Стражи Хейвена

Сенешаль жалобно окликнул их, чтобы выяснить, в чем причина задержки. Чем объяснять, Хок и Фишер протянули руки и втащили его через люк. Сенешаль только взглянул на золотую комнату и обомлел. Вскоре к ним присоединился Ламент, бормоча что-то про глупость и суетность. Пешеход сердито обошел комнату, то и дело тыкая в стены пальцем, словно ища признаки подделки или доказательства обмана. Последовала неловкая пауза, так как абсолютно никому не хотелось протягивать руку, дабы поднять Жареного. Наконец он вплыл в люк самостоятельно.

— Ты умеешь летать? — спросил Хок. — Вот уж не знал.

— Вы многого обо мне не знаете, — ответил архитектор.

— Тогда почему ты просто не пролетел весь путь наверх? — удивилась Фишер. — Зачем было лезть с нами?

— Разумеется, чтобы посмотреть, как вы боретесь и страдаете.

— Эта комната сама по себе, должно быть, стоит целое состояние, — прошептал Сенешаль.

Жареный пожал плечами, отчего на них заплясали языки пламени.

— Для моего Собора ничто не было слишком хорошо. Алхимики говорят, что все золото образуется в сердцах солнц. Чистейший из металлов. Лучшего способа увенчать мое прекраснейшее творение не найти. На постройку этой комнаты ушли тонны золота. И всё пожертвовали добрые и праведные. Уверен, мысль о покупке билета на небеса им и в головы не приходила.

Хок и Фишер рассматривали закрытые ставни. Обе громадные створки покрывало единое, сильно стилизованное живописное изображение рая. Зеленые поля под теплым солнцем, где бок о бок прогуливались люди и звери, а в безупречно голубом небе плыли с арфами и нимбами крылатые ангелы, словно грациозные лебеди по бесконечному озеру. Стиль был наивный, почти примитивный, но сцена обладала неоспоримым очарованием и силой.

За спиной у супругов резко повысилась температура воздуха. Подошел Жареный, и они быстро расступились, когда он наклонился вперед, чтобы разглядеть картину. Затем громко фыркнул и отвернулся.

— Образчик утонченного вкуса. Разумеется, устаревший. И ничего общего с оригиналом.

— Откуда тебе знать, убийца? — спросил Пешеход.

— Часть адской кары заключается в сознании масштабов потери, — ответил Жареный. — Аду известны все формы жестокости. Ваш справедливый и милосердный Господь ничего не упустил.

— Расскажи нам о вратах, — быстро перебил Хок, дабы пресечь очередную теологическую склоку. — Где именно они расположены?

— Прямо за этими ставнями, — ответствовал Жареный. — Откройте ставни и выйдите в окно — Xоп! Грeза перед вами.

— Не может быть, чтоб все оказалось так просто, — сказал Ламент, подходя и мрачно глядя на изображение рая. — В данный момент мы должны находиться глубоко под землей. Что на самом деле находится за этими ставнями? Не знавший дневного света прах? Или, может, отблеск самой преисподней?

— Ты и впрямь слишком педантичен для религиозного деятеля, — поддразнил Жареный. — Разницы все равно никакой. Ты не сможешь открыть ставни.

Никто не удивился тому, что Хок сразу же воспринял это как вызов. Он уже заметил отсутствие замков, заслонов или ручек, поэтому сделал следующий логический шаг и стукнул по ставням топором. Он вложил в удар немалое усилие, но тяжелое стальное лезвие отскочило от деревянной створки, не причинив ей ни малейшего ущерба, даже не повредив картину. Капитан уронил топор на пол и забегал тесными кругами, пытаясь вернуть чувствительность отбитым пальцам.

— Интересно, — заметила Фишер. — Даже заклятия Верховного мага на твоем топоре недостаточно.

— Интересно, — процедил Хок сквозь стиснутые зубы. — Да, именно это слово я как раз собирался произнести.

Ламент поднял свой длинный посох и властно постучал по ставням окованным сталью концом.

— Откройся! Именем Господа!

Ничего не произошло. Жареный хихикнул:

— Неужели вы и вправду думали, что все будет так легко? Какие же это тайные врата, если любой может их открыть! Ни одна смертная рука не в силах распахнуть эти ставни. Грeза не предназначена для людских глаз.

Все повернулись к нему, и он засмеялся. Из отверстого рта вырвалось пламя. Хок подобрал топор.

— Ты знал об этом с самого начала, — мрачно сказал он. — Вот почему ты так охотно повел нас сюда. Чтобы насладиться нашей яростью и отчаяньем в момент поражения.

— Разумеется, — просто сознался Жареный. — Проклятые должны сами искать себе удовольствия, где могут.

— Должен быть способ, — уперлась Фишер. — И ты нам скажешь, каков он.

— Или что? — поинтересовался Жареный с нескрываемым злорадством. — Вы не можете ни ранить, ни убить меня. Я уже наказан так, как вам и не снилось.

— Не позволяйте ему вас спровоцировать, — предостерег Ламент. — Нам нужно сосредоточиться на текущей задаче. Бог не привел бы нас сюда впустую.

— По-моему, — робко подал голос Сенешаль, — сейчас оправдается мое пребывание здесь. Он медленно приблизился к закрытым деревянным ставням, держа перед собой Руку Славы. — Я действительно могу найти дорогу куда угодно. В этом всегда заключался мой дар, моя магия. А Рука способна открыть любую запертую дверь. Сфокусировав через нее собственную магию, я, наверное, отворю эти ставни. Поэтому я здесь. Отойдите и дайте мне пространство для работы.

Все подались назад, даже Жареный, а Сенешаль поднес магический инструмент к ставням. По мере приближения Руки к крашеному дереву, кончики ее пальцев вспыхнули, но вместо обычного мягкого, желтого, как у свечи, пламени, маленькие огоньки на сей раз сделались яркими и бело-голубыми, разгораясь все сильней и сильней, пока свет не сделался почти ослепительным. Сенешаль прищурился, но не отвернулся. В дюйме от поверхности ставен ссохшиеся пальцы задергались, затем медленно задвигались, словно давно умершая Рука начала оживать.

— Что за чертовщина? — негромко спросила Фишер.

— Черт знает, — хрипло отозвался Сенешаль, не глядя на нее. — Она ничего не должна делать. Я ее еще не активировал.

Теперь пальцы Руки Славы налились силой. Они сгибались и разгибались, явно стремясь дотянуться до древесины, и Сенешалю приходилось висеть на Руке всем своим весом. Комната наполнилась острым ощущением чужого присутствия, словно к ним присоединился посторонний. А затем Рука внезапно сжалась в кулак, затушив огни, и дважды стукнула по крашеному дереву. Звук унесся невероятно далеко, отражаясь эхом т невообразимо далеких преград. Райский вид медленно разделился надвое, ставни безмолвно распахнулись в золотую комнату, обнажив бесконечную темноту по ту сторону окна. Чернота оказалась столь глубокой, что никто не мог на нее смотреть, даже Жареный. Тамошний мрак не шел ни в какое сравнение с Черным лесом или Долгой ночью. Полное отсутствие света и чего бы то ни было вообще. Предсмертная тьма вселенной, когда звезды уже погасли, чтобы никогда не зажечься вновь.

Все с любопытством посмотрели на Руку Славы. Ладонь разжалась и теперь выглядела как обычная засушенная рука мертвеца. Сенешаль несколько раз осторожно ее встряхнул, но она явно отыграла свою роль. Ощущение чужого присутствия в комнате также пропало.

— Ставни нельзя открыть смертной рукой, — проговорил Ламент.

— Кстати, а кому изначально принадлежала эта кисть? — поинтересовался Хок.

Сенешаль призадумался.

— Согласно легенде, ее отрезали от тела первого Лесного короля. Человека, который приказал построить этот Собор. Я нашел ее в старом арсенале. Полагаю, покойный монарх все еще пользуется здесь авторитетом.

— Что побудило тебя взять эту штуку с собой? — спросила Фишер.

Брови Сенешаля сошлись на переносице.

— Рука сама мне дала понять. Но нет, мне не хочется это обсуждать. Пожалуйста, нельзя ли теперь поговорить о чем-нибудь другом?

— Ладно, — согласился Хок. — Врата у нас открыты, как это ни прискорбно. Мы с Изабель идем внутрь. Ты, Ламент, я так понимаю, тоже?

— Разумеется, — отозвался Пешеход: — Ситуация не изменилась. Мир по-прежнему надо спасать от хаоса.

— Я не пойду, — заявил Жареный. — Здесь моя дорога кончается, Я привязан к месту моего триумфа и преступления.