Страница 3 из 81
На следующий день Меншиков отправился к наследнику шахского трона. Неспешное церемониальное действие оказалось событием и в жизни целого города. С утра по улицам выстроились две линии персидской пехоты, оттесняя во дворы тысячи зевак. К одиннадцати часам к дому посольства приехал мегмендар – провожатый, тот самый чиновник, что навещал русского посла накануне. Поднимаясь в седло, Меншиков кинул в сторону, усмехнувшись, мол, теперь персу головой придется отвечать за все ошибки русских против строгих церемониальных правил. Сергей наклонил голову, показывая, что слышал шутку и оценил, но отвечать не стал. Он хорошо знал, что при восточных дворах виновным в упущении сносят голову в самом буквальном, физическом смысле.
Кривые, узкие улицы Тебриза казались в этот день просто тропинками, вьющимися меж высоких дувалов. Войска и зеваки настолько стиснули пространство, что ехать пришлось гуськом. Даже два всадника не смогли бы стать рядом в проходе, оставленном для посольства. Новицкий оглядывал сверху сарбазов, старательно тянувшихся в виду русских, рассматривал пеструю и шумную толпу, что гомонила за ровной линией черных бараньих шапок, и думал – неужели это и есть та самая страшная сила, что который век угрожает жителям предгорных городов и селений. Плоские крыши забиты были горожанами: мужчинами в ярких и плотных халатах, женщинами в черных и синих покрывалах, спускавшихся до самых носков и пят. Мальчишки, разумеется, ободранные и грязные, вопили так, что не давали воробьям опуститься на ветки. Все, казалось, искренне рады русским, хотя на самом деле, подумал Новицкий, жителей Тебриза веселила сама возможность отвлечься от тягостной борьбы с нищетой. А что служило причиной для праздника, было не так уж важно.
Впрочем, долго заглядываться по сторонам он не мог. Лошадь его едва не провалилась в канаву, и Новицкий чуть было не потерял на глазах толпы стремя – случай для кавалериста позорный. Узкие арыки, подводившие воду к домам, перерезали улицу через каждые сто саженей, и всаднику следовало держаться аккуратней и крепче. Да еще ступня, на которую поверх сапога вбита была калоша, входила в металлическую дугу одним носком, что тоже не добавляло уверенности. Сергей обругал сквозь зубы город Тебриз, его обитателей, персидское войско, принца Аббаса, князя Меншикова; постарался все уместить в одно предложение, чтобы проговорить на едином выдохе. Облегчил душу, хлестнул лошадь, догнал посла и поехал за ним, держась на обусловленном расстоянии.
Аббас-Мирза принимал русских в шатре. Одутловатый мегмендар, Новицкий уже знал, что зовут его мирза Рахим, тяжело спустился на землю перед аркой, искусно составленной из крашеных брусков и пышно перевитой цветами. Меншиков и Новицкий также спешились и пошли следом за провожатым. Конвой в десять драгун с поручиком остался стоять верхами. Впрочем, задумай Аббас-Мирза вероломный поступок, мало бы помог и весь Нижегородский полк, окажись он здесь случаем. Новицкий вспомнил давнюю поездку в Виддин[7], когда они с Георгиадисом убеждали Муллу-пашу остаться нейтральным в будущей схватке между двумя огромными армиями. Тогда они переплыли Дунай втроем. И сейчас Сергей подумал, что, окажись на месте конвоя один князь Мадатов, теперь военный правитель трех закавказских провинций, а тогда лихой командир гусарского эскадрона, ему бы было куда спокойнее.
Мирза Рахим остановился так внезапно, что Меншиков едва не уткнулся в пухлую спину мегмендара. Тот быстро и низко поклонился несколько раз, кому – Сергей пока не понял. Все пространство – от арки и до шатра занимала толпа придворных в пестрых халатах. Эти не шумели, как горожане, напротив – молчали, угрюмо и злобно. И тишина эта надавила Сергею на плечи, пригибая к земле.
«А ведь очень возможно, – мелькнуло у него в голове, – что Аббас решит вдруг одним взмахом клинка порвать Гюлистанский мир. Одно резкое движение, и Фетх-али-шах вынужден будет начать войну. Или, точнее, принять ее. Убийство посланника – прямой casus belli[8]: ни одно цивилизованное государство не сможет оставить его безнаказанным…»
Ему страшно захотелось вдруг остановиться, оглянуться, посмотреть в глаза тех, кто мог в следующую секунду кинуть в его спину тяжелый плоский клинок или же разрядить разукрашенный пистолет, что был заткнут за пояс. Но усилием воли он заставил себя смотреть прямо, а липкие струйки пота, катящиеся от затылка к крестцу, решил отнести за счет невозможной жары.
Мирза Рахим вдруг сел – плюхнулся прямо в пыль и, сгибаясь поверх объемного живота, шумно сопя, принялся стаскивать туфли. Сняв, отбросил в сторону и, колыхаясь, поднялся на ноги, которые обтягивали плотные чулки кроваво-красного цвета. Меншиков же, не нагибаясь, двумя быстрыми движениями сбил калоши и остался стоять в сапогах. То же повторил Новицкий, хотя и с меньшим, как показалось ему, изяществом. «Ум, чтобы кусаться, – вспомнилась ему фраза покойного государя. – Возможно, но отметим, что кусается князь достаточно больно и нападает со стороны неожиданной…»
Но отвесить надлежащие поклоны им все же пришлось. И в начале пути, сразу же после арки, и в середине, и перед входом в шатер. Выходку с калошами им простили, оценив чисто восточное остроумие; нарушение же существа церемониала могло привести к последствиям предсказуемым, но весьма нежелательным.
Аббас-Мирза принял посольство сидя. Прямя спину, скрестив ноги он придавил выложенные пирамидой посреди Диван-хане полосатые тугие подушки. Вокруг него толпились придворные, разряженные один другого пышней. Среди них выделялся высотой и дородством Мамед-мирза, старший сын наследника. Сам Аббас был одет на удивление скромно: поверх синего балахона – ноба он накинул темно-красный джуббе – плащ с рукавами; и только из-за шелкового пояса, туго намотанного в несколько рядов, сверкала алмазами рукоять кинжала.
Он не встал, когда приблизился Меншиков, но тут же пригласил русского посла сесть рядом и заговорил. Речь его, по восточному обычаю, лилась свободно, бурно и была украшена цветистыми оборотами: «превосходящий все ожидания светлый лик моего гостя» и «недостойный предстать перед… мой слабый образ…» Эти блестки красноречия Сергей убирал, переводя речь Аббаса на русский, и – старательно вставлял, когда излагал на фарси ответы князя. Впрочем, трудиться ему пришлось недолго. Инструкции, полученные Меншиковым в Петербурге, предписывали ему вести переговоры с самим Фетх-Али-шахом, и князь не считал нужным тратить время на второго человека Ирана, когда его ждала встреча с первым. Да и Аббас-Мирза, казалось, не решился пока заслонять своей фигурой отца.
Он много улыбался, кивал, казалось, был искренне рад высокому гостю, почтившему его посещением. Но его простота и приветливость прикрывали характер жестокий и деспотичный. Надежные люди сообщили Новицкому, что всего лишь неделю назад Аббас-Мирза вдруг прервал совещание и приказал охране вспороть живот одному из своих советников, а потом с удовольствием смотрел и слушал, как умирает несчастный. Вина казненного состояла в том, что он во время речи наследника вдруг бросил взгляд в сторону песочных часов, и Аббас-Мирза заподозрил, что недостойному стало скучно…
К счастью русского посланника, обмен цветистыми любезностями продолжался недолго. Возможно, что по правилам восточной дипломатии он был оскорбительно краток. Однако князь Меншиков нарушения этикета не обнаружил. И когда Аббас-Мирза пригласил его взглянуть на учения персидской артиллерии, Александр Сергеевич согласился с радостью, может быть несколько и поспешной.
Они покинули шатер и прошли по двору к беседке, стоящей на возвышенности. Холмик этот, показалось Сергею, был насыпан недавно. Солдаты гвардии наследника, джамбазы[9], стали полукольцом, положив сабли обухами на мощные плечи. На круглом низком столике уже приготовлены были пиалы с чаем и круглое блюдо с шербетом. Аббас-Мирза и князь Меншиков сели на ковры. Новицкий почтительно остановился поодаль.
7
См. роман «Черный гусар».
8
Casus belli – повод к войне (лат.)
9
Джамбаз – «душой играющий» – солдат шахской гвардии.