Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 20

Хриплоголосый сунул ему под нос вещицу, как будто для того, чтобы Стёпка понюхал её и взял след. Вещица ничем не пахла, зато очень сильно и неприятно пахли немытые руки весича. Потом хриплоголосый повертел наконечник у Стёпки перед лицом, очень близко, так что чуть глаза не выткнул. Ничего, разумеется, за этим не последовало. Демонская вещь и демон друг друга не узнали. Весич не скрывал разочарования. Он, похоже, всерьёз ожидал, что оказавшись рядом с демоном, потаённое сокровище проявит свои волшебные свойства и что-то этакое с ним произойдёт удивительное. А ничего не произошло.

- Ну и какой же ты опосля энтого исполнитель? - недовольно вопросил хриплоголосый. - Самозванец ты, шелупонь бесполезная.

Полыня коротко хмыкнул. Он наверняка знал, что подсовывать отроку предметы непонятного происхождения - затея пустая.

- Да не, Полын Скирятич, не демон это, не демон, вот тебе моё слово. Малец приблудный. Заклинаний на него понавесили, вот и ускользал допреж от наших людей, а сам ни на что не годен. Да разве ж такие демоны бывают?

- И такие, и сякие, и всякие, - весело отозвался Полыня. - Ты бы у него ещё рога пощупал. А опосля бы и говорил, что демонов без рогов не бывает.

И хриплоголосый вдруг взял и в самом деле стал искать на Стёпкиной голове рога. И ещё при этом нарочно больно дёргал его за волосы, чуть не выдирая их с корнями.

- Нету рогов, - заключил он в итоге. - Напрочь худой демон нам попался. И кому ты, выстервень, этакий безрогий нужон?

У Стёпки от возмущения даже в глазах помутилось. Было не столько больно, сколько унизительно. Этот вонючий, немытый весич обращался с ним, как... как с рабом, как с самым распоследним холопом, которого можно обозвать, ударить, плюнуть ему в лицо, точно зная, что в ответ тот не посмеет даже увернуться. Но Стёпка-то был не таков, не был он ни холопом, ни рабом. И он разозлился. Он просто взбеленился весь внутри так, что ему даже дышать стало трудно. Если бы он мог, он, кажется, убил бы сейчас этого урода на месте.

Хриплоголосый говорил ещё что-то, но Стёпка его уже не слышал. Потому что, во-первых, у него в ушах от злости слишком громко шумело, а во-вторых, одна из опутавших его нитей вдруг лопнула с тонким пронзительным звоном и растворилась в воздухе. Стёпка сначала не понял, что произошло, скосил глаза вниз... С тем же звоном лопнула ещё одна нить, и ещё одна... Остальные разрываться не хотели. Стёпка поднапрягся, натужился весь - увы, не помогло. Наверное, потому, что он злиться перестал. Когда был злой, нити лопались, а сейчас обрадовался, о злости забыл - и всё. Разозлиться бы ещё раз как следует... И что самое интересное - враги ничего не заметили. Они, похоже, даже и не знали, что Стёпка опутан нитями, они, похоже, думали, что заклинание - это просто заклинание и увидеть его нельзя. Не дано им было, к счастью, видеть то, что мог видеть демон, и слышать то, что он слышит.

Ему неожиданно помог хриплоголосый. Он дожевал последний кусок сала, облизал жирные пальцы, а затем небрежно вытер их о Стёпкину голову.

- Свечерело уже, - равнодушно сказал он при этом. - Не пора ли выносить демонка...

Больше он ничего сказать не успел. Злость такой яростной волной вскипела в Стёпкиной душе, что все магические путы просто сорвало в одно мгновение. И Стёпка, не помня себя от гнева, врезал хриплоголосому, не разбираясь, куда и чем он бьёт, и того унесло под стол, как мешок с костями. На пол со звоном посыпались бутыли и тарелки. Стёпка встал и, не обращая внимания на побежавшие по затёкшим ногам болезненные мурашки, шагнул к столу.





- Ну всё, сволочи, - сказал он громовым голосом. - Вы меня достали. Щас покажу вам, какой я демон. Самим рога поотшибаю, даже если их у вас и нет.

Полыня был умный, и тут же это доказал. Он не стал бросаться на Степана, не стал колдовать, плетя заклинания, он просто отпихнул от себя стол, одним прыжком скакнул до окна и вывалился наружу. Сообразил, что не совладает с разбушевавшимся демоном, и сбежал, бросив подельников на произвол судьбы. Молчаливый весич тоже проявил изрядную прыть, но он был поглупее, он решил принять бой. Он успел привстать и даже что-то изобразить руками, какой-то хитрый магический жест... Потом его шмякнуло о стену, перевернуло, подбросило - и он выкатился из комнаты в коридор и укатился вниз по лестнице так далеко, что возвращаться уже не было смысла, - и он не вернулся.

Хриплоголосому повезло меньше всех. Стёпка выместил на нём всю накопившуюся злость. Нет, он не бил и не пинал лежащего на полу и постанывающего противника. Поступить так было бы недостойно истинного демона (хотя, откровенно говоря, очень хотелось). Он просто вылил гаду на голову сначала всё, что ещё оставалось недопитого в раскатившихся по полу бутылках, а потом, в добавок, и остатки какой-то подливки из тарелки. Тоже на голову. Украсил негодяя от души и с выдумкой.

- Это тебе от демона подарок, - сказал ему Стёпка. - Может, хоть после этого вымоешься. Или в баню сходишь. Турды или не турды?

Хриплоголосый часто закивал. Тягучая подливка залепила ему один глаз и стекала с ушей на пол.

Оставшийся на лавке плащ Полыни внезапно шевельнулся, расправил складки и вкрадчиво, по-змеиному пополз к окну. Стёпка на всякий случай отпрыгнул в сторону: мало ли какой сюрприз может таиться в колдовской одежде. Вдруг набросится и душить начнёт... Но плащ, не обращая на него внимания, перетёк через подоконник и улетел, похожий на большую чёрную птицу, вслед за хозяином.

Стёпка подобрал с пола потаённую вещицу (очень ему хотелось разглядеть её получше), заправил выбившуюся рубашку и спустился вниз, готовясь отвечать на недоумённые расспросы хозяина и постояльцев. Всё-таки, наверное, не каждый день в корчме колдунов весских из окна выбрасывают и с лестницы спускают. Но к его удивлению на первом этаже было тихо и спокойно. Народ мирно занимался своими обычными делами: Сгрыква о чём-то вполголоса трепался с Гугнилой, в углу помятые тайгари похмелялись медовухой после тяжёлого дня, приехавший с Верхней Окаяни купец-вурдалак шумно вычёрпывал из миски окрошку, Негрызга протирала столы, напевая что-то себе под нос. И Стёпке стало ясно, что выкатившегося негодяя или никто не увидел, или тот, желая избежать позора, ухитрился покинуть корчму незаметно.

Стёпка шёл к бане через тёмный двор, и в голове у него вертелась непонятно откуда взявшаяся фраза: "Если демон разозлился, разбегайся кто куда". Было в этой фразе что-то очень важное. Разгадка была многим чудесам, которые с ним происходили. На него как озарение снизошло. Даже странно, что он раньше до такой простой вещи не додумался. Ведь стоило ему только по-настоящему разозлиться или там рассвирепеть, как все у него получалось. Сразу любого противника мог уделать практически голыми руками. Вот, значит, о какой сокрытой силе, говорил Серафиан, вот, значит, каким образом она пробуждается - с помощью злости.

Демонская вещица жгла ему руку. Имелся только один способ узнать, что она из себя представляет: посмотреть на неё через увеличительный кристалл. Стёпка поднялся на чердак, улёгся под полувыдохшейся самосветкой... И посмотрел.

Чудеса не кончались. И каждое следующее чудо, как это и должно происходить в чародейском мире, оказывалось чудеснее предыдущего. Казалось, пора бы и привыкнуть. Но привыкнуть не получалось, потому что никогда ведь не знаешь, что тебя ждёт. Увиденное поразило его до глубины души. Он просто не поверил своим глазам и своему кристаллу. Он посмотрел, убрал кристалл, снова посмотрел, зажмурился, помотал головой, опять посмотрел. Зрение его не обманывало, кристалл исправно показывал то, что показывать никак не должен был.

Это была обычная гильза от автомата. От "Калаша", кажется. У Стёпки дома лежала в коробке целая россыпь таких же точно гильз, которые папа привёз ему как-то с военных сборов. Стреляная гильза без пули (не холостая!), слегка потускневшая, с ямочкой на капсюле, с почти уже неощутимым запахом пороха. С выбитыми на донышке цифрами, разглядеть которые не позволял слишком тусклый свет. И самое главное - эта гильза была по-настоящему демонская, она была из того - немагического - Стёпкиного мира. Она никак не могла, никак не должна была оказаться здесь. Однако оказалась, и лежала теперь на его ладони.