Страница 7 из 13
В конце концов я сдаюсь и делаю то, что делаю каждый раз, когда мне не спится, - надеваю обувь и куртку и иду к Пайер. Я подумываю о том, чтобы еще раз запустить программу пейзажей страха, но я не догадался пополнить свой запас сыворотки этим вечером, а сейчас будет хлопотно достать ее. Вместо этого я иду к диспетчерской, где Гас приветствует меня храпом, а двое других даже не замечают, как я вхожу.
Я не пытаюсь еще раз просмотреть файлы Макса - я чувствую, что знаю достаточно, что грядет что-то плохое и я не знаю, как это остановить.
Мне нужно кому-то рассказать, мне нужен кто-то, кто сможет разделить это со мной, сказать мне, что делать. Но нет никого, кому бы я мог доверить что-то подобное. Даже мои здешние друзья родились и выросли в Бесстрашии; как мне узнать, доверяют ли они безоговорочно своим лидерам? Я не могу знать.
Почему-то на ум приходит лицо Трис, открытое, но смущенное, когда она сжала мою руку в коридоре.
Я прокручиваю запись, просматривая городские улицы, и затем возвращаюсь на территорию Бестрашия. Большинство коридоров настолько темные, что я не смог бы там ничего увидеть, даже если бы там что-то было. В наушниках я слышу только шум воды в ущелье или свист ветра в аллеях. Я вздыхаю, склоняя голову на руку и наблюдаю за изображениями, меняющимися одно за другим, и позволяю им усыпить меня.
- Иди спать, Четыре, - говорит Гас через комнату.
Я просыпаюсь и киваю. Если я не наблюдаю за записями, то это значит, что находиться в комнате контроля нет смысла. Я выхожу из моего аккаунта и иду по коридору к лифту, стараясь не спать.
Пока я иду по вестибюлю, я слышу крик, исходящий снизу, из Ямы. Это не веселый клич бесстрашных, не вскрик кого-то приятно удивленного, или что-то вроде того, это крик ужаса.
Маленькие камушки разлетаются в стороны позади меня, когда я бегу вниз к подножию Ямы; я дышу быстро и тяжело, но размеренно.
Три высоких, одетых в черное человека стоят внизу у ограждения. Они столпились вокруг четвертого, объекта поменьше, и, хотя вижу я немного, я понимаю, что это драка. Или это можно было бы назвать дракой, если бы они не были трое против одного.
Один из нападавших оглядывается, видит меня и бежит в другом направлении. Когда я подхожу ближе, я вижу одного из оставшихся нападавших, поднявшего жертву над пропастью, и я кричу:
- Эй!
Я вижу ее светлые волосы и вряд ли могу разглядеть что-то еще кроме них. Я сталкиваюсь с одним из нападавших - Дрю, я узнал его по цвету волос - огненно-рыжему, - и швыряю его к ограждению. Я ударяю его раз, два, три в лицо, после чего он падает на землю, а я пинаю его, не думая, совсем не думая.
- Четыре,- ее голос тихий, хриплый и он - единственное, что может помочь мне вернуться. Она висит на ограждении, свисая над пропастью, как наживка на крючке. Другой, последний атаковавший исчез.
Я подбегаю к ней, хватая ее под плечи и снимаю с ограждения. Я держу ее перед собой. Она прижимает свое лицо к моему плечу, запуская свои пальцы под мою рубашку
Дрю, поверженный, лежит на земле. Я слышу, как он стонет, пока я уношу ее прочь - не в больницу, где те, кто пришел за ней, могут начать ее разыскивать, а в свою квартиру, расположенную в пустынном и отдаленном коридоре. Я толкаю входную дверь и кладу ее на кровать. Я ощупываю пальцами ее нос и скулы в поисках переломов, затем проверяю пульс и наклоняюсь ближе, чтобы проверить, как она дышит. Все кажется нормальным, ровным. Даже шишка на затылке, несмотря на припухлость и царапины, не выглядит серьезной. Она пострадала не сильно, но могла бы.
Мои руки трясутся, когда я отталкиваюсь от нее. Она ранена не сильно, а вот Дрю - может быть. Я даже не знаю, сколько раз ударил его, прежде чем она назвала мое имя и пробудила меня. Все тело начитает трясти и я проверяю подушку, поддерживающую ее голову, и покидаю квартиру, возвращаясь к ограждению у Ямы. По пути я пытаюсь воспроизвести последние несколько минут в голове, стараясь вспомнить, куда я его ударил и как сильно, но все сводится к чувству ярости.
Интересно, чувствовал ли я то же, что и он, думаю я, вспоминая дикий, пугающий взгляд Маркуса, появлявшийся всякий раз, когда он был зол.
Когда я подхожу к ограждению, Дрю все еще там, лежащий в странной позе на земле. Я перекидываю его руку через свои плечи и наполовину веду, наполовину тащу его в медблок.
Когда я возвращаюсь в квартиру, то немедленно иду в ванную, чтобы смыть кровь с рук - некоторые костяшки моих пальцев разбиты, порезаны от контакта с лицом Дрю. Если Дрю был там, другой атакующий должен быть Питером, но кто третий? Не Молли - фигура была слишком высокая, слишком большая. Вообще, есть только один инициированный такого размера.
Ал.
Я смотрю на мое отражение, будто могу увидеть в нем частички Маркуса, глядящего на меня из зеркала. У уголка моего рта рана - Дрю ударил меня в какой-то момент? Неважно. И провал в памяти неважен. Важно то, что Трис дышит.
Я держу руки в прохладной воде, пока та не становится чистой, после вытираю их полотенцем и иду к холодильнику за пакетом льда. Когда я иду к ней, я понимаю, что она проснулась.
- Твои руки, - говорит она, и это так смешно, так глупо - волноваться о моих руках, когда она недавно висела над пропастью со сдавленным горлом.
- Мои руки, - говорю я раздраженно, - не должны тебя беспокоить.
Я нависаю над ней, помещая пакетик со льдом под голову, где я ранее нашел шишку. Она поднимает руку и слегка касается моего рта кончиками пальцев.
Я никогда не думал, что можно почувствовать прикосновение таким образом, - будто всплеск энергии. Ее пальцы мягкие, любопытные.
- Трис, - говорю я. - Я в порядке.
- Почему ты там оказался?
- Я шел из комнаты контроля. И услышал крик.
- Что ты сделал с ними?
- Я отвел Дрю в больницу полчаса назад. Питер и Ал убежали. Дрю утверждает, что они просто пытались напугать тебя. По крайней мере, я думаю, это то, что он пытался сказать.
- Он в плохом состоянии?
- Жить будет. В каком состоянии, сказать не могу, - отвечаю я.
Я не должен позволить ей видеть эту сторону меня, сторону, которая получает дикое удовольствие от боли Дрю. У меня не должно быть этой стороны.
Она дотягивается до моей руки, сжимает ее.
- Хорошо, - говорит она.
Я смотрю на нее сверху. У нее тоже есть эта сторона, должна быть. Я видел, как она смотрела, когда побила Молли, так, будто собиралась драться до конца, независимо от того, без сознания был ее противник или нет. Может быть, мы с ней одинаковые.
Ее лицо искажается, кривится, и она начинает плакать. Чаще всего, когда передо мной кто-то плакал, у меня перехватывало дыхание, будто мне нужно было сбежать от человека, чтобы дышать. С ней я не чувствую себя подобным образом. С ней я не беспокоюсь, что она ждет от меня слишком многого, или что ей от меня что-то нужно. Я опускаюсь на пол, так, что мы оказываемся на одном уровне, и мгновение осторожно смотрю на нее. Затем я дотрагиваюсь рукой до ее щеки, обращая внимание на то, чтобы не нажимать на проявляющиеся синяки. Я провожу большим пальцем по ее скуле. У нее теплая кожа.
У меня нет подходящего слова, чтобы описать, как она выглядит, но даже сейчас, когда ее лицо местами опухло и лишено цвета, в ней есть что-то необыкновенное, чего я не замечал раньше.
В этот момент я в состоянии принять неизбежность того, что я чувствую, пусть и без удовольствия. Я должен поговорить с кем-то. Я должен доверять кому-то. И почему-то я знаю, я знаю, что это она.
Я начну с того, что скажу ей мое имя.
Я приближаюсь к Эрику в очереди за завтраком, стоя позади него с подносом, пока он накладывает омлет в свою тарелку с помощью ложки с длинной ручкой.
- Если бы я сказал, что вчера вечером на одного обучающегося напали несколько других обучающихся, - говорю я, - тебя вообще бы это взволновало?