Воздаяние храбрости

Послание читалось так же отчетливо, как если бы кто-то прокричал его в рупор или простучал в барабан. Новицкий заткнул пистолет за пояс, подхватил трость и поднялся.

Во дворе было не так уж темно, как казалось ему из комнаты. Луна поднималась над городом, и тени от деревьев темнели на земле, тянулись к стене, к двери, к ногам Сергея. Он задержался, давая глазам привыкнуть к ночи, но через полминуты еще один камешек ударился в стену, подпрыгнул у ног и затих.

Теперь Новицкий уже почувствовал направление и не торопясь направился к ближайшему дереву. По дневным впечатлениям ему помнилось, что должна быть груша. Он зашел за ствол, остановился и оперся лопатками на кору, чтобы почувствовать прикрытие сзади.

– Дальше я не пойду, – сказал он негромко и тут же повторил на фарси.

Невысокая, тонкая фигурка выскользнула из кустов. В неверном свете восходящей луны Сергей понял лишь, что перед ним мальчик. Лет двенадцати, а может быть даже четырнадцати, тощий, обмотанный халатом, который ему был явно велик. Мальчишка был бос и грязен, запах немытого тела перекрыл ароматы ночного сада, но Сергей не позволил себе даже поморщиться.

– Ты один? – спросил он коротко, поскольку говорил на фарси до сих пор плохо.

Мальчишка кивнул, поднял руки, показывая пустые ладони, и прокрутился на пятке, убеждая русского, что тому нечего опасаться. Когда он снова повернулся лицом к Новицкому, то оскалился довольно насмешливо.

– Зачем пришел? – спросил снова Сергей.

– Девочку хочешь? А может быть мальчика?

На улицах Тебриза такие зазывалы постоянно крутились под ногами прохожих. Но встретить его в саду посольского дома казалось весьма необычным.

– Только за этим пришел?

Мальчишка подпрыгнул.

– Молодой и красивый сидит за столом от утра и до вечера. Я подумал – наверное, он не знает, чем еще можно заняться в Тебризе.

– Как тебя пропустила охрана?

Мальчишка ухмыльнулся еще насмешливей.

– Они не заметят слона, разве что тот наступит им на ухо. Не беспокойся, я проведу тебя мимо этих слепых и глухих слуг шайтана.

– Мне незачем идти в город. И мне сегодня не нужна женщина.

– Женщина нужна мужчине всегда, – возразил мальчишка вполне уверенно. – И женщины здесь недороги, но умелы. Они покажут тебе такие уголки рая, куда ты до сих пор не заглядывал.

На миг Сергей в самом деле почувствовал, что его охватывает желание, но тут же раздраженно мотнул головой.

– Иди. Отыщи себе другого доверчивого ференги[6]. А я и так чересчур много видал в этом мире.

– И такое тоже ты видел?

Рука мальчишки нырнула под халат и тут же выскочила наружу движением столь же быстрым, как бросок кобры. Сергей только успел потянуть спрятанный в трости стилет, как разглядел, что же показывает ему невесть откуда взявшийся вестник. На смуглой ладони мальчишки лежал короткий нож, какой носят вместе с кинжалом, чтобы резать мясо или пускать на стружку подобранную случайно деревяшку. Совсем простой нож – белая ручка, костяная, отполированная жестким хватом многих ладоней. Тонкое, короткое лезвие; еще более короткое, чем обычное, потому что сломано примерно в двух третях длины от черенка. Новицкий сразу узнал этот нож и тут же вспомнил, кому он его оставил…

Когда русский посол князь Меншиков собирался на прием к Насиб-Султанэ, наследнику шаха, его предупредили, что, войдя в Диван-хане, залу для аудиенции, им надо будет снять туфли и остаться в чулках. Чулки, причем, должны быть красного цвета.

Персидский чиновник, приехавший проводить русских к Аббас-Мирзе, много улыбался, часто кланялся, едва ли не нагло. Новицкий, зная вспыльчивый характер посла, старался переводить как можно тактичнее, смягчая неудобные обороты и выражения. И все равно князь был взбешен.

– Скажите ему, что генерал Ермолов сапог не снимал даже в присутствии шаха.

Новицкий передал слова князя как можно точнее, не смущаясь их грубостью. Но персиянин нисколько не был обескуражен. Казалось, он ждал такого ответа и возражение подготовил заранее.

– Когда Лев Вселенной, всемилостивейший Фетх-Али-шах, да продлит Аллах его дни до видимой границы времен… Когда Его Величество соблаговолил беседовать с храбрым и мудрым Ярмул-пашой, тогда, десять лет назад, и звезды стояли в другом порядке…

Новицкий старательно передавал витиеватые ходы чужого, не совсем привычного ему языка и наблюдал, как дергается кончик длинного носа князя. Александр Сергеевич Меншиков казался ему не самым удачным выбором нового императора. Он состоял в свите при прежнем, старшем брате Николая Павловича, но не сумел при дворе удержаться. Трижды сказал в сторону, дважды шагнул поперек общему направлению и в результате вышел в отставку, не начав еще отсчитывать и пятый десяток. Вслед ему летело шипящее замечание государя, мол, душа и ум у князя Александра Сергеевича имеются, но первая «черней сапога», а второй нужен лишь затем, «чтобы кусаться». Младший брат, слишком долго ходивший в Великих князьях, приближал к себе обиженных в прежнее царствование. Так и Меншиков попал посланником в Персию. «Лучше бы, – в который раз подумал Новицкий, – государь направил бы новый пехотный полк в Тифлис. Ход столь же бестактный, но куда более эффективный…»

– Скажи ему, – крикнул князь, злобно вперившись в перса. – Я все понял. Может идти.

Новицкий попытался затушевать оскорбительный тон высказывания, драпируя его цветистыми оборотами, но заслонить лицо князя он не успел бы, даже если вдруг и решился. Посланец Аббаса еще более заулыбался и отошел, все так же кланяясь и не поворачиваясь спиной. Когда он исчез за дверью, Новицкий повернулся к князю и почтительно наклонил голову, ожидая указаний.

«Ведь он должен был знать восток, – мелькнуло в голове у Сергея. – Воевал же в турецкую и ранен был под Рущуком. С другой стороны – служил он адъютантом у графа Каменского и от него заразился идеей – подписывать мирный договор исключительно на барабане. Ах, нет, – оборвал себя же Новицкий, – подписывать договор на барабане, даже более – на спине у великого везиря собирался князь Петр Иванович Багратион. Но не удалось это ни ему, ни Каменскому. А заключил Бухарестский, столь нужный России мир будущий фельдмаршал, Михаил Илларионович Кутузов. И уж в нем-то фанаберии не было совершенно. Не гнушался он притворяться ни слабым, ни побежденным. А в результате выигрывал если и не сражения, то войны, кампании в целом…»

Меншиков сидел все так же безмолвно и неподвижно. Только самый кончик носа колебался из стороны в сторону, словно хвост лисицы, когда она намеренно вертит им в виду догоняющей своры гончих. У Новицкого затекла шея, но он не решался переменить позу.

– Вот что, Новицкий, – разомкнул наконец губы князь Александр Сергеевич. – Разыщите-ка Шипова, и пусть он приготовит нам к завтрашнему визиту десяток пар новых калош. Таких, чтоб сверкали.

Сергей дернул головой вниз-вверх и радостно отправился исполнять не совсем понятное ему поручение. Евграф Федорович Шипов заведовал всем хозяйством посольства. И, разумеется, был недоволен ни новой докукой, ни тем, что передано было приказание через вторые руки. Но все, что мог и хотел сказать, оставил он при себе. «Да и мне калошами заниматься как-то совсем не с руки, – подумал, глядя ему вслед, Новицкий, так же не разжимая губ. – Но попробуй с нашим „цапелем“ обсудить, что положено по инструкции, а что нет…»

«Цаплей», «цапелем» Меншикова звали за глаза и вполголоса. Прозвище учитывало и высокий рост князя, и его худобу, и важную манеру вышагивать, и умение разить без промаха, быстро и беспощадно. Новицкий сам как-то попробовал в подходящую, как ему казалось, минуту пуститься в воспоминания и о Турецкой кампании, и о лейб-гвардии Преображенском полку, в котором князь служил уже капитаном. Но «цапель» только положил набок голову и скосил на переводчика черный глаз: мол, только еще не хватало – теперь и этот набивается в сослуживцы?.. Новицкий покраснел, надулся и поклялся мысленно, что никогда в общении с князем не выйдет за пределы отношений, предписанных инструкцией, Ермоловым и, разумеется, Георгиадисом. Инструкции Новицкий хранил в портфеле, командующий Кавказским корпусом лично отправил надворного советника Новицкого в распоряжение посланника государя, а начальник восточного направления секретной службы зорко следил из Санкт-Петербурга за своими агентами, не упуская из виду ни единой ошибки.

6

Ференги – европеец.