Предатель (ЛП)

Я останавливаюсь. Эвелин стоит, свесив руки по бокам, лицо ее расслаблено и апатично. "Наш город меняется, Тобиас". Это сказала она мне, когда мы снова встретились в первый раз. "Вскоре каждому придется выбирать сторону, и я знаю, на какой тебе лучше оказаться".

- Ты уже знала, - говорю я, с трудом осознавая правду. - Ты знала, что они планировали что-то подобное, знала уже какое-то время. Ты ждешь этого. Рассчитываешь на это.

- У меня нет стойкой привязанности к бывшей фракции. Я не хочу, чтобы она или любая другая фракция контролировала этот город или людей в нем, - говорит Эвелин. - Если кто-то хочет устранить моих врагов вместо меня, я не стану им мешать.

- Я не могу тебе поверить, - говорю я. - Они не все как Маркус. Они беззащитны.

- Ты думаешь, что они невинны, - говорит она. - Ты их не знаешь. Я видела, кто они на самом деле.

Ее голос звучит хрипло и низко.

- Как, по-твоему, твоему отцу удалось лгать тебе про меня все эти годы? Ты думаешь, другие лидеры Отречения не помогли ему, не сохранили ложь? Они знали, что я не была беременна, что никто не вызывал врача, тела не было. Но, тем не менее, они сказали тебе, что я умерла, разве нет?

Раньше мне не приходило это в голову. Тела не было. Тела не было, но все эти мужчины и женщины, продолжавшие сидеть в доме моего отца в то ужасное утро и на похоронах вечером, притворялись для меня и для остальных членов Отречения, и даже их молчание говорило: никто бы нас не покинул. Кто бы захотел?

Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.

Теперь уже нет.

- Подумай об этом, - говорит Эвелин. - Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?

Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.

Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком, причинившим мне боль - нужно ли спасать их?

Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.

- Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.

Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.

Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.

Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.

- Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого? - интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.

- Может быть.

Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.

- Как дела у Линн?

- Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она. - Видишь ее страхи и все такое.

Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.

- На что это похоже? - спрашивает она осторожно, приподнимая брови. - Ну, видеть все их страхи.

- Я не могу говорить с тобой о ее страхах, - замечаю я. - Ты это знаешь.

- Это твое правило или правило Бесстрашия?

- А это важно?

Шона вздыхает.

- Иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю, вот и все.

Мы доедаем оставшуюся еду в тишине. Именно это мне нравится в Шоне больше всего: ей не нужно заполнять пустые места. Когда мы заканчиваем, мы вместе уходим из столовой, и Зик зовет нас с другой стороны Ямы.

- Эй! - восклицает он, крутя рулон липкой ленты на пальце. - Как насчет того, чтобы пойти и попинать что-нибудь?

- Давай, - в унисон отвечаем мы с Шоной.

Мы идем к спортзалу, Шона рассказывает Зику о неделе у Стены.

- Два дня назад идиот, с которым я патрулировала, начал сходить с ума, клянясь, что что-то видел снаружи... Выяснилось, что это был пакет!

Рука Зика скользит к ее плечам. Я сжимаю пальцами костяшки рук и стараюсь не мешать им.

Когда мы подходим ближе, мне кажется, что я слышу голоса. Расстроенный, открываю дверь пинком. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и...Трис. Столкновение миров немного путает меня.

- Кажется, я что-то слышал, - говорю я.

Юрайя стреляет по мишени из игрушечного пластикового пистолета, вроде тех, что бесстрашные держат забавы ради - я знаю точно, что он ему не принадлежит, значит, он, скорее всего, Зика, а Марлен что-то жует. Она улыбается и машет мне, когда я захожу.

- Оказывается, это мой брат-идиот, - говорит Зик. - Вас не должно быть здесь после отбоя. Осторожно, а то Четыре расскажет Эрику и тот с вас скальп снимет.

Юрайя кладет пистолет на пояс сбоку, не разряжая его для безопасности. Когда-нибудь он закончит с дырой в заднице от пистолета, выстрелившего через штаны. Я не указываю ему на это.

Я держу дверь открытой, чтобы пропустить их через нее. Когда Линн проходит мимо, она говорит:

- Ты не рассказал бы Эрику.

- Нет, не рассказал бы, - отвечаю я. Когда Трис проходит мимо меня, я выставляю руку, и та автоматически занимает пространство между лопаток. Я даже не знаю, было ли это подсознательно или нет. И меня это не заботит.

Остальные начинают спускаться по коридору, наш прежний план провести время в спортзале забыт, как только Юрайя и Зик начинают препираться, а Шона и Марлен делят остатки кекса.

- Погоди секунду, - говорю я Трис. Она поворачивается ко мне, выглядя обеспокоенной, поэтому я пытаюсь улыбнуться, но сейчас это сделать трудно.

Я обратил внимание на напряжение в спортзале, когда вывешивал рейтинг ранее утром - раньше я не думал, когда подсчитывал баллы для рейтинга, что мне стоило бы записать её ниже для её собственной защиты. Это было бы оскорблением её навыков в симуляции, ставить ее ниже в списке, но, возможно, она предпочла бы оскорбление растущей пропасти между ней и ее приятелями-перешедшими.

Даже когда она бледна и обессилена, с порезанными пальцами и нерешительным взглядом, я знаю, что это не тот случай. Эта девушка никогда бы не захотела быть безопасно спрятанной в середине, никогда.

- Это твое место, ты это знаешь? - говорю я. - Ты нам подходишь. Скоро все закончится, так что... просто держись, хорошо?

Внезапно жар приливает к затылку, и я потираю его рукой, не в силах встретиться с ней глазами, хотя я чувствую на себе ее взгляд, когда молчание затягивается.

Затем она переплетает свои пальцы с моими, и я смотрю на нее с удивлением. Я слегка сжимаю её руку, и отмечаю, сквозь замешательство и усталость, что, хотя я и касался ее дюжину раз, и каждый раз это словно помутнение рассудка, она впервые ответила мне.

Потом она поворачивается и бежит, чтобы догнать друзей. И я стою в коридоре, улыбаясь, как идиот.

Уже почти час я стараюсь уснуть, ворочаясь под покрывалом в поисках удобного положения. Но кажется, что кто-то заменил мой матрас на сумку с камнями. Или, может быть, мой ум слишком занят, чтобы спать.