Народ

Муж засыпает, жена укладываем детей, но сама не ложится, а работает до поздней ночи. Рано поутру, задолго до того, как муж прогнется, она уже на ногах, готовит ему горячий завтрак и сверток с едой, который он возьмет на работу. Он уходит, поцеловав жену и спящих ребят, спокойный за них, с легким сердцем.

Я уже говорил и повторяю вновь: счастье в этом. Жена понимает, что муж ее кормит, и это ей приятно, а муж знает, что работает для своей семьи, и дело у него спорится. Вот настоящий брак! Скажут: «Такое счастье приедается». Нет, благодаря детям. Лишь одного остается пожелать: чтобы рабочий, не тревожась за завтрашний день, имел досуг для духовной жизни, приобщал к ней жену, давал пищу и ее уму… Или это было бы чересчур много, все равно, что просить у небес вечной жизни?

О несчастная жертва корыстолюбия! Ты мог наслаждаться этим счастьем, но пренебрег им. Твоя участь печальна. Тебя любила скромная девушка, и ты ее любил, но бросил. Разве теперь ты не жалеешь об этом? Было ли разумно (не говорю уже: было ли честно и человечно) разбить и ее, и свое сердце, чтобы стать супругом-рабом? Деньги, к которым ты так стремился, все равно уплывут из твоих рук. Дети, рожденные от этого брака по расчету, без любви, страдают бледной немочью, (выдающей их происхождение; их безрадостное существование – лишнее доказательство внутреннего разлада, царящего в подобной семье; у этих детей не хватает силы, чтобы выжить.

А так ли уж велика разница между этими двумя девушками? В конце концов, обе они – из народа; отец второй – разбогатевший рабочий, вот и все. Между настоящим, чистопробным народом и выходцами из него, превратившимися в буржуа, в вырождающийся класс, непроходимой пропасти нет.

Если буржуа хотят спастись от преждевременного вырождения, то пусть не гнушаются родниться с семьями, представляющими собою то, чем они сами были еще вчера. В таких браках – сила, красота, будущее. Наши молодые люди женятся поздно, уже порядком потрепанные, и чаще всего на хилых, болезненных девушках; их потомство умирает или чахнет. Через два-три поколения буржуазия будет столь же немощна, как наша аристократия накануне Революции.[257]

Немощна не только телом, но и духом! Разве можно ждать серьезной работы, кипучей деятельности, творческих взлетов от людей, закабаленных браком по расчету, ставших рабами своих жен, своих семей, от людей, вынужденных терять попусту и время, и силы? Вообразите себе, во что превратится нация, правящие классы которой прожигают жизнь в пустопорожних словопрениях, в бесплодной суетне? Чтобы творить, ум должен сосредоточиться, сердце – иметь покой.

Примечательно, что в наше время женщины из народа (они далеко не так пру бы, как мужчины, ценят (деликатность и возвышенность чувств) слушают людей, во всем их превосходящих, с доверием, какого раньше совсем не испытывали. Они смотрели на благородное происхождение, как на неодолимое препятствие в любви, но богатство не кажется им таким барьером:[258] с ним не считаются, когда любят. Трогательное доверие народа, чья лучшая половина – женщины, сближаясь с представителями высших слоев общества, приносит в приданое и красоту, и нравственную чистоту, и свежие соки… Горе тем, кто их обманывает! Даже если укоры совести не будут терзать сердца соблазнителей, они все равно пожалеют при мысли, что лишились самого ценного на свете – любви, более ценной, чем все сокровища неба и земли.

Глава III

Об ассоциации

Я длительное время изучал старинные французские трудовые ассоциации. Наиболее интересными из них являются, по-моему, артели рыбаков Гарфлера и Барфлера.[259] Каждая из этих артелей владеет огромной сетью длиной около 120 брассов (600 футов), которая условно делится на части, переходящие по наследству как сыновьям, так и дочерям. Хотя женщины не участвуют в лове, они вяжут сети, внося тем самым свою лепту в общин труд.

Таким образом, красивые и умные нормандские девушки вяжут свое приданое – свои доли сети, которыми распоряжаются сами с благоразумием супруги Вильгельма Завоевателя.[260] Вдвойне заинтересованные в успехе дела (ведь они и владелицы сети, и сами ее изготовили), они вникают во все, участвуют в выборе места лова, в вербовке команды, принимают близко к сердцу все невзгоды рыбаков. Часто девушка рискует больше, чем сетью, – жизнью одного из тех, кто эту сеть забрасывает, ибо подчас в команде – ее суженый и после его возвращения с лова должна состояться свадьба.

Нормандия, настоящая страна мудрости, во многом послужила примером и для Франции, и для Англии. Мне кажется, что форма объединения, привившаяся там, заслуживает внимания более, чем какая-нибудь другая, – у нее есть будущее.

Совсем иначе устроены объединения сыроваров Юры,[261] где общими являются только вклады и прибыли. Каждый приносит свое молоко и получает, пропорционально его количеству, свою долю доходов от продажи изготовляемого сыра. Это сотрудничество не требует никакого сближения между людьми. Такой вид взаимопомощи, где эгоизму полный простор, где общность интересов отлично уживается с Индивидуалистическими устремлениями, даже не заслуживает, по-моему, названия ассоциации.

Ассоциации нормандских рыбаков – вот настоящие товарищества: нравственные и социальные моменты играют здесь такую же роль, как и экономические. Как обстоит дело там? Честная, работящая девушка вкладывает свои скромные сбережения (чтобы скопить их, она работала по ночам) в предприятие молодых рыбаков, она вверяет им сперва деньги, а затем и сердце: она имеет право выбрать и полюбить самого сноровистого и удачливого из них. Вот ассоциация, достойная этого имени, она не только не противодействует естественному объединению людей в семьи, но и содействует этому, а тем самым – и объединению их в. великий союз, носящий название родины.

Но мое сердце болезненно сжимается, рука, держащая перо, замирает… Я вынужден признаться, что и родине, и семье мало проку от моих высказываний. Описанные мною рыбацкие артели скоро будут достоянием истории; в ряде прибрежных городов их уже заменили банки и ростовщики, (вытесняющие всюду все.

Великое племя нормандских моряков, впервые открывших Америку, основавших фактории в Африке, завоевавших обе Сицилии, Англию![262] Неужели вас можно увидеть только на гобелене в Байе?[263] У кого не защемит на сердце при сравнении захиревших берегов Нормандии, где одни лишь утесы да дюны, с процветающим северным побережьем Ла-манша; при сравнении бездеятельности Шербура[264] с лихорадочным, бурным оживлением Портсмута?[265] Неважно, что в Гавре[266] полно американских судов – это торговля транзитная, лишь использующая французскую территорию; Франция не участвует в этой торговле, которая иногда даже противоречит ее интересам.

Тягостное проклятие! Суровая кара за нашу неспособность к объединению! Наши экономисты заявляют, что Франции свободные ассоциация ни к чему, наши академии вычеркивают самое слово «ассоциация» из тем, предлагаемых на конкурсы. Это слово стало равнозначно преступлению, предусмотрено нашим уголовным кодексом. Лишь одно объединение дозволено – все более тесная связь между Сен-Клу[267] и Виндзором…[268]

Правда, есть объединения торговцев, но они имеют целью поглотить мелкую торговлю, разорить мелких коммерсантов. Пользы от этого мало, вреда – много. Крупные торговые дома и коммерческие общества, основанные с этой целью, мало чего добились. Они не процветают; появление каждого нового общества ведет к убыткам и застою в делах остальных. Некоторые из таких «товариществ на вере» уже распались, а сохранившиеся не проявляют тенденций к развитию.

257

Как справедливо отмечает де Местр (de Maistrе. Considérations sur la Révolution). (Прим. автора.)

Местр Жозеф (17153 – 1821) – французский историк и философ, крайний клерикал, озлобленный противник революции, написавший, помимо «Соображений по поводу Франции», знаменитую «Апологию палача».

258

Как правильно отметил Пьер Леру, автор наблюдательный и вдумчивый. Сколько можно к этому добавить! Увы, как низко пала наша нравственность… Особенно меня огорчает, когда я вижу, как семья, мать принуждают юношу изменить возлюбленной. Ведь этой самой матери следовало бы взять обманутую девушку под свою защиту и покровительство, отнестись сердечно и любовно к бедняжке, которая в конце концов стала ее дочерью. До тщеславия ли, до светских ли сплетен, когда набожная женщина держит ответ перед совестью, перед богом? Можем ли мы относиться к женщинам с уважением, если они не защищают друг друга? А между тем они должны быть гораздо ближе между собой, чем мужчины: ведь женщин связывает общая тайна – тайна родов, материнства, тайна жизни и смерти, благодаря которой они познали крайние пределы и страдания, и радости. Причастность к этой жуткой тайне, неведомой мужчинам, делает всех женщин равными, сестрами; неравентво царит лишь между мужчинами. Мать, сестра должны вступаться перед сыном, перед братом за соблазненную им девушку, брать ее под свое покровительство, если брак невозможен. Когда же нет ни матери, ни сестры, то добродетельная супруга должна сама искупить вину мужа, загладить ее своей добротой, открыть свое сердце, свои объятия детям от его первого любовного союза. Пусть вспомнят, с какой нежностью Валентина Миланская относилась к Дюнуа, ее патетическое восклицание: «Ах, ты был похищен у меня!» (см. в «Истории Франции» о смерти Людовика Орлеанского). (Прим. автора.)

Леру Пьер (1797–1871) – французский публицист, пользовавшийся большой популярностью в 30 – 40-х годах, один из эпигонов сен-симонизма, автор книги «Человечество, его принципы и будущность».

Валентина Миланская (1366–1408) – урожденная Висконти, жена герцога Людовика Орлеанского, брата французского короля Карла VI. Умерла с горя после того, как ее муж был убит бургундским герцогом Иоанном Бесстрашным.

Дюнуа Жан (ок. 1403–1468) – племянник французского короля Карла VI, выдающийся полководец, сподвижник Жанны д'Арк.

259

Барфлер, Гарфлер – приморские городки в Нормандии, на берегу Ла-Манша, жители которых занимаются преимущественно рыболовством.

260

Вильгельм Завоеватель (1027–1087) – герцог Нормандский. Разбив в 1066 г. при Гастингсе короля англосаксов Гарольда II, завоевал Англию и стал ее королем.

261

Юра – департамент на юго-востоке Франции, граничащий с Швейцарией.

Фурье* часто упоминает о них. Я историк, верный традициям, поэтому мне нечего сказать человеку, который хвалится тем, что ведет род людской по пути к абсолютному слиянию. Моя книга о народе, целиком пронизанная идеей отечества, т. е. идеей преданности, самопожертвования, не имеет ничего общего с учением о взаимном притяжении, вызванном страстями. Все же пользуюсь случаем, чтобы выразить свое восхищение столь подробно разработанными планами, остроумными, содержательными, частично вполне осуществимыми, чтобы преклониться перед непризнанным гением, перед его жизнью, целиком посвященной счастью человечества. Когда-нибудь я, следуя велению сердца, выскажусь о Фурье подробнее. Поразителен контраст между его бескорыстной, воздержной, чисто духовной жизнью и той упорной пропагандой материализма, какую он вел! Этот контраст проявился недавно снова, к чести и славе учеников Фурье. В то время как ревнители общественной морали, рьяные защитники религии и добродетели примкнули к банде, ведущей биржевую игру наверняка, последователи Фурье, вечно толкующие о материальной заинтересованности, о деньгах, о страстях, попрали корыстны побуждения и смело нанесли удар Ваалу биржи… нет, скорее Молоху, идолу, пожиравшему людей. (Прим. автора.)

Фурье Шарль (1772–1837) – выдающийся французский социалист-утопист. Подверг буржуазный строй резкой критике и нарисовал картину будущего общества, где смогут развернуться все способности людей. Мишле питал к Фурье особое пристрастие.

262

Норманны, выходцы из Скандинавии, завоевали в X в. северо-запад Франции, в XI в. – Южную Италию и Сицилию, а в 1066 г. нормандский герцог Вильгельм завоевал Англию. Мишле произвольно отождествляет с норманнами их отдаленных потомков – нормандских рыбаков.

263

В музее городка Байе (Нормандия) находится гобелен, изображающий завоевание Англии норманнами, изготовленный в конце XI в. по заказу епископа Эда Контвильского, брата Вильгельма Завоевателя. Этот настенный ковер ручной вышивки (шириной 50 см и длиной 70 м), выполнение которого приписывается жене Вильгельма, – одно из древнейших произведений раннего французского искусства.

264

Шербур – порт на северо-западе Франции.

Бездеятельность в том, что касается флота, но каменщиков там хватает, как и везде Инженеры проявили похвальную активность, чтобы закончить строительство мола. (Прим. автора.)

265

Портсмут – военный и торговый порт на юге Англии, у Ла-Манша.

266

Гавр – порт в устье Сены.

267

Сен-Клу – местопребывание двора французских королей.

268

Виндзор – резиденция английских королей. Мишле намекает на наметившееся в 40-х годах XIX в. сближение английской и французской внешней политики.