаза и произнес насмешливо и с презрением:
— А ты думаешь, семья бывает только одна?
— Я… — Женя не нашлась, что ответить. Пожала плечами, продолжая идти рядом с ним, шаг в шаг.
Какое-то время Женька молчал, потом заговорил, негромко и с большими паузами. Голос его звучал тускло и невыразительно.
— Мать училась у него в университете, он руководил ее дипломным проектом, все примерно, как у тебя. И доруководился — у них случился роман. Она залетела. Он плел ей разные басни о том, как любит ее, как готов бросить семью, с которой его давно ничего не связывает. Она верила, потому что дура была. Еще потому, что втюрилась, как чумовая. Ей надо было на аборт, а она сопли распустила и ушами хлопала. — Женька сплюнул себе под ноги. Лицо его по-прежнему оставалось каменным и безжизненным.
— И что дальше? — робко спросила Женя.
— Дальше? Дальше его жена обо всем узнала и накатала телегу в партком. Знаешь, тогда были какие-то парткомы и на них прорабатывали таких вот кобелей, загулявших от семьи, — почему-то личные дела считались достоянием общественности.
— Знаю. Это было при социализме.
— Ага. А он как раз собирался ехать на Кубу, в командировку. На несколько лет. И ему ясно объяснили: никуда ты, уважаемый, не поедешь, да еще и партбилет положишь на стол, коли не будешь вести себя, как подобает порядочному человеку.
— И он…
— Он сдрейфил. Снял матери комнату, сказал, что, как только вернется, сразу решит все проблемы. И укатил. Она к тому моменту уже была на восьмом месяце.
— Господи, — невольно вырвалось у Жени. — Что ж она делала-то, бедная?
— Что делала? Что и все в ее положении. Пошла рожать. Лучше бы у нее случился выкидыш.
— Женька, замолчи! Слушать тошно, что ты несешь.
— Не хочешь, не слушай. Ты сама меня из трамвая вытащила и пристаешь.
Они уже почти подошли к скверу. На освободившихся из-под снега клумбах чернела голая земля. Женька побрел к ближайшей скамейке.
— Расскажи, что было после, — мягко попросила Женя.
— Весело было. У матери в Москве — никого, она приезжая. В родном городе у нее осталась мать, то есть бабка моя, а у той еще четверо детей, мал мала меньше. Возвращаться туда было глупо, никто ее там не ждал. Деньги за комнату кончились через полгода. Мать меня в ясли отдала, сама пошла работать. За квартиру казенную, дворником. Институт она так и не закончила, хотя, между прочим, была отличницей и шла на красный диплом.
— А Столбовой… отец… он так и не появился?
— Почему не появился? Очень даже. Через три года. Я уже говорить научился к тому времени. И даже считать — это ведь я в него такой урод со своим сложением-умножением, он тоже, как ходячий калькулятор.
Женя вспомнила, как восхищалась способностью Столбового моментально производить в уме сложнейшие вычисления. И еще о том, как подозревала, что Женька врет насчет матери. Господи, могла ли она подумать, что все так обернется?
— Что же, он ничем вам не помог?
— А чем он мог помочь? Бабок у него тогда было не густо, он же не бизнесом занимался, а наукой. Ну, приносил какие-то подарки, матери тряпки, мне игрушки — они почему-то тут же ломались, у меня в руках. Да это все ерунда, помогал, не помогал.
— А что же не ерунда?
— То, что с матерью стало твориться. Она его любила до чертиков. Она раньше-то красивая была, ты же видела. А поработала три года, то дворником, то на заводе, в горячем цеху, так от ее красоты мало что осталось.
— Зачем ей было в горячий цех?
— За квартиру. А то б мы так и жили в подвале, рядом с метлами и лопатами. Он-то… папаша… ее уже давно разлюбил, не нравилась она ему больше. Может, новую себе завел, мало ли дур вокруг? А она ждала его приходов. Как ждала! За три дня готовиться начинала. Все мыла, чистила — ей казалось, у нас грязно, неуютно. Это у нее от дворницкой осталось, там действительно грязища была, пыль столбом. Он приходил, она не знала, чем его угостить. Две трети получки просаживала за раз. Мы потом на одних макаронах по две недели сидели. Но это тоже не главное. — Женька снова замолчал.