Страница 46 из 74
Когда и эти средства не достигали цели, отец Пиньон подвергал грешника публичному наказанию, резонно полагая, что ему будет стыдно и он сам постарается найти пути к исправлению.
И тут нашлись строгие судьи, которые сочли этот метод смехотворным, а на голову отца Пиньона сыпались всякие обвинения. Может быть, я чего-то не понимаю, но этот метод кажется мне таким разумным и действенным, что заслуживает всяческого поощрения и широкого распространения. Отец Пиньон вовсе не побуждал к греху применением своего метода, но коль скоро грех был уже совершен и подлежал наказанию, он хотел извлечь из него пользу для неимущих. Как это не похоже на то, что обычно делается в больших городах, когда устраиваются, например, балы-маскарады в пользу приютских детей, что даже с экономической точки зрения абсурдно, ибо затраты на благотворительность почти равны или даже превосходят сумму отчислений для приюта.
Обвинения отца Пиньона в корыстолюбии всегда исходили от местных реакционеров, и на то у них были свои причины. Рассказывают, что в эпоху абсолютизма, когда для произведения расчетов с церковью нужно было заполучить индульгенцию, отец Пиньон очень легко отпускал грехи вольнодумным либералам в обмен на пожертвования в пользу церкви. Но такая сделка заслуживала похвалы, ибо отпадала необходимость выслушивать лицемерные исповеди и совершать богопротивные причащения. Рассказывали также, что однажды, отпуская грехи, отец Пиньон вручил грешнику пол-унции и будто бы сказал: «На, держи. Отслужишь молебен за здравие Риего[89]».
Что бы там ни говорили, а отец Пиньон был добряком каких мало, имел веселый нрав, был снисходителен и милосерден как ангел. Едва ли он за всю свою жизнь прочел что-нибудь, кроме требника, но зато знал его наизусть и хорошо понимал прекрасные мысли, возвышенные чувства и поэтические красоты, которые в нем содержались.
Надеемся, дон Фаустино извинит нас за то, что мы задержали его на пороге дома отца Пиньона, из-за которого и сделали отступление. Пономарь Антонио явился па зов отца Пиньона, отпер дверь и впустил дона Фаустино.
– Чем могу служить, сеньорито дон Фаустино? Что скажете своему духовнику?
– Святой отец, буду говорить прямо и откровенно. Здесь скрывается Мария, и вы знаете, кто она. Я ее ищу. Это моя жена. Мне нужно ее видеть. У меня на то веские причины.
– Сын мой, что за безумие!
– Отвечайте мне: где Мария?
– Раз ты так настоятельно требуешь, я отвечу тебе: Dorainus custodivit earn ab inimicis et à seductoribus tutavit illam.[90]
– Оставим шутки, мне не до шуток. Я ей не враг и не соблазнитель. От меня не нужно ее прятать.
Доктор хотел было уже обыскивать помещение, но отец Пиньон мягко его остановил.
Тогда доктор крикнул:
– Мария, Мария! Не прячься от меня, не покидай меня!
Отец Пиньон сказал на это:
– Dominus, inter caetera potentiae suae miracula, in sexu fragili victoria m contulit.[91]
– Что вы хотите этим сказать, черт возьми? Какая такая победа?
– Dominus deduxit illam per vias rectas.[92]
– He обманывайте меня, святой отец! Она убежала? Куда? Когда?
– Сын мой, ты гневаешься, и мой долг умерить твой гнев. Мария ушла, но я не скажу куда. Я не хочу, чтобы ты следовал за нею. Вчера она мне покаялась в своих грехах. Я наложил на нее епитимью: она должна удалиться. Кроме того, у нее самой есть важные причины, чтобы бежать отсюда.
– Какие еще причины? Нет никаких причин, – произнес доктор с раздражением.
– Есть причины, сын мой. Существует лицо, которому природа дала власть над нею, но бог отнял у него это право в наказание за дурные поступки. Мне известно, что этот человек разыскивает ее. Я знаю, что он открыл ее убежище. Это человек дерзкий и жестокий. Он мог явиться сюда… Собственно, уже направлялся сюда, чтобы забрать ее. Это тоже причина ее бегства. Больше я ничего не могу сказать: не имею права.
– Но я сумел бы ее защитить, святой отец. Никто не посмел бы отнять ее у меня.
– В качестве кого я могу передать Марию под твою защиту и охрану?
– В качестве моей законной жены.
– Послушай, Фаустино. Мы, монахи, всегда были, как теперь говорится, демократичными в хорошем смысле этого слова. Никакая молва не заставила бы меня отговаривать Марию сочетаться с тобой браком. Это было бы средством искупить вашу обоюдную тяжкую вину. Я согласился бы на это, но Мария решительно отказалась выходить за тебя замуж. Она считает, что должна бежать, и бежала.
– Куда? Скажите мне куда?
– Не могу.
– Вы меня обманываете. Она еще здесь.
– Не говори глупостей, – сказал отец 'Пиньон, несколько задетый словами доктора. – Разве я похож на обманщика? Уверяю тебя; Мария ушла.
– Я буду искать ее, я найду ее, удержу ее.
– Делай как хочешь. Но все это напрасно. Имей в виду, что Хоселито Сухой рыскает где-то поблизости, и ты можешь угодить ему в лапы.
– Хоть к самому дьяволу!
– Святая мадонна! В своем ли ты уме? Ты вполне мог бы сказать о себе словами псалмопевца: «Miser factus sum que ni a m lumbi mei impleti sunt illusionibus».[93]
Но дон Фаустино ничего не ответил, ибо ничего не слышал, а бросился бегом из дома отца Пиньона. Святой отец был почти уверен, что доктор не сумеет осуществить свою угрозу, и спокойно пошел спать.
Четверть часа спустя вооруженный мушкетом и пистолетом доктор выехал верхом на лошади, которую ему приготовил Респетилья, по направлению к городку ***, расположенному в трех лигах от Вильябермехи.
Он предполагал, что Мария бежала туда в дилижансе, который останавливался в Вильябермехе в двенадцать часов.
Из города дилижансы уходили утром на Севилью, Кордову и Малагу. Таким образом, доктор мог перехватить Марию по дороге либо в самом городе, раньше чем ее дилижанс отправится в путь.
На соборных часах пробило два. Следовательно, Мария, опережала его на два часа. Доктор пустил лошадь галопом.
Он проехал только половину пути, а лошадь уже тяжело дышала и бока ее были в мыле. Только тут доктор сообразил, что если даже он до смерти загонит лошадь, то все равно не настигнет беглянку в дороге, а если поедет шагом, то успеет прибыть в город *** до отхода дилижанса. Хотя его снедало нетерпение, он придержал лошадь и пустил ее шагом. Дон Фаустино был уверен, что найдет Марию, ее ни бы даже пришлось обыскать весь город.
Прошло около четверти часа. По обеим сторонам дороги тянулись оливковые рощи. В чистом небе сияла полная луна и заливала все вокруг серебристым светом. Доктор преодолел крутой спуск и очутился в ущелье, по дну которого бежал ручей. Его берега поросли тополями и густыми кустарниками, что придавало ущелью мрачный вид.
Погруженный в свои думы, он не заметил, как пятеро всадников выехали из чащи и загородили ему дорогу. Маневр был проделан так молниеносно, что доктор не успел опомниться и услышал только, как один из них крикнул:
– Стой!
Тут дон Фаустино заметил, что четверо всадников направили на него мушкеты. Он хотел было повернуть назад, но увидел, что трое пеших, тоже вооруженных мушкетами, преграждают ему путь к отступлению. Он был полностью окружен, и податься было некуда.
– Стой! Ни с места! Сдавайся! – крикнул один из конных.
Разбойники окружили его так плотно и опасность была столь велика, что оставалось только одно – сдаваться. Но наш герой, крайне раздраженный тем, что его задерживают, решился на отчаянный шаг: он выхватил из кобуры пистолет и, направив его на одного из всадников, закричал:
– Прочь с дороги! Не то я размозжу тебе голову!
С этими словами он пришпорил лошадь, рассчитывая пробиться сквозь кольцо разбойников.
Те тоже держали мушкеты наготове и могли его запросто продырявить, если бы не раздался приказ их главаря:
89
Риего-и-Нуньес Рафаэль (1784–1823) – испанский офицер-республиканец В 1820 г поднял восстание в армии против короля Фердинанда VII и в 1823 г был казнен.
90
Господь охранял ее от врагов и от соблазнителей ее оберегал (лат.).
91
Господь среди прочих чудес своего могущества отдал победу слабому полу (дат).
92
Господь наставил ее на путь истинный (лат.).
93
Я несчастен, ибо вся плоть но я исполнена видениями (лат.).