Страница 11 из 96
Посвящённые под страхом смерти сохраняют тайну элевсинских мистерий. И всё же он кое-что знал о них, ведь нет ничего тайного, что не стало бы явным: тайна просачивается, как влага сквозь камень, — по капле, но постоянно. И если задаться целью собрать эти капли, подставив ладонь, можно набрать целый глоток. Главная же тайна мистерий заключается в возникновении удивительных видений, что посещают посвящённых в элевсинском храме Деметры, в том, что эти «представления» не подстроены, возникают не извне, а как бы всплывают из глубин естества, открываются, как сокровенные воспоминания души о том, что дано ей от начала, что составляет тайну жизни и смерти. Эти воспоминания приходят к каждому человеку в только ему знакомых образах, и потому их не стоит пересказывать другому, даже посвящённому. Но есть и люди, которым ничего не удаётся увидеть, потому что их души грубы, а сердца наполнены тьмой неверия. Такие тоже молчат, чтобы никто не узнал о них правды. Самым чистым являются образы богов, где Деметра — жизнь, Персефона — душа, Эрот — любовь, Авд — смерть, а Зевс — вечность. Вечная жизнь души, поправшая смерть любовью...
О Критобуле, сыне Критона, так же, как и об Аполлодоре, можно было сказать, что он красив. Только в отличие от светловолосого и голубоглазого, словно фракиец, Аполлодора, Критобул был тёмноволос, смугл и кареглаз. У него был ровный и жёсткий нос, упругие тёмные губы и красивый, может быть, чуть тяжеловатый подбородок, как у закалённого в боях воина. Зато ресницы он, кажется, похитил у обольстительной девушки: как чёрные крылья бабочки, они трепетали над его большими влажными глазами.
Платон помнил, как Сократ и Критобул однажды заспорили о том, кто из них красивее. Ради шутки скорее, чем ради выяснения истины, хотя и в этом весёлом споре Сократ показал, как одно ложное суждение может привести к очевидному абсурду. Тогда-то Платон и обратил внимание на красоту Критобула. Да и могло ли быть иначе, если об этом заговорил учитель? Спор начался с того, что Сократ по просьбе друзей вызвался доказать всем своё внешнее превосходство над Критобулом. Прежде всего он спросил юношу, что же отличает красивый предмет от некрасивого. Критобул сказал: «То, насколько хорошо этот предмет — скажем, меч, щит или копьё — служит делу, для которого предназначен». Получив такой ответ, Сократ тут же принялся доказывать, и справедливо, что его глаза навыкате красивее глаз Критобула, потому что способны видеть не только то, что перед ними, но и то, что сбоку, то есть служат делу лучше.
— А уж про рачьи глаза, — смеялся Сократ, — и говорить нечего: они великолепны!
Так же он доказал, что и нос у него красивее, поскольку большие и вывернутые ноздри ловят запахи лучше, чем узкие ноздри Критобула, обращённые постоянно вниз. Более того, нос Сократа приплюснут и, стало быть, не мешает зрению, тогда как прямой нос Критобула торчит между глаз, словно барьер. Получилось, что и толстые губы Сократа краше губ Критобула, потому что ими и целовать сподручнее, и есть-пить удобнее. Таким образом, всё на лице Сократа оказалось прекрасным, а значит, и всё лицо в целом.
— Я красивее тебя, — заключил Сократ, смеясь. — А поскольку все видят, что это всё-таки не так, то и выходит, что красота и польза — не одно и то же. А что же есть красота? Когда мы восхищаемся цветком, мы меньше всего думаем о его полезности. И уж совсем забываем об этом, созерцая прекрасное звёздное небо...
Платон вошёл в Элевсин, шагая рядом с Критобулом. Уже вечерело, в городе сгущались сумерки, и только элевсинский акрополь с храмом Деметры и телестерионом, построенным стараниями Перикла, светился на высоком холме, — там, ближе к небу, день ещё не закончился, и над строениями играл догорающий солнечный свет.
Процессия вошла в город через северные ворота и двинулась к садам, где должна была расположиться на ночлег. Впрочем, некоторые из участников процессии разошлись по домам друзей и знакомых, иные отправились в катагогию, где комната стоила в эти дни довольно дорого, большая же часть пришедших разбрелась по саду, где заранее были установлены камни, заменявшие путешественникам очаги. Разложив между камнями костерок, можно было разогреть на нём пищу, которую сопровождающие афинян рабы принесли с собой. Слуг было больше, чем господ, и они сразу же сгрудились вокруг костров в шумные компании. Хозяева же, утомлённые долгой дорогой, торопились устроиться на походных постелях, и многие сразу же погрузились в сон, не дожидаясь ужина.
Платон не пошёл ночевать ни к друзьям, ни к родственникам, да и от гостиницы отказался, куда его настойчиво звали Аристарх и Менон, с которыми подружился во время прошлых Истмийских игр. Он остался в саду. Слуги постелили ему рядом с Критобулом под раскидистым орехом — деревом чистым и благородным. Позже к ним перебрался Аполлодор, который отправился было в катагогию, но вскоре вернулся, обнаружив, что в гостинице водятся блохи. Они вместе поужинали, потом растянулись на постелях, задремав под тихий шелест ореховой листвы. Платон уже уснул, когда его разбудил голос Аполлодора:
— ...Нет, никогда не пойму, зачем столько звёзд. Если они, как утверждал Анаксагор, подобны Солнцу, то кому же они светят и кого обогревают?
Звёзды — вечная загадка для всех. Говорят, что Пифагор однажды сосчитал их все до одной, а затем каждый год пересчитывал. И вот удалось выяснить: хотя все не раз видели, что звёзды падают и сгорают, их на небе не становится меньше — из созвездий не исчезло ни одно светило. Но ни одно новое и не появилось. Получается, что звёзды вечны, как боги, а скорее всего они и есть боги. Но зачем так много богов?
— Ты бы лучше подумал о том, — отозвался на вопрос Аполлодора Критобул, — зачем так много людей? И говорят, что на земле их становится всё больше. Откуда же берутся новые души для новых людей? Если души рождаются, то, надо думать, они и умирают, ведь всё, что появилось, обречено однажды исчезнуть. Вечно только вечное.
«Да, — подумал Платон, — вечно только вечное, а всё прочее — прах».
— А стареет ли вечное? — спросил Критобула Аполлодор.
— Как же это может быть?!
— Значит, всё, что стареет, не может быть вечным?
— Так, — согласился Критобул.
— А как же Зевс? Ведь не родился же он с бородой. Да и другие боги появились на свет младенцами, а потом подрастали. Получается, что они не бессмертны? И вообще, что такое вечность? Вечность вчера и вечность сегодня — разве это одно и то же? Если нет, то и вечность стареет...
— Вечность есть мысль о вечности, которая мыслит себя как вечность, — сказал Платон.
— Ты сам это придумал? — засмеялся Аполлодор. — Или тебе это приснилось?
— Не знаю, — ответил Платон. — Мне так подумалось, когда я слушал вас. А пришла ли эта мысль из сна или со звёзд, на которые я смотрел, не знаю. А что, если звёзды — это глаза всеобъемлющего божества? — вдруг спросил он. — Кто же мы в таком случае?
— Не более чем блохи в катагогии, — хихикнул Аполлодор.
Кощунство в отношении богов и людей накануне Великих Оргий — сомнительное предприятие. И хотя достоинства богов и человеческих душ в этом ночном разговоре подвергались лишь некоторому сомнению и он состоял скорее из вопросов, нежели утверждений, всё же стоило его закончить. Эта дискуссия, несомненно, вредила душе, которой предстояло перед принятием великого посвящения очиститься от всякой скверны. Готовясь принять божественные откровения Деметры, человеку следует очиститься омовениями, воздержанием, молитвами, молчанием, ибо горе тем, кто ждёт посвящения без уважения к Мистериям, без чистой веры, как говорила пророчица из святилища Коры в Агрее. Очищения будут длиться семь дней, и лишь на восьмой чающим будут розданы знаки посвящения. Затем все войдут в телестерион и проведут там всю ночь, мистическую, таинственную ночь посвящения, которая сделает их ясновидящими.
— Нам лучше помолчать, — сказал Критобул, словно прочёл тревожную мысль Платона о кощунстве. — То, о чём мы говорим, можно обсуждать философам, но не ждущим посвящения.