Тайна Марии Стюарт

Шотландцы стекались отовсюду на защиту своей страны. У графа Аррана было вдвое больше людей, чем у противника, – около тридцати шести тысяч. Но они не имели огнестрельного оружия, только горских лучников; не имели пушек, а пехотинцы были вооружены пиками. Они маршировали под белым знаменем с девизом Afflicte sponse ne obliviscaris («Святая церковь взывает к Христу»)[6].

У Пинки-Клаф рядом с городком Массельбург, примерно в десяти километрах к западу от Эдинбурга, граф Арран готовился к битве. Он сформировал боевой порядок из четырех дивизий на возвышенной местности, и их блестящие пики напоминали поля зрелого ячменя. Или, как описывал один из английских очевидцев, их пики щетинились так же густо, как иглы ежа. Священники в черных рясах, стоявшие вместе, были ясно различимы, и их блестящие тонзуры походили на ряды шлемов.

Обе стороны хорошо знали, за что они сражаются. Сомерсет вышел вперед и предложил отступить, если шотландцы согласятся, чтобы Мария сама выбрала мужа, когда вырастет, и не устраивали ее брак.

Шотландцы ответили тем, что бросились на неприятеля и безрассудно покинули свою выгодную позицию. Английские суда вели по ним огонь, рассеивая лучиков, а всадники рубили направо и налево. Большинство погибших были ранены в голову, поскольку конники своими мечами не могли достать ниже, они отсекали головы и рубили шеи. Десять тысяч шотландцев было убито. Мертвые тела лежали так плотно, что издалека напоминали стада пасущегося скота на зеленом лугу. Белое знамя с девизом было извлечено из-под кургана, сложенного из тел мертвых священников. Заляпанный грязью и кровью трофей отослали на юг королю Эдуарду в знак его победы.

Теперь даже мощные стены замка Стирлинг не могли защитить его обитателей от ужасов, творившихся снаружи. Среди трупов, гниющих во влажных курганах, находился и Малькольм, лорд Флеминг муж леди Джанет Флеминг и отец Мэри Флеминг.

Проворный гонец принес страшную весть в Стирлинг, и всегда жизнерадостная леди Флеминг осела, привалившись к стене во внутреннем дворе. Статуи планетарных богов в нишах над ней – Меркурия, Юпитера, Сатурна – благосклонно взирали на нее. «Французские скульпторы поставили их здесь, как будто порядок и красота могут прижиться на этой земле, – подумала Мария де Гиз, наблюдая за тем, как ее фрейлина и подруга борется со слезами. – Они воздвигли их здесь по приказу моего мужа, который тоже умер загадочной и преждевременной смертью».

– Мужайся, – это все, что она смогла прошептать. – Будь твердой.

Леди Флеминг выпрямилась и прислонилась к стене.

– Я должна сказать дочери. Я должна сказать ей, – повторила она и побрела в детскую.

Мэри Флеминг горько плакала в тот вечер в спальне в окружении своих подруг. Они пытались утешить ее, но могли сделать это, лишь вспоминая о собственных утратах.

– Мой отец умер после битвы при Солуэй-Моссе, – сказала Мария. – А дед был убит на Флодденском поле.

– Оба моих деда погибли там, – прорыдала Мэри Флеминг. – Теперь вся моя семья полегла в войне с англичанами.

– Мой дед тоже пал в битве при Флоддене, – тихо и печально сказала Мэри Сетон.

– И мой, – добавила Мэри Ливингстон, чья нежная веселая душа ненавидела саму мысль о крови и убийстве.

– Все мы сестры по несчастью, – сказала Мария, которая до сих пор даже не задумывалась об этом. Она знала о смерти своего деда и отца, но не о последующем осквернении их тел и гробниц. До сих пор ее жизнь была немного запутанной, но счастливой, и она тянулась к свету и старалась избегать теней, неустанно преследующих ее. Но горе ее подруг… это было нечто иное. Она не могла скрыться от этого.

Несколько дней спустя Мария проснулась от того, что кто-то бесшумно зажег свечу в ее комнате. Джин Синклер, ее личная горничная, ходила вокруг, полностью одетая. Мария видела, как она собирает ее одежду и поднимает свечу, заглядывая в темные углы. Что она ищет?

Джин подошла к ней, опустилась рядом и ласково посмотрела на девушку:

– Вы должны одеться, Ваше Величество, и потеплее. Вы отправляетесь в тайное путешествие.

Мария выпрямилась. Это походило на сон, но она знала, что когда говорят о тайнах, то не следует задавать лишних вопросов.

– Мы уезжаем одни? – прошептала она и стала слезать с постели. Миссис Синклер уже начала греть ее одежду перед камином.

– Нет. Ваша мать тоже едет, и четыре Марии, и ваш учитель, мастер Скотт, и ваши стражи, лорды Эрскин и Ливингстон. Но это все.

– Мы собираемся бежать? – Мария стала натягивать тяжелую шерстяную одежду, в которой ездила верхом или играла на льду.

– Да. Туда, где никто не сможет найти нас.

– Мы останемся там навсегда и больше не вернемся?

– Может быть.

– И мы больше никогда не увидим этот замок?

– Возможно.

Мария продолжала одеваться, не пытаясь унять громко стучавшее сердце.

Во дворе собрался маленький отряд с факелами. Люди были одеты в плащи с капюшонами, прочные сапоги и имели при себе минимум поклажи. Взрослые разговаривал приглушенными голосами, неразборчивыми для детей, собравшихся вместе. Фламина и Пышка были взволнованы ночной поездкой, Мэри Сетон подчинилась неизбежному, а Мэри Битон казалась спокойной и расслабленной. Но Мария радостно встрепенулась в предчувствии приключения. Оно таило в себе опасность, но она не боялась, а чувствовала себя обновленной.

Процессия спустилась во тьму по длинной замковой лестнице. Они не осмелились зажечь факелы из-за полученного вчера сообщения, что англичан видели всего лишь в десяти километрах от замка. У подножия лестницы их ждали лошади, и девочки устроились за спиной у взрослых; никакой шетландский пони не мог скакать ночью с такой скоростью, как хотели взрослые.

Потом они галопом умчались в безлунную ночь во главе с главным конюхом замка, показывавшим путь. В воздухе чувствовался холод. Земля была покрыта туманом, кружившимся и образующим маленькие водовороты, когда они проезжали мимо. Мария тесно прильнула к спине лорда Джона Эрскина, а Мэри Ливингстон ехала за спиной своего отца Александра.

В ночи где-то в лесу Мария слышала звуки животных: шорохи оленей и хлопанье крыльев потревоженных водоплавающих птиц. Ласки и горностаи шуршали в кустах, а один раз при одном из этих звуков ее волосы встали дыбом – из темноты донесся волчий вой.

Все казалось сном: непроглядная тьма, прыгающий круп лошади, непривычные звуки и запахи. Потом наваждение рассеялось, и они оказались на берегу озера, где их встретил лодочник. Небо стало молочно-розовым, от воды поднимался туман, а камыши стояли как часовые, когда они под мерные взмахи весел плыли к зеленому острову с белыми зданиями, слабо сиявшими в жемчужной дымке рассвета. Мария вышла из лодки на ковер влажной зеленой травы, где ее встретил высокий священник в сутане с капюшоном.

– Добро пожаловать, дитя мое, – сказал он, опустившись на одно колено. – Добро пожаловать в Инчмахоум.

Его сутана была черной, а капюшон таким глубоким, что она не могла ясно видеть его лицо. Но голос, ласковый и утешительный, казался таким же сном, как и все остальное в эту волшебную ночь. Со вздохом она закрыла глаза и опустилась на руки настоятеля монастыря, отдавшись покою этого места.

Мария проспала три четверти дня, и, когда проснулась, был уже ранний вечер. Длинные лучи медового света проникали через ряд окон большой, но скудно обставленной комнаты. Стены были побелены, но не имели никаких украшений, как и голый каменный пол. Она лежала на жесткой, а не на привычной мягкой постели, и одеяло оказалось колючим. От него веяло свежестью, как от вещей, которые долго сушатся под солнцем на свежем воздухе, и слабым ароматом душистого ясменника.

Откуда-то издалека доносились звуки песнопения. Мария встала – она спала полностью одетой – и медленно подошла к открытому окну. Снаружи она увидела деревья, зеленую траву, воду и маленькую церковь. Именно оттуда доносилось пение. Оно было едва слышным, словно голоса ангелов в раю. Мария перегнулась через подоконник, позволив ветерку играть своими волосами, и лежала в полудреме, наслаждаясь красотой солнечного вечера и неземных голосов. Никогда раньше она не ощущала такого покоя.

6

Букв. – «Не забудь страждущую невесту». Имеется в виду церковь как Невеста Христова; шотландцы действительно шли под этим девизом на битву при Пинки.