Страница 8 из 17
— Да, это я, — по-немецки, и как можно тверже, подавляя волнение, заверил его генерал.
— Командующий противостоящей нам 2-й Ударной армией? — теперь уже переводил лейтенант.
— Из некогда противостоявшей, — перешел Власов на родной язык, не полагаясь на свое знание немецкого. — Вообще-то я был заместителем командующего фронтом, но в сложившейся фронтовой ситуации вынужден был принять командование 2-й Ударной армией.
Однако капитана-разведчика интересовали не тонкости их переговоров и не точность в выражениях.
— То есть вы готовы документально удостоверить свою личность? — спросил он.
— Сразу чувствуется, что перед тобой — разведчик, — едва заметно, судорожно улыбнулся Власов.
Генерал достал из нагрудного кармана удостоверение заместителя командующего Волховским фронтом, на котором рукой штабиста было еще и начертано: «командующий 2-й Ударной армией», и протянул капитану. Тот долго рассматривал его, затем удивленно ткнул в корочку пальцем и показал Власову.
— Чья это подпись, господин генерал?
— Верховного главнокомандующего, Сталина.
— Совершенно верно, Сталина, — самодовольно подтвердил капитан. — Я запомнил ее по фотокопиям некоторых секретных документов. Обязательно сохраните это удостоверение.
— Для чего? — удивленно уставился на капитана Власов.
— Чтобы рядышком появилась подпись фюрера, — холодно ухмыльнулся тот.
— Вы думаете, что?..
— Возможно, кому-то из наших генералов удастся уговорить фюрера поставить и свою подпись, и тогда вы станете обладателем уникального документа. А пока что — прошу, — неохотно вернул удостоверение командарму. — Храните. И, пожалуйста, в коляску мотоцикла.
Лейтенант тут же приказал одному из мотоциклистов приблизиться к воротам и, пересадив пулеметчика на запасное колесо третьего мотоцикла, рукой указал русскому генералу на освободившуюся коляску.
— В трех километрах отсюда вас ждет штабная машина, господин генерал, — объяснил капитан.
— Именно меня? — зачем-то уточнил командарм.
— Всех остальных генералов и полковников вашей разгромленной армии мы уже выловили, — самодовольно объяснил капитан. — Одних отправили в лагеря, других пристрелили. Некоторые сами предпочли застрелиться, — снисходительно окинул он взглядом блудного генерала, — но таких, на удивление, оказалось немного. Точнее, крайне мало.
Власов недовольно покряхтел и опустил глаза. Он прекрасно понимал, на что намекает этот разведгауптман.
— Наши офицеры предпочитают гибнуть в боях, — едва слышно проговорил он, заметно растерявшись перед таким морально-этическим натиском немцев. Сбивал с толку сам подход к его пленению. Казалось бы, они должны радоваться, что в руки им попал сам командующий армией. — И потом: стреляться или сдаваться — это вопрос выбора.
— И как давно вы сделали свой выбор — сдаться?
— О деталях мы будем говорить с генералом Линденманном, — заносчиво ответил Власов. — Главное, что я этот выбор сделал.
— Если генерал-полковник Линденманн захочет вас принять, — сбил с него спесь капитан. — И что-то я не понял: вы действительно сдались, или же вас взяли в плен бойцы местной самообороны?
— Какое там «сдался»?! — архиерейски пробасил бородач. — Взяли мы его. Вместе вон с той бабой — и взяли. Окрестностями бродил, по селам и хуторам попрошайничал.
— Так это и есть ваш выбор? — с иезуитской вежливостью, и вновь по-русски, поинтересовался капитан разведки. — Выбор командующего армией?!
— Не стреляться, — уточнил переводчик, — не идти на прорыв, но и не сдаваться, а месяц бродить по нашим тылам, с нищенской сумой — в этом ваш выбор? — осмотрел он генерал-лейтенанта с таким пристрастием, словно хотел выяснить, где эта его нищенская сума. — Целый месяц бродить по деревням и попрошайничать, вместо того, чтобы… Впрочем… — пренебрежительно взмахнул он затянутой в кожаную перчатку рукой.
— Кстати, ваше личное оружие все еще при вас? — решил окончательно добить его капитан.
— Сейчас я без оружия.
— Неужели умудрились потерять?! — въедливо осклабился капитан, явно не скрывая того, что не одобряет трусости командарма, не решившегося воспользоваться своим пистолетом во имя сохранения офицерской чести. — Нет, просто взяли и выбросили? Вместе с портупеей и всеми знаками различия? — прошелся уничижительным взглядом по костлявой, нескладной, явно негенеральской фигуре Власова.
— Господи, до чего же докатились нынешние русские офицеры, — в свою очередь, презрительно смерил его взглядом лейтенант. — Впрочем, оно и понятно, — процедил он, — ведь все потомственное русское офицерство вы, коммунисты, давно и беспощадно истребили.
— Полностью согласен с вами, лейтенант, — почти на чистом русском поддержал его офицер разведки. — Выродилось русское офицерство, выродилось. Я близко знаком с несколькими белогвардейскими офицерами из окружения генерала Краснова, и могу засвидетельствовать разницу между ними и красными.
— Того самого, атамана Петра Краснова?! — заинтригованно спросил Власов.
— Да-да, того самого, и тоже генерал-лейтенанта. Но речь сейчас идет об офицерах из русских дворян, из аристократов, которых принято было называть «белой костью» армии.
— Не забывайте, что у нас была Гражданская война, — молвил Власов, понимая, к чему клонит лейтенант.
— О, да, Гражданская война. Понятно, понятно. Как у вас, русских, говорят, «война все спишет». Тем более что она все еще продолжается у вас с того самого, революционного семнадцатого года.
9
В это время на проселке показались еще два мотоцикла, явно из свиты капитана. Причем в одном из них сидел радист, а коляска другого зияла пустотой. Вслед за машинами из перелеска — все с тем же свистом и гиком — появился конный гонец. Сама верховая скачка явно доставляла этому степняку-дезертиру удовольствие.
С минуту все молча наблюдали за тем, как эти мотоциклы приближаются и как унтер-офицер докладывает затем капитану о своем прибытии, объясняя причину задержки.
— Так все-таки, где ваше оружие? — спросил капитан разведки.
— Меня обезоружили, — метнул злой взгляд на старосту-бородача Власов, словно из-за него командарм не сумел мудро распорядиться оружием после того, как выяснилось, что войско его погибло.
— Еще там, на командном пункте армии? — уже по-немецки, но все с тем же презрительным снисхождением поинтересовался разведчик.
— Вчера вечером, здесь, у амбара.
— Верните господину генералу его личное оружие! — тут же прокричал переводчик, мгновенно сориентировавшись в ситуации. Да бородач и сам уже вытаскивал пистолет из-за брючного ремня. — Только в нашем присутствии пользоваться оружием вам уже не позволено, — предупредил он Власова и напряженно проследил за тем, как, получив пистолет, командарм дрожащей рукой прячет его в карман своих немыслимо грязных галифе.
— Хотел бы, давно бы застрелился, — оскорблено огрызнулся генерал.
Прошлой ночью, при переходе через болото, он утопил свои очки, и теперь мучился от того, что все вокруг теряло свои очертания и постоянно приходилось напрягать зрение, чтобы каким-то образом восстановить их.
— К слову, замечу, что тех из ваших офицеров, кто пытался скрываться, — проговорил капитан, — ваши люди выдавали сразу же, как только они появлялись на окраине какого-либо села[16].
— Это уже не «наши», это «ваши» люди.
— Согласен, теперь уже «наши», — с вызовом согласился капитан, и по лицу его конвульсивно пробежала ухмылка.
Власов затравленно взглянул на лейтенанта, инстинктивно почувствовав, что тот настроен более благодушно.
— И давно вы узнали, что я нахожусь в этом районе? — спросил генерал, садясь в предложенную ему коляску и краем глаза наблюдая, как капитан и переводчик с любопытством рассматривают подошедшую к ограде Марию Воротову. Его вопрос был всего лишь попыткой отвлечь внимание немцев от женщины.
16
Из документальных источников известно, что население большинства сел в районе действия 2-й Ударной армии действительно добровольно выдавало окруженцев немцам. Во многих селах еще до прихода немцев местные жители создавали отряды самообороны, которые пытались не допускать окруженцев в свои села.