Ближние горизонты

Дождь из стрел постепенно ослабевал. Краем сознания я успел сообразить, что он медленно смещается к нам за спины, в глубину наших построений. Но вот что это означает, сообразить я так и не успел. Удар жесточайшей силы потряс меня.

Было странно, как щит мог выдержать такой удар и не расколоться надвое. На какое-то время я перестал чувствовать свою левую руку. Я выдерживал удар за ударом, и вот, в один момент, выждав паузу между ними, я все же умудрился выглянуть из-за щита, чтобы оценить обстановку. За долю секунды я успел увидеть многое — искаженное гримасой страха и ярости лицо, коричневую лоснящуюся от пота кожу, зеленую чешую щита, красные птичьи перья, завязанные в плотные пучки и уложенные, словно вторая прическа, по металлу шлема, занесенное лезвие топора. Под прикрытием града стрел первый ряд вражеской пехоты подошел к нам вплотную.

Мгновение — и снова удар. Быстрый взмах — и опять боль в левой руке. Я ждал. Я терпел. Я держал наготове короткий меч. Снова удар, но на этот раз в тот момент, когда лезвие топора на долю секунды прилипло к моему щиту, я сделал резкий выпад вперед. Удар был слепой. Мой меч скользнул по чему-то твердому и вошел в живое. Я заученно и со знанием дела немного провернул рукоять по оси и, почувствовав, как лезвие режет мягкое, откинулся назад. Прежде чем он упал, я выдержал от него еще три сокрушительных удара. Первый поверженный мною враг. Я даже не успел как следует рассмотреть его лицо.

На меня посыпались новые удары. Теперь я действовал более осмысленно и хладнокровно. Я больше не бил вслепую. Я экономил силы. Выпад — удар в печень, уклониться от топора, подловить на замахе и ответить скользящим ударом по горлу. Удары в печень, в горло, в сердце, редко, если бить больше некуда, — в желудок. И снова печень, горло, сердце. И снова. И снова. Бесконечное число раз. До головокружения. В жаре и черной пыли.

А нас все меньше!

Тяжкая работа. Черная работа. Теперь я на самом себе испытал всю тяжесть меча. Я наконец понял то, что слышал много раз, — «тяжесть меча — это тяжесть нашей жизни». Теперь я уже не думал о битве. С каждым ударом мой меч становился все тяжелее и тяжелее. Отобранные им жизни цеплялись за него, делая неподъемным. Тысячи игл, не прекращая ни на секунду, кололи мою правую руку. Я больше не чувствовал пальцев, сжимающих рукоять меча. Я знал, что они у меня все еще есть, но я не мог их больше контролировать. Если бы кисть руки не была заранее привязана к мечу, я остался бы безоружным, потеряв его в момент удара.

Замолкли боевые трубы. Но это был не конец битвы. Я понял, что наши фланги смяты и мы окружены. У нас больше не было тыла. Но ключники все еще держали наш строй, управляя и сдвигая линии в круговую оборону. В лязгающей металлом тишине я слышал их надсадные команды.

Время шло. Время тянулось. Я уже давно изо всех сил боролся с величайшим искушением. Я хотел только одного — опустить руки, и чтобы все закончилось и чтобы пришла смерть. Я понял, в чем главное испытание битвы: тот, кто сохранит свою жизнь и останется стоять на ногах, будет рубиться целый день, он на деле узнает всю тяжесть меча и познает сполна всю тяжесть жизни. От такой несправедливости слезы брызнули из моих глаз.

Мало. Как же нас мало. В удушающей жаре мне стало холодно и пусто. Ледяной ветер обдувал меня со всех сторон. Я больше не слышал черного крика ключников. Мы жались друг к другу на вершине холма. И только теперь я осознал, сколь огромен он — мрачный холм разросся мертвыми телами.

Как я ни хотел этого, но руки мои так и не опустились. Желание жить было сильнее меня. И я жил ужасно долго. И все время, пока я так странно и мучительно жил, мне хотелось пить. Я уже ничего не чувствовал и не понимал. Я смирился с тем, что это будет продолжаться бесконечно — до тех пор, пока меня не убьют или же я сам не упаду от усталости, солнечных лучей и жажды. Я отупел до такой степени, что завидовал покойникам. В мутной одури мне казалось, что они притворяются и просто лежат и спят.

— Вставайте! — хрипел я им и бил изуродованные тела ногами. — Вставайте!

Черные слезы текли из моих глаз. Каждое мое движение, каждый взмах меча сопровождался непроизвольным болезненным стоном. А на нас уже шла новая красно-зеленая волна. Их некому было встретить. Мне показалось, что я остался один.

И в этот момент моего гнетущего одиночества и томительного ожидания освобождающей от мучений смерти я увидел, как черная колонна Стражей врезалась в свежую вражескую волну. Еще мгновение назад их не было, и вот, словно по волшебству, они возникли откуда-то справа из-за холма. Это произошло так неожиданно, что над полем разом все смолкло, лишь вражеские барабаны продолжали отбивать свой ритм. Но только теперь могло сложиться впечатление, что барабаны, забыв про хозяев, своим леденящим душу боем утверждают неотвратимость торжественного хода черной колонны и той гибели, которую она принесла с собой.

Стражи шли молча и очень спокойно. Я слышал лишь тихий шелест их длинных мечей, которые словно мельницы вращались в их руках, правильно и бесшумно рассекая душный воздух. От этого беспрестанного вращения колонна Стражей, казалось, была укутана серебристым металлическим облаком. Но невесомость этого облака была обманчивой. Попадая в него, живые тела разлетались в разные стороны, уже в полете делясь на множество красно-зеленых обрубков. Это было прекрасное зрелище. Четкая линия осаждавших холм распалась, опешив от такого поворота событий. Неотвратимость смерти гипнотизировала их, лишая всякой способности предпринять что-либо. Я видел, как у многих из них опустились руки. Смиренно они встречали столкновение с шелестящим облаком рубящих все и вся мечей.

В момент общего замешательства незамеченная ранее вторая колонна Стражей черной нежно шипящей вращающимися мечами змеей выползла из-за левого склона холма и ударила противнику в спину. Черные колонны неспешно, но очень настойчиво давили врага с двух сторон.

В определенной точке у подножия холма они встретились, и меня окатило кровавым дождем, словно там, в этой точке, лопнуло что-то живое. Это красно-зеленая толпа, ставшая на одно предсмертное мгновение единым уродливым организмом, не выдержала давления и перестала существовать. Я не верил своим глазам. Я уже давно не понимал, что явь, а что мне только кажется. И потому я продолжал стоять на вершине холма, ожидая неминуемого продолжения битвы.

Я ждал долго, и ожидание мое не было томительным. На этот раз время спасительно тянулось, потому как никто больше не желал прийти, чтобы забрать мою жизнь.

В какой-то момент передо мной неизвестно откуда возник брат. Это произошло неожиданно. Он вышел ко мне из кровавого тумана, и я долго смотрел на него, ничего не понимая. Я не опускал оружия, готовый ко всему. Мало ли какие шутки могло выкинуть мое воспаленное сознание.

— Хватит, — сказал мне брат.

Он протянул ко мне руку и отвел в сторону направленное ему в грудь окровавленное лезвие меча.

— Что случилось? Где все? — Голос мой от постоянного крика и жажды сел настолько, что я сам не слышал собственных слов.

— Все закончилось. Помоги мне.

В первый момент я не поверил тому, что услышал. В ожидании худшего я напрягся еще сильнее. А что, если от усталости я сам себе придумал, что все закончилось. Что, если битва продолжается и передо мной сейчас коварный враг. Я словно ослеп, а слепой не должен верить никому. Я угрожающе поднял свой меч, готовый отразить любое нападение.

Но постепенно мутный туман передо мной рассеивался. Кровавый мир в моей голове перевернулся. Я с трудом возвращался назад. Я выпал из обычной жизни на время битвы. Я помнил, что, когда она начиналась, солнце стояло в зените. До самого последнего момента я видел его именно там. Теперь же, когда все закончилось, время совершило резкий скачок и продолжило свой естественный ход. На моих глазах солнце скатилось по небу к линии горизонта. Над черной землей сгустились сумерки.

Я возвращался к обычной жизни. Теперь я четко видел поле боя. Передо мной действительно стоял брат. Его трудно было узнать. С ног до головы он был покрыт потрескавшейся коркой из крови и черной пыли. Но, несмотря на это, я вновь видел в нем свое отражение. Я вдруг представил, как глупо выгляжу со стороны, и засмеялся. Смех мой был беззвучным — голос пока не вернулся ко мне.