Страница 42 из 47
Этот неожиданный отпор ошарашил Берти.
— Что за чушь!
— Это произошло в тот день, когда мы ездили кататься на яхте. Вас ведь никто не приглашал в наш дом? Или я ошибаюсь?
Берти был в полной растерянности. При всей своей склонности к отчаянным выходкам он все же старается придерживаться общепринятых условностей. Но я намеревался пробить этот заслон.
— Догадываюсь: вы скажете, что вас пригласила моя жена.
— Да, пригласила,— выдавил он из себя.
— По телефону?
— Нет, запиской.
— Вы знаете ее руку?
— Вообще-то нет. Но…
— Могу вас заверить, что она не посылала вам никакой записки. Если сомневаетесь, спросите у нее, сделайте одолжение. Вы сохранили записку?
— Само собой, нет. Порвал ее на клочки.
Я выяснил у него все подробности. В записке говорилось, что во второй половине дня Дженни будет одна. Он получил эту записку примерно в 17.20, когда вернулся из своей школы. Принял ванну и поспешил к нашему дому.
— Вы вошли в дверь? Позвали мою жену?
Берти все еще был в сильном замешательстве.
— Нет. Нажал пару раз на звонок и смотал удочки.
У меня не было ни малейшего сомнения, что он лжет, и это, видимо, отразилось на моем лице. Он понял и снова стал задираться:
— Что вы за человек — всегда предполагаете самое скверное. Неужели вы и правда верите, что я могу убить щенка?
— В обычном своем состоянии, может быть, и нет. Но в тот день — так сказала мне миссис Киндерсли — вы были в сильной ярости. Это подтвердил и ваш брат.
— Все шпионите. Зарубите себе на носу, что, если вы будете еще приставать к моему брату, вы об этом пожалеете.
— Приставать к вашему брату? Что за бред!
Его белоснежные зубы обнажились в злобной ухмылке.
— Ляпнуть моему брату, чтобы он остерегался меня… потому что я могу… Да вы просто рехнулись!
Значит, Элвин пренебрег моим предостережением и обо всем рассказал брату. Большая неосторожность.
— Вы утопили все ампулы с цианистым калием? Но есть ведь и другие способы.
Я ждал, что Берти шарахнет меня прикладом по голове, но он вдруг пришел в себя.
— Мы с вами не поладили,— заговорил он чуть погодя.— Готов признать, что я совершил несколько поступков, которые мне не следовало совершать. Совершил — или пытался совершить. Но убийство — не в их числе.
— Хотите ли вы, чтобы убийца Веры был обезврежен?— спросил я с прямотой, не исключавшей, однако, некоторой двусмысленности.
— Конечно.
— Я не слышу в вашем голосе полной убежденности.
— Мне надоели ваши любительские трюки. Сыт ими по горло.
Я буравил его глазами.
— Не могу понять, чего вам больше хочется: знать правду о Вериной смерти или выгородить своего брата?
— Зачем этот крутеж? Я очень любил Веру.
— Я знаю. У вас был с ней роман. Она сама мне призналась.
— Призналась вам? С какой стати?— Берти явно не находил слов.
— Роман этот закончился совсем недавно. Вы занялись ловлей другой рыбки. А какой женщине приятно, когда ее бросают.
— Да уж, конечно, какой бабе приятно…
— Вот именно. А отвергнутая женщина может пригрозить любовнику, что расскажет обо всем мужу.
Берти настороженно наблюдал за мной.
— Роналд Пейстон мог бы превратить вашу жизнь здесь в сущий ад, поэтому надо было любой ценой не допустить этого. Можете ли вы доказать, что выбросили все ампулы?
— Разрази меня гром,— с напускной легкостью воскликнул Берти.— Уж если за расследование взялся сам Шерлок, полиции нечего делать.
— К тому же, если Элвина осудят за убийство,— а это представляется более чем вероятным,— вы сможете получать небольшой доход. И даже расплатиться с долгами.
Берти изо всех сил старался держать себя в руках. Он, видимо, колебался, задать ли мне взбучку или просто уйти прочь, но ему хотелось выведать, что у меня на уме.
— Вы уже донесли полиции о своих безумных подозрениях?
— Нет еще.
— Ваше счастье. По делам о клевете взыскиваются крупные суммы.
— Никому не возбраняется помогать полиции. Это…
— …долг каждого законопослушного гражданина. Чепуха какая-то.— Насмешка исчезла с его лица.— Я бы и сам мог кое-что им порассказать… Послушайте, Уотерсон, скажите начистоту: вы и впрямь верите, будто это я отравил Веру? Да, мне приходилось убивать людей — и довольно жестокими способами, но с благословения Короля и Страны… Но чтобы я убил Веру? Да еще так подло?
— Если это не вы, то ваш брат. Так?
— Уж не думаете ли вы, что я заложу старого Эла?
— Прочитайте-ка.
Я вручил ему лист бумаги, который дал мне Сэм. Едва Берти начал читать, у него задрожала рука. Он скомкал лист и хотел было его бросить, но тут же разгладил и стал читать дальше.
— Вы тут состряпали целое дело,— сказал он наконец.— Выходит, я воспользовался безобидными розыгрышами Эла и совершил уйму преступлений, чтобы подготовить убийство Веры,— с таким расчетом, что отвечать придется Элу.
— Это одна из возможных версий.— Я быстро изложил ему другую версию. Он смотрел на меня с возрастающим смятением. И когда я кончил, Берти, видимо, принял очень трудное для себя решение.
— Есть еще и третья версия,— сказал он, вырывая травинки рядом с шезлонгом.— Да, мне придется выложить все, что я знаю. Я вижу, вы порядком потрудились, чтобы отправить бедного старого Эла на виселицу. Но это вам не удастся. Уж я-то знаю его как облупленного. Мы с ним частенько цапались — особенно когда я был мальцом: отец очень баловал меня, а его держал в строгости, случалось, что и порол. И все же, вы знаете, кровь не вода, он никогда не натворил бы того, что вы ему приписываете, и уж конечно, не стал бы подставлять меня. Просто неспособен на это.— Берти запнулся, воззвав ко мне странно умоляющим взглядом.
— Вы сказали, что есть еще и третья версия?
— Да. Чертовски неприятно рассказывать. Но придется. Перед самым заседанием жюри я сунул нос к ним в комнату. Там был один Роналд Пейстон. Вижу, он наливает что-то из пузырька в тот самый чехольчик, который приготовил Эл. Пузырек он старался держать как можно дальше. Эл по секрету рассказал мне об этой затее с духами, язык у него, сами знаете, без костей, и я решил, что Роналд наливает в чехольчик духи. Он стоял под углом, и самого пузырька я не видел. Естественно, я не стал обнаруживать свое присутствие, ведь я не должен был знать эту тайну. Роналд положил чехольчик в сумку Эла, а я потихоньку смылся. Переливая духи или что там у него было, Роналд несколько раз оглядывался через плечо — этак исподтишка, но я подумал, он осторожничает потому, что не хочет, чтобы кто-нибудь проведал о сюрпризе. Вот и все.
Я выслушал его с глубоким вниманием. Потом сказал:
— Господи, и вы молчали обо всем этом?
— Выходит, так.
— Но почему? Вера умерла, а вашему брату в любую минуту могут предъявить обвинение в убийстве. Какой смысл вам спасать Пейстона — ведь вы его терпеть не можете.
— Да тут есть еще одна загвоздка.— Красивое лицо Берти залилось краской; он выпрямился, непроизвольно расправил плечи.— Год назад Роналд ссудил мне кругленькую сумму. Мне надо было уплатить один должок, и я не хотел, чтобы старина Эл знал об этом. Если Роналда упрячут, этот должок сразу всплывет и с меня потребуют уплаты. Конечно, если дело примет худой для Элвина оборот, я вынужден буду дать показания. Сам не знаю, почему я рассказываю это именно вам, а не кому другому. Но мне сдается, что теперь вы не будете судить так строго, как…
— Как Элвин?— подсказал я.
— Как судите о других вещах,— сказал он с озорной улыбкой, очень похожей на братнину.
— Таких, как попытка соблазнить мою жену?
— Когда вы не цепляетесь за условности, в вас много человеческого.
— И вы ожидаете, что я всему этому поверю?
— Я допускаю, что это было бы слишком наивно.
— В вашем рассказе столько немотивированного, что я склонен поверить. Но объясните мне, что могло бы побудить Роналда убить свою жену?
— На вид он лощеный джентльмен, но если заглянуть в его душу — жутко мстительный тип. Не стану, конечно, уверять, что он ревнив, как восточный человек, и убил свою жену за измену, но это не исключено. Я мог бы многое рассказать вам о Ронал-де, но не стану. Думаю, он увидел тут превосходную возможность отыграться за все на Эле. Братец изводил его как мог, выставлял посмешищем, к тому же для всего графства и деревни Эл по-прежнему остается сквайром. Это бесило Роналда. В океане он был крупной акулой, а в нашем деревенском пруду оказался мелким пескаришкой. Вот почему он пустил в ход деньги, скупая все подряд. Он пытался укрепить свое влияние.