Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 30

32. «Я посвятил всего себя искусству…»

Я посвятил всего себя искусству на перекрестках не кричать о чувствах — а всей душою родину любить. И научился в ровном постоянстве, как много прежде в упоенье странствий, свое простое счастье находить. Так на реке, под крышей ледяною, укрытая замерзшею волною, журчит в пути прозрачная волна. И так же снег, сверкающий и льдистый, в тиши зимы своим дыханьем чистым отогревает хлеба семена. 1939

33. «У мертвых рук, над мертвой кровью друга…»

Е. Ф.

У мертвых рук, над мертвой кровью друга, над смертным сном, у зимнего окна ты плакала, ты плакала, подруга, над гробом мужа плакала супруга, над гробом мужа плакала жена. Но столько было гордости и силы и столько билось горечи у рта, что сердце у меня остановила и раскроила душу немота. И с этих пор — куда б я ни кидался, среди лесов, под небом голубым, в морозных тучах — я не расставался с твоей судьбой и с образом твоим. Как позабыть мне облик величавый! Он жив. Он движется в душе моей. И резкий шаг, и взгляд ее лукавый, и прямота серебряных бровей. Как оценить неоценимый опыт, приобретенный женщиной такой в застенках Польши, в камерах Европы, на дымных сопках Дальнего Востока — с оружьем революции, жестоко зажатым обмороженной рукой. Прошли года. Глазам своим не веря, не думая, не зная, что сказать, всю глубину смятения измерив, я вновь стою перед знакомой дверью, забыв о всем, не в силах постучать. Я вновь пришел. И слушаю, счастливый, как за дверьми, по-старому легки, по-прежнему поспешно, торопливо стучат ко мне навстречу каблуки. В свой смертный день, забыв наветы злые, от забытья, от сна за полчаса я вспомню, вспомню волосы седые и хитрые мальчишечьи глаза. 1939

34. ПАВИЛЬОН ГРУЗИИ

Кто — во что, а я совсем влюблен в Грузии чудесный павильон. Он звучит в моей душе, как пенье, на него глаза мои глядят. Табачком обсыпавши колени, по-хозяйски на его ступенях туляки с узбеками сидят. Я пройду меж них — и стану выше, позабуду мелочи обид. В сером камне водоем журчит, струйка ветра занавес колышет, голову поднимешь — вместо крыши небо необманное стоит. И пошла показывать земля горькие корзины миндаля, ведра меда, бушели пшеницы, древесину, виноград, руно, белый шелк и красное вино. Всё влечет, всё радует равно — яблоко и шумное зерно. Всё — для нас, всему не надивиться. Цвет и запах — всё запоминай. В хрупких чашках медленно дымится Грузии благоуханный чай. Жителю окраин городских издавна знакомы и привычны вина виноградарей твоих, низенькие столики шашлычных. Я давно, не тратя лишних слов, пью твой чай и твой табак курю, апельсины из твоих садов северным красавицам дарю. Но теперь хожу я сам не свой: я никак не мог предполагать, что случится в парке под Москвой мне стоять наедине с тобой и твоей прохладою дышать. 1939

35. МИЧУРИНСКИЙ САД

Оценив строителей старанье, оглядев все дальние углы, я услышал ровное жужжанье, тонкое гудение пчелы. За пчелой пришел я в это царство посмотреть внимательно, как тут, возле гряд целебного лекарства, тоненькие яблони растут. Как стоит, не слыша пташек певчих, в старомодном длинном сюртуке, каменный великий человечек с яблоком, прикованным к руке. Он молчит, воитель и ваятель, сморщенных не опуская век, царь садов, самой земли приятель, седенький сутулый человек. Если это нужным он сочтет, яблоня, хрипя и унижаясь, у сапог властителя валяясь, по земле, как нищенка, ползет. И в его неоспоримой власти сделать так, мудруя в черенках, что стоишь ты, позабыв напасти, захмелев от утреннего счастья и цветов в зеленых волосах. Снял он с ветки вяжущую грушу, на две половинки разделил и ее таинственную душу в золотое яблоко вложил. Я слежу, томительно и длинно, как на солнце светится пыльца и стучат, сливаясь воедино, их миндалевидные сердца. Рассыпая маленькие зерна, по колено в северных снегах, ковыляет деревце покорно на кривых беспомощных ногах. Я молчу, волнуясь в отдаленье, я бы отдал лучшие слова, чтоб достигнуть твоего уменья, твоего, учитель, мастерства. Я бы сделал горбуна красивым, слабовольным силу бы привил, дал бы храбрым нежность, а трусливых — храбрыми сердцами наделил. А себе одно б оставил свойство: жизнь прожить, как ты прожил ее, творческое слыша беспокойство, вечное волнение свое. 1939